Юденич
Шрифт:
В тылу протекала река Хуньхэ и проходила Мандаринская дорога. Река в феврале ещё была покрыта крепким льдом, и войска могли везде переходить её. Но для тяжёлых обозных повозок и артиллерийских орудий приходилось делать настилы из досок или толстых связок стеблей гаоляна.
Юденич тронул коня и поехал вдоль позиции. Стрелки вовсю работали сапёрными лопатками и кирками, вгрызаясь в мёрзлую землю. Каждый торопился до первых обстрелов вражеской артиллерии устроить себе надёжный окоп. Строились укрытия для полковых тылов. Ротные
Полковой командир на ходу отдавал распоряжения озабоченным офицерам:
— Сройте вон тот холмик перед пулемётной ячейкой — будет мешать обстрелу крайних фанз деревни...
— Господин поручик, ваш дозор должен быть ещё час назад на месте. Поторопите своих людей...
— Нет топлива для кухни? Вырубите кусты в лощине, где ручей протекает, — вот вам и дрова, хоть и худые, но жар дадут...
— Растаскивайте скирды гаоляна на подстилки. Если китайцы будут возмущаться — отправляйте их ко мне...
— Фельдфебеля с солдатами в тыл, получите ещё патронов про запас...
Осмотрев позицию, полковник Юденич слез с коня у приземистой фанзы, занятой под полковой штаб. Денщик из старослужащих поднёс Николаю Николаевичу эмалированную кружку с горячим чаем:
— Ваше благородие, чай сегодня с клюковкой.
— Где клюковку-то ты раздобыл в Маньчжурии, служивый? Это же наша, северная ягода.
— Сегодня привезли с обозом из Мукдена. Вместе с чаем сушёная ягода в пачках запечатана...
Чай с клюквенным экстрактом мало чем напоминал настоящий чай. Но Юденич знал истинную цену этому фронтовому напитку, который прочно вошёл в быт русской армии. Приказ о строжайшем запрещении пить сырую воду спас в Маньчжурии русскую армию от самого страшного бича всех больших прошлых войн — тифа, «чёрной болезни», которая косила людей лучше, чем пули и снаряды. Поэтому в походных госпиталях впервые раненых оказалось больше, чем тяжелобольных.
Опустошив кружку с кисловатой бурдой, своим видом мало напоминавшей чай, и похвалив напиток, полковник Юденич поговорил с всезнающим денщиком:
— Что доставили с обозом — сухари или муку?
— Опять муку. Наша — ржаная.
— В чём привезли?
— В кулях. Сухая мука, не подмоченная.
— Понятно. Значит, дивизия снова переложила свои заботы на полковых хлебопёков. А дрова где взять? Опять печи класть придётся.
— На дрова можно разобрать скотные дворы и свинарники у деревенских. Они дерево сухое в глину вмазывают для крепости. Лучше таких дров нам здесь не сыскать ничего.
— Можно-то можно. Тогда опять придут китайцы в слезах, просить будут не разорять их деревню.
— Мы и так не японцы. Те китайцев ни о чём не спрашивают. Сразу рубят головы нетчикам — вот и весь сказ им.
— То самураи, а не мы. Нам, православным, так поступать уставом и присягой не велено...
Через двое суток командир 18-го стрелкового доложил в штаб дивизии о том, что его полк обустроил позиции, пополнил запасы провианта и патронов. В донесении Николай Николаевич высказал опасение, что не видит перед собой русской конной разведки.
Из дивизионного штаба успокоительно ответили, что генерал Бильдерлинг готовится послать к реке Ляохэ несколько конно-охотничьих команд для ведения разведки, так что незамеченными японцы на фланге появиться не смогут.
Прочитав успокоительное послание, Николай Николаевич (ему уже не раз приходилось читать нечто подобное) опять собрал у себя командиров батальонов и рот. Напомнил всем и каждому об ожидаемой опасности:
— Смотрите, братцы вы мои, в оба. Японцы только и знают, что теснят нас на север обходными манёврами или их угрозами. Наших конных дозоров впереди нет.
— А где же передовая линия корпусного боевого охранения, господин полковник?
— Её нет и скорее всего не успеют выставить.
— Секреты и часовых выдвигать далеко от позиции?
— На полверсты, где можно. Сегодня надежда на собственных дозорных, на их зоркий глаз и бдительность. Дай Бог им её.
Глава третья
ГЕРОЙ МУКДЕНА. ТЯЖКОЕ БРЕМЯ ОТСТУПЛЕНИЯ
Мукденское сражение началось с того, что армии маршала Ивао Оямы начали наступление на восточном своём крыле. Завязались ожесточённые бои, и главнокомандующий Куропаткин под грохот артиллерийской канонады был вынужден перебросить немалую часть своих резервов на опасный участок.
Японскому командованию это и было только надо. Обычно сдержанный маршал Ояма с нескрываемым удовольствием резюмировал действия противной стороны среди своих штабистов:
— С армейскими резервами так вольно поступать нельзя, как это делает господин Куропаткин.
— Почему, ваше светлость?
— Резервы надо беречь до последнего. Для главного часа в сражении, которое только завязывается.
— Но ведь у Куропаткина много опытных генералов!
— Если таковые у него действительно есть, ясно одно — на войне полководец императора России слушает только себя. А это очень опасно.
— Отчего так считает ваша светлость?
— Оттого, что на большой войне даже великий полководец всё поле битвы своим оком не охватит.
— А что же ему делать в таком случае?
— Уметь смотреть глазами других и доверять им. Насколько это возможно...
Когда неприятельская разведка установила появление на правом фланге фронта большого числа свежих русских батальонов и артиллерийских батарей, в движение пришла бывшая осадная армия генерала Марисуке Ноги. Она двинулась долиной реки Ляохэ в обход западного фланга противника.