Языки современной поэзии
Шрифт:
291
Там
Эти слова школьники 50–80-х годов XX века должны были заучивать наизусть.
Критике подвергались не только автоматически воспроизводимые и проходящие мимо сознания советские идеологемы, но и любой художественный образ, освященный традицией, со своей моралью, принимаемой на веру:
Так во всяком безобразье Что-то есть хорошее Вот герой народный Разин Со княжною брошенной В Волгу бросил ее Разин Дочь живую Персии Так посмотришь — безобразье А красиво, песенно292
Пригов, 1997-в: 251.
Язык с его художественными и собственно языковыми метафорами, фигурами речи, привычными гиперболами, идиомами предоставляет неисчерпаемый материал для концептуалистского обозрения:
Я маленьким был мальчиком И звали меня зайчиком Но вот однажды забежал Во двор к нам зайчик настоящий И все закричали: зайчик! зайчик! — Но ты так строго вдруг сказала всем: — Вот зайчик настоящий! — и указала на меня Я даже побледнел Ты помнишь, мама293
Пригов, 1998-а: 164.
Здесь выставляется на обозрение не только слово зайчик, но и слово настоящий.Дело в том, что настоящим нередко называют именно не настоящее, а метафорически поименованное, как, например, в рекламе шоколадки Альпенгольд — настоящее золото Альп.Любопытный пример встретился на рекламной афише универмага: Самая настоящая распродажа.Девальвация слов приводит к тому, что назвать распродажу существительным, предназначенным для этой акции, недостаточно, сказать настоящая распродажа— тоже слабовато и, видимо, не вполне убедительно. Требуется следующая ступень усиления.
Разрыв между словом и реальностью наглядно представлен таким этимологическим манипулированием:
Смерть придет и скажет: Здравствуй А что тебе ответить? Не « здравствуй» же И даже эта птица козодой Что доит козна утренней заре Не знает отчего так на заре Так смертельно, смертельно пахнет резедой И даже эта птица воробей Что бьет воровна утренней заре Не знает отчего так на заре Так опасность чувствуется слабей И даже эта травка зверобой Что бьет зверейна утренней заре Не знает отчего так на заре Так нету больше силы властвовать собой.294
Пригов, 1999: 117.
295
Пригов, 1997-а: 152.
Название птицы козодойсвязано, вероятно, с мифологическим представлением о том, что у козы появляется молоко с кровью, когда под ней пролетает эта птица и сосет молоко (однако чаще это поверье связано с ласточкой или сорокой) (Гура, 1997: 239, 733). Слово воробей —не двухкорневое и к ворам не имеет никакого отношения (Фасмер, 1986: 352), однако в народной этимологии воробей сам предстает воришкой.
Название травы зверобойимеет много объяснений разной степени достоверности [296] . Наиболее убедительна версия В. Б. Колосовой, которая считает, что такое название — результат народной этимологии: это же растение с отверстиями и пятнами на листьях называется в украинском языке дыробой,в белорусском — дзиробой,в польском — dziurawiec [297] .
296
См.: Бойченко, 2003.
297
Колосова, 2001: 17.
Независимо от этимологии слов, ни козодой, ни воробей, ни зверобой не связываются в современном сознании с доением, воровством и битьем: слова вызывают недоверие, даже если название имеет вполне реалистическую основу. И вместе с тем такие слова проявляют тенденцию управлять сознанием, порождая народную и поэтическую этимологию.
Элементы разных устойчивых сочетаний, теряя прямой смысл, легко объединяются, когда имеют общее фигуральное значение:
Живешь, бывало, день за днем И ни черта не понимаешь! Несешься, скачешь, гнешься, лаешь Цепным оседланным конем!298
Пригов, 1996-а: 190.
Гибрид цепного пса с оседланным конем возникает в тексте из-за того, что и тот и другой фигурируют в сравнениях, обозначающих интенсивную и утомительную деятельность, чаще всего подневольную: работает как лошадьи устал как собака.В живой речи встречается немало подобных контаминаций — и оговорок типа Наши успехи растут как на грибах (растут как грибы+ растут как на дрожжах),и почти вошедших в язык нелепых оборотов типа это не играет значения (не имеет значения + не играет роли), молчит как рыба об лед (молчит как рыба+ бьется как рыба об лед).Все это происходит потому, что слово, автоматизируясь в речевых клише, перестает быть образным и утрачивает собственное значение.
Изображая стереотипы сознания, Пригов неизбежно попадает в те сферы существования языка, где формульность являлась безупречно авторитетной основой текстопорождения. Такая сфера — прежде всего фольклор.
Сочиняя тексты от лица занудливого ментора, для которого «повторенье — мать ученья», Пригов строит их из демонстративно избыточных элементов, в частности, тавтологических сочетаний, как, например, в следующем тексте, где он, вероятно, пародирует известную фразу Экономика должна быть экономнойиз доклада Л. И. Брежнева [299] высказывание, превращенное советской пропагандой в идеологическое клише:
299
Материалы, 1982: 42.
300
Пригов, 1999: 201.