Йормунганд
Шрифт:
— Будет немного больно, — сказал Йормунганд.
В дверь раздался стук.
Йормунганд и Симона замерли над распростершейся в скабрезной позе Элоди.
— Что там? — пробормотала она пьяным голосом.
— Дверью ошиблись, — сказал Йормунганд, не спуская взгляд с входа.
— Постучат и уйдут, — согласилась Симона. Она положила руки на плечи Элоди. Йормунганд подул на заостренный прутик и развернулся к княжне, когда стук повторился.
— Вас кто-то видел? — спросила Симона у Йормунганда. — Вы привели с собой хвост.
— Хвост? — не понял Йормунганд. —
— Открывай, не то дверь поломаю! — взревел мужской голос. — По приказу Эдегора.
На кухне захныкал ребенок.
— Это Дидериксен, — произнес Йормунганд шепотом. — Зараза, зараза, чтоб его…
— Пойду посмотрю, — сказала Симона и подхватив юбки, поспешила к двери.
Йормунганд услышал, как заскрипел убираемый засов, а потом дверь распахнулась.
— Вам что надо, мужчинка? — высоким голосом заверещала Симона. — У меня клиент, мы тут полным ходом, а приходится бежать отворять двери, все удовольствие человеку портите!
— Помолчи, дура, — судя по топоту с Дидериксеном пришло не меньше взвода солдат. Ребенок продолжал плакать, забившись на кухне в угол. — А не то мы доставим тебе удовольствие. В каких отношениях ты состояла с Гарриеттом?
— Кем? Не знаю такого. Много кто приходит, да не каждый называется. У меня приличный дом, никто на меня не жаловался. Ребенка вот испугали.
— С нами пойдешь.
— А ребенок?
— Нужен нам твой ребенок.
— Он мне нужен, — запротестовала Симона уже всерьез. — С кем не его оставить, болваны? Если он умрет тут с голоду. каждого из вас прокляну так, что век помнить будете! Да кто же моего малютку приголубит! — взвыла она в голос.
Элоди стало холодно в остывающей бадье, она нетерпеливо пошевелилась и произнесла пьяным голосом:
— Уже все?
Йормунганд бросился зажимать ей рот. Так его и застукали Дидериксен, чья борода топорщилась, а лицо покраснело от напряжения, цепляющаяся за рукав Симона, и два солдата, в чьи обязанности явно не входило успокаивать разошедшихся детей и их мамаш.
— Йормун? — тупо произнес Дидериксен.
— Княжна? — сказал один из солдат и сделал шаг вперед.
Дидериксен перевел взгляд на раздетую, усаженную в бадью Элоди. Йормунганд все еще удерживал руку у ее лица.
— Что тут происходит? Что ты с ней делаешь? — начал он. Йормунганд медленно убрал руку, он уже представлял, что скажет, если его не повесят сразу, на первом же столбе.
— Княжне нужна помощь, — сказал он, — которую оказать могу только я. Она, эээ, женского свойства и…
Элоди наклонилась вперед и ее вырвало.
— Йормун, не хочу ребенка, — захныкала она, — ты уже вытащил его из меня?
Дидериксен поменялся в лице, как и двое солдат рядом с ним.
— Госпожа моя, — сказал Дидериксен. Его черная борода взъерошилась еще выше, а лицо покраснело еще больше, до самой шеи.
— Она не будет благодарна, когда очнется и поймет, что я помог ей по вашей вине. рано или поздно с вас причтется, — сказал Йормунганд, ткнув в сторону Дидериксена острым прутиком.
— Я знаю, что ты делаешь, — сказал солдат, — у меня шесть сестер
— Не всегда же, — сказал Йормунганд и осекся.
— Взять его, — сказал Дидериксен. Через минуту Йормунганд уже со связанными руками стоял под открытым небом и вокруг него было достаточно людей, чтобы не думать о побеге. И все же Йормунганд предпринял попытку договориться еще раз.
— Князь все равно не примет ребенка, — сказал он Дидериксену. — Не мне, так кому-нибудь другому придется делать скорбный труд.
— Поговори мне еще, — прошипел Дидериксен. — Только потому, что мы ладили, у тебя еще рожа не в кашу. Так что поменьше болтай, не то передумаю.
— У меня тож так сестра померла, — немедленно начал рассказывать один из солдат. — Выпила, знач, настойки какой-то, кровью и изошла. Думали спасется, ан нет. Да и все дурость виновата. А некоторые так себя годами травят — и ничего.
— Так привыкшие, — сказал другой солдат. — Блядовать-то все бабы любят.
— Думаешь, колдун ей дитя и сделал?
— Кому?
— Да княжне.
— Ага, а потом сам же и выпростать хотел. Вот же блядский сын.
Йормунганд скрипнул зубами.
Элоди вели тут же, под руки. Кое-как надетое на нее платье волочилось подолом по земле. Изысканные кружева превратились в лохмотья. Временами она хныкала и пыталась вырваться, но Дидериксен держал крепко. Меньше всего ему хотелось докладывать, что вместо шпионского логова он обнаружил колдуна с раздетой госпожой, и, как говорили некоторые солдаты, собирался извлечь из нее греховный плод, который, возможно, сам и породил. Дидериксен вздыхал, вертел головой. Йормунганд шел позади него, и Дидериксен боялся, что тот нашлет порчу единственным своим зеленеющим глазом. Эдегор наверняка уже спит, соображал Дидериксен, лучше будет доложить обо всем с утра пораньше, когда госпожа Элоди придет в себя и будет выглядеть получше. Нда, сходил за шпионкой.
— Стой! — рявкнул Дидериксен. Элоди икнула и остановилась. — Где та баба в перьях?
Солдаты удивенно переглянулись.
— Какая баба? — спросил один из них, который заходил вместе с Дидериксеном в комнату с Элоди.
— Ну та, за которой мы и пришли.
— Так вы ее брать не приказывали, мы и не взяли, — сказал солдат, почесывая затылок.
Дидериксен охнул, махнул паре ребят, чтобы вернулись. проверили дом. те неохотно, отошли уже на приличное расстояние, пошли в обратную сторону.
— Вы и в самом деле думаете, что Симона шпионка? — сказал Йормунганд. Руки уже саднило от веревки.
— Гарриетт передавал сведения о делах Эдегора прямиком во двор Ингви, а тот — своей сестре, — сказал Дидериксен, — это уже дело верное. А вот ты — вредитель по своей злобе, умыслу или наущению, предстоит только выяснить. ну да у нас мастера такие, все расскажешь, и даже сверх того.
— Не сомневаюсь, — сказал Йормунганд кривя уголки губ.
— Ворожить после того вряд ли сможешь, — продолжал Дидериксен. — Да и в измене обвинят, это точно. Ведь дружбу водил с Гарриеттом, сукиным сыном.