Юбер аллес (бета-версия)
Шрифт:
Кто такой Боженька, Микки точно не знал. Когда он был совсем маленький, про него ему рассказывала мама. Боженька был волшебным. Что такое "волшебный", Микки тоже не очень-то понимал. Кажется, это было что-то хорошее. Ещё Боженька мог всё. Даже, наверное, он мог сделать так, чтобы папа бил только маму, а не Микки. Но фашисты выгнали Боженьку из Германии. То есть, всегда поправлялась мама, не выгнали, а лишили каких-то там прав и притеснили. Наверное, они его били по щекам. Но Боженька был взрослый, поэтому он обиделся на фашистов и уехал в Америку, и теперь делает волшебные вещи для американцев и других свободных людей. Но если Боженьку очень
А вот папа в Боженьку не верил и говорил, что это сказки. Хотя называл себя "католиком" и носил на шее крестик. Микки догадывался, что папа делает это нарочно, чтобы кому-то сделать больно, но вот только непонятно кому. Наверное, фашистам.
Когда папа заканчивал разбираться с мамой, он брал Микки и шёл с ним "гулять". На самом деле они просто шли через парк в новую папину квартиру. Она была плохая. Хуже, чем у них с мамой, ведь у папы почти совсем не было денег. К тому же в квартире всегда было ужасно грязно: папа не любил делать уборку, а мамы теперь у него не было.
Всё начиналось с того, что папа ставил Микки в угол, а сам ложился на продавленный диван и начинал говорить. Говорил он в основном про то, что Микки - плохой, глупый, уродливый мальчишка, который зря появился на свет и которому лучше было бы сдохнуть, чтобы не огорчать маму и папу. Ещё он говорил, что Микки должны были убить врачи сразу после рождения, но глупая мама этому помешала. Он говорил ещё много разных вещей, Микки понимал не всё. Так или иначе, папа старался довести его до слёз. Если Микки плакал хорошо и вовремя, он мог сменить гнев на милость. Если Микки почему-то не мог заплакать, папа поднимался с дивана и наказывал его за то, что он невнимательно слушал отца.
Наказывал он его по-разному. Самым лёгким наказанием был угол и подзатыльники. Подзатыльники, правда, бывали разные: иногда папа бил его по голове с такой силой, что Микки мотало по комнате, а в голове становилось совсем пусто. "Я отшибу тебе остатки мозгов!" - кричал папа и бил ещё сильнее. Но всё-таки он боялся оставить какие-нибудь следы или довести дело до вызова врача, поэтому всё-таки сдерживался. Только один раз он разошёлся так, что Микки треснулся головой о косяк двери и потерял сознание. Папа тогда испугался. Микки тех пор научился быстро изображать, что ему плохо. Тогда наказание заканчивалось раньше. Правда, тут нужно было не перестараться: если Микки начинал дёргаться и закатывать глаза после первого же папиного удара, папа мог заподозрить обман и впасть в настоящую ярость.
Самым страшным было задыхание. Папа делал это не часто - только когда бывал в очень плохом настроении. Он брал Микки за лицо и зажимал ему ладонью нос и рот. Он делал это очень ловко: не оставалось ни единой щёлочки. Потом папа ждал, пока у Микки не начнутся судороги, и только тогда отпускал.
В первый раз, когда папа сделал это, Микки от ужаса укусил отца за ладонь. За это папа положил его на кровать, заткнул рот носком, снял с него сандалетки и носочки и бил по пяткам деревянной указкой. Это было так больно, так что Микки прокусил этот носок насквозь.
К порке папа не прибегал. Только однажды, когда Микки пытался стащить у папы из кармана деньги и был пойман, папа выпорол его ремнём с железной пряжкой. Тогда вся попа у Микки была в синих кровоподтёках и он не мог сидеть. Но это было один раз: папа старался не оставлять следов на теле. "Этому меня научили на родине" - говорил он.
Не то чтобы мама совсем не жалела и не защищала Микки. Она много раз говорила папе, что она будет жаловаться на него за издевательство над ребёнком. Микки подслушивал их разговоры и запомнил эту фразу - "издевательство над ребёнком". Мама не говорила, кому она пожалуется. Наверное, фашистскому государству. Микки очень хотел бы, чтобы государство узнало про папу. Если государство такое сильное и страшное, оно, наверное, могло бы взять папу и сделать ему так больно, что он навсегда оставил бы в покое Микки. Но папа говорил маме какие-то непонятные слова и бил её по щекам, и мама не шла к государству, а только плакала.
Микки знал от папы, что мама очень глупая и слабая, поэтому она будет всю жизнь плакать. Он, Микки, тоже глупый и слабый, и он тоже всегда будет плакать. А вот папа Жорж не плакал вообще. Он только смеялся и делал больно.
Зато Микки научился делать больно маме. Не так, как делал папа, а по-своему. Он мог изводить её часами, требуя то одно, то другое, портя её вещи или просто мешаясь. Особенно ему нравилось реветь и писаться в штанишки. Это особенно пугало маму - после этого она сажала Микки рядом с собой и говорила, что если он не научится делать пи-пи и ка-ка только в унитазик, а не в штанишки, над ним будут смеяться в школе, когда он когда-нибудь пойдёт учиться.
Микки умел контролировать мочевой пузырь и кишечник. Он писался нарочно. Учиться он не хотел - он уже знал, что это совсем неинтересно. Микки решил пойти учиться когда-нибудь потом, когда вырастет и станет сильным. Тогда он сможет сам мучить других. Особенно маму. Ему очень хотелось делать ей больно, не так, как сейчас, а как папа, и чтобы она громко кричала. Однажды он воткнул в кресло иголку, и мама на неё села. Микки чуть не зашёлся в истерике от смеха - так глупо она держалась за задницу и орала как резаная. Потом она рассказала про это папе. Папа смеялся, а мама ещё громче плакала, даже немножечко подвывала, как собачка, и Микки это ужасно нравилось. Но в тот же день папа отвёл Микки к себе домой и заставил сесть на иголку.
– Это просто маленький кусачий зверёк, - говорил он потом маме.
– Если его не наказывать, он ни черта не понимает. Ты родила неполноценного уродца, Фри, и сама это знаешь. Надо было тогда довести дело до конца.
Папа никогда не называл маму Франциской. Он всегда говорил - Фри. Это было какое-то английское слово, оно означало свободу. Свобода - это было то, чего не было в фашистском государстве. Микки считал это слово глупым: в его мире оно ничего не значило.
– Ты должна была тогда отдать его врачам, Фри, - любил говорить папа, - в этом вопросе я вполне солидарен с фашистами. Они, конечно, свиньи, как и все дойчи, но в своих свиных делах они разбираются. От этого выродка надо было избавиться любым способом...
После таких разговоров мама плакала особенно долго. Она боялась папу Жоржа. Другие мамы на её месте пожаловались бы на него государству, но мама воевала в газете с фашистским государством и поэтому не могла ему же и жаловаться: тогда бы её выгнали с работы, а ничего другого, кроме как воевать в газете с государством, она не умела. Поэтому папа мог делать с ней и с Микки всё что угодно.
Иногда Микки пытался поговорить с мамой насчёт папы. Мама тогда тоже начинала реветь, а потом объясняла Микки, что папа на самом деле хороший, просто у него была неудачная жизнь.