You raped my heart
Шрифт:
Трис молчит. Взгляд ее пронзительных широко посаженных глаз нервно блуждает по окружающему пространству. Подруге в один миг становится гораздо интереснее собственные обкусанные ногти или окно рядом с кроватью, чем Кристина, лежащая среди белых простыней.
— Ты упала, — этот голос принадлежит Уиллу. Он хмур. Его лоб прорезают морщины, особенно глубокая залегла между бровей. Она старит его лет на пять или десять — Кристина не может точно понять. Губы молодого человека сжаты в тонкую линию. Весь вид его выражает крайнюю степень озабоченности. Кристине хочется открыть рот, сказать, что все хорошо, но кашель душит каждый звук, забивает глубже в гортань,
Воспоминания сплошным потоком прорезают сознание брюнетки.
У Кристины сломаны рука и нога. Кости предплечья разорвали кожную ткань, прорвали сосуды и вены и уродливыми корягами торчали из руки. Обильно измазанные в багровой жиже, пахнущие смертью и разложением. Сейчас девушка не видит этого. Ее рука перевязана и забинтована, зафиксирована в одном положении с помощью гипса. Внутри организма происходит болезненный процесс заживления, срастания клеток и тканей. Кристине дали обезболивающее, но даже сквозь его опиумную пелену она чувствует, как части кости тянутся друг к другу. Девушке становится тошно.
Ее нога вывернута под неестественным углом на холодном асфальте. На месте перелома багровый, налившийся гноем синяк. Кристина ощущает эту гематому, наложение кровяных клеток, как они теснятся, толкаются, разбухают. Кристине хочется кричать. Обезболивающее не помогает. Лишь снимает первый слой зуда, оставляя в глубине кровоточащую рану. Девушке хочется плакать. От боли, от безысходности, от сломанных конечностей, которые могут никогда больше не обрести былой силы. Но шевелить головой больно. И тогда Кристина понимает кое-что еще.
Она не чувствует своих волос, не видит ни одного иссиня-черного локона, которые так часто щекотали ей шею и щеки. Ее голова забинтована. Вся целиком покрыта белой марлевой тканью. Кристина не хочет знать. Но она догадывается, понимает, осознает. Сотрясение мозга. Девушка слабо шмыгает носом и пытается пошевелить пальцем. Хотя бы каким-нибудь. Напряжение в сломанной руке тут же отдается звенящей болью. Тогда Кристина переключает свое внимание на здоровую руку. Пальцы еле двигаются. Кристина ощущает себя слабой и беспомощной.
Никчемная девчонка.
Разбитая кукла.
Слезы скапливаются в уголках глаз. Девушка хотела бы их со злостью и ожесточением стереть со своего лица, сцепить зубы и терпеть, но не может двигаться. Сейчас она способна лишь мыслить.
Время от времени к ней приходят друзья. Трис всегда бледная и озабоченная. Трис — единственная, кто не боится касаться покореженного и разбитого тела Кристины, ее сломанных костей и утерянных надежд. Бесстрашным не нужны калеки. Уилл настолько напряжен, что Кристине иногда кажется, что вены на его шее полопаются. Он постоянно молчит, лишь смотрит, будто кожу хочет с нее содрать. Девушка предпочитает в такие моменты отворачивать голову и смотреть в стену — шеей она управлять научилась без боли. Приходит Юрай. Садится, улыбается и начинает травить байки. Легко и просто рассказывает о том, что творится за стенами больничной палаты. Иногда Кристина слышит его смех. И за это она благодарна ему больше всего. Она хочет жить. А не хоронить себя под сломанными костями, сгустками крови и глухим кашлем в гортани.
Девушка много думает. У нее появилось для этого слишком много времени. Раньше времени было так мало, а теперь она не знает, чем себя занять. Она рассматривает потолок, считает на нем трещины. Ее взгляд часто обращается к окну, скользит по слабо колышущимся занавескам туда, к жизни и свету. Кристина никогда не задумывалась о цене собственной жизни, о ценности здорового тела, о возможности быть человеком в самом широком понимании смысла этого слова. Теперь она боится лишь того, что ее кости никогда не срастутся. Или срастутся, но ей будет запрещено бегать, прыгать, носиться по веренице ступенек, уходящих ввысь, драться и просто жить. Она не сможет без энергии, без движения. Кристина не готова стать рабой собственного тела, оказаться запертой в этой клетке из плоти, крови, мяса и костей. Ночами ей хочется кричать. Иногда плакать. Но слезы — это слабость. Незачем жалеть себя.
— Кристина, — когда доктор впервые появляется в поле зрения девушки, та недоверчиво щурит глаза. Бесстрашных-докторов она еще никогда не видела. В ее фракции эти люди носили белые халаты и бейджики с именами на груди, их стрелки на брюках были идеально отглажены, а на носу, как правило, красовались очки. Все доктора Искренности были когда-то Эрудитами. Как правило. Этот же доктор не внушал девушке доверия. Его руки от запястий и до плеч были разрисованы самыми разнообразными и затейливыми татуировками, пол-головы было выбрито, оставшаяся часть волос была затянута в конский хвост, на пальцах сверкали крупные перстни, а сквозь обтягивающую черную майку просвечивали серебряные кольца в сосках. — Как ты себя чувствуешь? — В руках он теребит папку формата А4 с какими-то листами и обычную шариковую ручку.
— Нормально, если так можно сказать о моем положении, — девушка криво улыбается и садится чуть выше, опираясь поясницей о подушку. Прошло уже около двух недель, как Кристина здесь. Боль ушла, оставив после себя лишь зуд в поломанных конечностях, синяки — лишь размытые пятна на коже, царапины — тонкие белые линии маленьких шрамов. Время от времени болела голова. Кости срастались медленно. Ночью Кристина часто впивалась зубами в здоровую руку, чтобы не кричать и не плакать от тянущего жгучего чувства внутри, когда одна кость тянулась к другой, будто ползла, жила своей жизнью, буравила плоть.
— Я хочу с тобой поговорить, — и тогда Кристина замечает, что у этого татуированного и пирсингованного Бесстрашного, играющего роль доктора в ее дешевой пьесе, сосредоточенный и серьезный взгляд. И голос звучит так уверенно. Будто он действительно разбирается в том предмете, о котором будет говорить. — Это не очень приятный разговор.
Девушка вся собирается, подбирается внутренне, сжимается и ждет приговора. Ее приговора на всю дальнейшую жизнь.
— Твои кости срастаются очень медленно, — это она уже сама поняла, прочувствовала. — У тебя слишком сложные переломы. Оба. Но думаю, что рано или поздно кости снова станут едины. Тебе нужен покой. И…
— Я смогу драться? — Кристина перебивает его резко и быстро, в ее глазах странный лихорадочный блеск и жажда надежды и правды — девушка сама не знает, чего хочет больше.
— Я не могу ответить на этот вопрос. Ты молодая, — доктор замолкает на секунду, — вполне, возможно, что сможешь. Но тебе придется быть как можно осторожнее.
— Ясно, — ее голос поникает, падает на тон ниже. Осторожность — она не для Бесстрашных. Но Кристина верит. У большинства Бесстрашных полно шрамов, переломов, увечий, россыпь травм, скрытых под джинсами, майками и куртками. Боль — это жизнь Бесстрашного. Преодоление боли — ее цель. Она — Бесстрашная. И она обязана справиться.