Язык цветов (Сборник)
Шрифт:
— Син, если тебе не хочется ужинать… я хотел сказать, если мое присутствие вызывает у тебя неловкость, я могу отвезти тебя домой.
Она опустила глаза. Неловкость? Нет, чувство, которое она испытывала, называлось иначе. Однако Синтия нисколько не сомневалась, что вскоре ее смущение в присутствии Расса исчезнет без следа. С ним она всегда чувствовала себя легко и спокойно. Когда они познакомились, Синтии хотелось до мелочей знать жизнь Расса, быть посвященной во все подробности его дел в школе и дома. Теперь, двадцать пять лет спустя, у нее возникло то же самое желание.
В этом и состояла опасность.
— Ну, что скажешь, Син?
Влечение до сих пор не угасло. Голос Расса Синтия ощущала как физическое прикосновение, его взгляд ласкал ее. Но она была в состоянии совладать с собой. Она твердо решила не поддаваться чувствам. После утомительных приготовлений к свадьбе она заслуживала мирного, интимного ужина, а с кем еще она могла поужинать в тихой обстановке, как не с отцом невесты? Кроме того, Синтию мучило любопытство. Увиденное убеждало ее, что Расс заметно изменился. Ей хотелось услышать подробности его жизни.
— Ничего, переживу, — вздохнула она, обращаясь скорее к себе, чем к своему спутнику.
Расс неверно истолковал ее вздох.
— Мне не нужны одолжения, — буркнул он.
Синтия метнула в его сторону удивленный взгляд.
— При чем тут одолжения?
— Я не нуждаюсь в обществе и вполне могу поужинать в одиночестве.
— Я же сказала: еду с тобой.
Расс не сводил глаз с дороги, крепко сжав руль.
— Судя по твоему голосу, меньше всего на свете тебе хочется ужинать со мной, и если так, я предпочту перекусить один.
— Пожалуй, в конце концов тебе действительно придется ужинать в одиночестве. Наверное, тебе недостает только подходящего предлога, чтобы отделаться от меня.
— Мне — нет, а вот ты, похоже, именно об этом и мечтаешь.
Синтия развернулась лицом к Рассу.
— С какой стати?
— Потому, что рядом со мной ты чувствуешь себя неловко.
— Ничего подобного я не говорила.
— Еще бы! Ты давно отвыкла говорить об этом вслух.
— Когда речь идет о тебе, я говорю то, что думаю!
Расс нахмурился.
— Верно. Именно поэтому нам не следует сегодня ужинать вдвоем. Ты по-прежнему злишься на меня за то, что случилось двадцать пять лет назад. Вчера вечером ты не смогла сдержать обиду, не удержишься и сегодня.
— Потому, что мне до сих пор больно!
— Двадцать пять лет спустя?
— Да!
— Тебе давно пора забыть о прошлом.
— Я надеялась, что забыла о нем, но, увидев тебя, снова все вспомнила.
— Напрасно, — заметил Расс, с трудом сдерживая раздражение. — Двадцать пять лет — слишком долгий срок, чтобы помнить обиды.
— Двадцать пять лет — ничтожно малый срок для людей, которые пережили то же, что и мы! Или ты пытаешься убедить меня, что не испытывал ровным счетом никаких чувств после того, как сбежал? Что за эти годы ни разу не вспоминал о нас и не тосковал? Что никогда не просыпался среди ночи, сгорая от вожделения, способного превратить айсберг в облачко пара? — Едва успев выпалить эти слова, Синтия пришла в ужас, но сказанного было не вернуть — впрочем, этого ей и не хотелось. В жизни Синтии еще не было случая, чтобы кто-то упрекнул ее в нечестности. — Но если ты действительно считаешь, что между нами все кончено… — она щелкнула пальцами, — значит, между нами с самого начала было что-то не так. Неужели все наше прошлое — ложь?
Расс ответил не сразу. Наконец, овладев собой, он свернул на обочину и остановился, не выключая двигатель. Уронив руки на колени, Расс уставился в центр рулевого колеса, где помещалась туго свернутая воздушная подушка. В случае аварии она надулась бы и спасла ему жизнь. А как раз сейчас Рассу очень нужна была помощь. Но спасение не всегда приходит вовремя.
— Нет, не ложь, — тихо ответил он. — Я не знаю ничего прекраснее нашей любви. Бывали минуты, когда тяжесть потери становилась для меня почти невыносимой. На войне я иногда думал, что мне абсолютно наплевать, вернусь я домой или нет. Но неведомая сила заботилась обо мне, поскольку сам я напрочь забывал об осторожности. Вернувшись домой целым и невредимым, я принялся усердно учиться, а после занятий работал, хотя стараться мне было не для кого. Я собственными руками уничтожил наше счастье, и если ты считаешь, что только одна мучилась бессонными ночами, то глубоко ошибаешься. Бывали ночи, когда меня влекло к тебе с такой силой, что я готов был немедленно примчаться сюда.
Расс замолчал и прикусил губу, а затем медленно продолжал:
— Ты права: двадцать пять лет — ничтожный срок, если чувства так сильны. Несмотря на это, я пытался отрицать их с тех пор, как мы встретились вчера вечером. — Расс помедлил, опасаясь сказать лишнее. Но самым чудесным даром его любви к Синтии была откровенность: они без смущения изливали друг другу душу. Они поверяли друг другу все мысли, делились планами — кроме одного раза, когда Расс принял решение уехать. Расс был обязан честно ответить на искренний порыв Синтии, поэтому он признался: — Чувства вернулись. На это я не рассчитывал. Я надеялся, что ничего не произойдет, но, как выяснилось, просчитался.
Синтия сидела в такой же позе, как Расс, сложив ладони на коленях и глядя прямо перед собой. Ей хотелось повернуться к нему, но она не осмеливалась — и без того слова Расса привели ее в смятение.
— Должно быть, во всем виноваты воспоминания. Возможно, все чувства, которые мы испытываем сейчас, — лишь воспоминания о том, что мы чувствовали раньше.
— Может быть.
— А может, это всего лишь последствия недосказанности, оставшейся между нами.
— Вполне возможно.
— Наверное, мы с тобой не испытываем никаких чувств друг к другу — ведь и ты, и я так изменились. Мы просто вспоминаем о том, какими были раньше.
— Пожалуй, да. — Расс устремил взгляд на ветровое стекло. — И что же нам теперь делать?
— Не знаю. — Не поворачивая головы, Синтия ответила вопросом на вопрос: — Ты всегда был рассудительным, Расс, вот и скажи: что нам теперь делать?
Расс задумался, пытаясь отделить совет разума от настойчивых уверений сердца, но вскоре понял, что между тем и другим почти нет разницы.