Язычники
Шрифт:
Гребаный Джованни. Ненавижу этого парня. Он кусок дерьма, хотя ад, через который он заставил меня пройти, совсем не похож на тот ад, который он обрушивал на своих сыновей на протяжении всей жизни.
Черт, мне снова становится жаль этих ублюдков. Я должна перестать думать о них как о сломленных душах или как о жертвах в их огромном замке. Они монстры; даже Маркус — прямой результат того, что создал их отец. С ними нельзя играть, им нельзя доверять, и уж точно, черт возьми, их нельзя любить.
Высушив волосы полотенцем и наблюдая, как они влажными волнами падают мне на спину, я бросаю
Повсюду появляются дурацкие подарки. Дорогие духи в гостиной, бриллиантовый браслет на прикроватном столике, ожерелье в подарочной коробке в столовой. Это становится безумием, но я не дура. Мне нравятся блестящие вещи, и чем дольше я буду держать рот на замке по этому поводу, тем дольше будут поступать подарки. На данный момент было получено по меньшей мере шести подарков, и это всегда что-то маленькое, профессионально завернутое с прикрепленной запиской. Ни в одной из записок не указано, от кого это, но я предполагаю, что от Леви. Роман слишком упрям для такого дерьма.
Взяв две длинные части кушака, болтающиеся у меня по бокам, я завязываю свободный узел на талии, осторожно, чтобы не затянуть туго ни на одной из своих травм. Мой пристальный взгляд скользит по моему отражению в зеркале, и, чувствуя себя более женственной, чем за последние недели, я поворачиваюсь и выхожу из своей ванной.
Становится поздно, и у меня приглушен свет, поэтому я не замечаю Романа, маячащего в углу, пока не становится слишком поздно. Мое сердце начинает биться быстрее, выпрыгивая прямо из моей гребаной груди, когда все мое тело вздрагивает и немедленно замирает.
От легкого вздрагивания мягкий шелк соскальзывает с моего плеча и широко раскрывается, обнажая изгиб моей груди и заставляя меня с тревогой хвататься за материал, прежде чем он упадет еще ниже, и вся моя грудь вываливается наружу. Только все остальное не имеет значения, когда я смотрю на Романа, окутанного тьмой. Он нерешительно делает шаг ко мне, и я ахаю, когда лезвие, крепко зажатое в его умелой руке, блеснуло в мягком лунном свете, льющемся через мое окно.
— Что ты делаешь? — Я поспешно отступаю на шаг и крепче вцепляясь в халат, мое горло все еще хрипит и болит от бесконечных криков, которые я издавала в течение последних нескольких дней.
Роман поднимает руку, растопырив пальцы в знак невинности, прижимая рукоятку ножа к ладони силой только большого пальца.
— Я не собираюсь причинять тебе боль.
Я не прекращаю пятиться, пока моя спина не упирается в стену спальни, и только тогда Роман останавливается, давая мне немного пространства. Я смотрю в сторону двери, которая на данный момент на несколько миль ближе к Роману. Если мне придется бежать, я никогда не добегу.
— Не
Я усмехаюсь.
— Прости, если у меня небольшие проблемы с доверием к тебе. В конце концов, эти шрамы на моей спине появились не сами по себе.
Он опускает глаза, и на мимолетную секунду я вижу, как волна сожаления захлестывает его, полностью подавляя. Хотя все прошло быстрее, чем пришло, его способность маскировать свои эмоции не похожа ни на чью другую.
— Я понимаю, — говорит он, его тон формальный и прямой, а не тот, к которому я привыкла, разговаривая с этими парнями. Обычно они предпочитают немного игры разума в своей болтовне. В конце концов, что интересного в нормальном разговоре, если они не заставляют девушку наложить в штаны, даже не дойдя до вопроса "Как дела?"
— Я здесь не для того, чтобы просить прощения. Я знаю, что это не то, что дается легко. Тебе придется научиться снова доверять мне, верить, что у меня хорошие намерения, когда дело касается тебя, и я понимаю, что, возможно, буду пытаться заслужить это доверие всю оставшуюся жизнь.
— Не задерживай дыхание, — говорю я ему, и мое тело постепенно начинает расслабляться, хотя я, конечно, сохраняю дистанцию. — Хотя, если подумать, может, тебе и следовало бы.
Роман просто смотрит на меня, нисколько не оценив мой комментарий. Хотя, он был бы дураком, если бы думал, что сможет спрятаться в самом темном углу моей спальни с ножом после всего, через что он меня заставил пройти, и не получить ни капли дерьмового отношения. Мир устроен не так, и уж точно не так устроена я. Он слишком много раз преследовал меня по этому замку, чтобы не знать этого.
— Почему ты здесь, Роман? — Я вздыхаю, когда он не прилагает усилий, чтобы ускорить это дерьмовое шоу.
Он осторожно подбрасывает нож в воздух, но не сводит с меня темного взгляда, пока тот крутится у него перед лицом. Лезвие опускается, и он ловит его рукой, острый край впивается в ладонь. Он не вздрагивает, несмотря на боль, которую, я знаю, он должен чувствовать. Вместо этого он просто протягивает руку, предлагая мне взяться за рукоять.
Все, что я могу сделать, это пялиться на него, зная, сколько силы заключено в этом клинке, но я не дура и определенно не в настроении для его игр.
— Возьми его, — настаивает он после того, как я более чем ясно даю понять, что не собираюсь следовать его примеру, особенно когда речь идет о ноже. Он знает, как я отношусь к ножам, с тех пор как Лукас Миллер решил использовать меня для хирургической практики.
Я скрещиваю руки на груди и устремляю на него взгляд, который мог бы соперничать с его собственным.
— Какого черта я взять его?
— Потому что, — говорит он, подходя ближе, пока его лицо не оказывается всего в нескольких дюймах от моего, заставляя мое сердце ускориться на несколько оборотов. — Это единственная возможность, которую я собираюсь тебе предоставить, чтобы свести счеты. Соглашайся или уходи.