Юго-Восточная Азия и экспансия Запада в XVII – начале XVIII века

Берзин Эдуард Оскарович

Основной социальной базой Прасат Тонга, как и всякого короля, борющегося за централизацию страны, оставались мелкие феодалы-чиновники (при отсутствии таких жестких границ между сословиями, какие существовали, например, в средневековой Европе, в число чиновников-дворян, конечно, могли проникать отдельные представители крестьянства).

Значительную поддержку оказывала Прасат Тонгу буддийская церковь, так же, как и мелкие феодалы заинтересованная в установлении сильной централизованной власти (конечно, до тех пор, пока та не посягала на ее права) и в ограничении крупных светских феодалов. В благодарность за это Прасат Тонг щедро одарял буддийские монастыри землями и золотом [36, с. 72].

Политику Прасат Тонга на первых

порах поддерживало также многочисленное и влиятельное купечество Аютии и других торговых центров, состоявшее по преимуществу из натурализовавшихся в Сиаме индийцев, китайцев, японцев, персов, армян и представителей других национальностей [28] .

Народные массы в событиях государственного переворота, приведшего к власти Прасат Тонга, активного участия не принимали.

После захвата трона Прасат Тонгу пришлось преодолеть целый ряд новых препятствий. Соседние державы не признавали его законным королем, стремясь под этим предлогом отторгнуть в свою пользу пограничные части Сиама. Особенно воинственно вели себя Лаос и находившееся в вассальных отношениях с Бирмой королевство Чиангмай. На южной границе малайские княжества отказывались признать власть Прасат Тонга, а глава японских наемников при прежних королях Ямада собирал силы на юге страны, в Лигоре, чтобы идти войной в Аютию и свергнуть «тирана» [266, с. 139].

28

Впоследствии (в особенности при преемнике Прасат Тонга Нарае), когда ясно обозначился курс на монополизацию всех основных отраслей внешней торговли, те из местных купцов, которым не удалось так или иначе пристроиться к государственному внешнеторговому аппарату, заняли по отношению к королю явно враждебную позицию.

Требовалось незаурядное дипломатическое и военное искусство, чтобы удержать в подобных условиях власть в своих руках. Прасат Тонгу, однако, удалось справиться со всеми трудностями. Стремительным маршем продвинув свои войска на север, он обратил в бегство войска Чиангмая и Лаоса. Вскоре после этого он подавил японский мятеж и замирил малайские княжества [266, с. 144].

Упрочив свое положение, Прасат Тонг смог всерьез заняться борьбой с крупными феодалами, которая составила основу его внутренней политики на всем протяжении его царствования.

До Прасата Тонга губернаторы обычно постоянно находились в своих провинциях и занимали свои посты, как правило, пожизненно. При этом губернаторы ближних к столице провинций являлись ко двору для отчета один-два раза в год, а губернаторы дальних провинций — один раз в три года. Учитывая к тому же, что губернаторские посты фактически занимались наследственно, нетрудно понять, что такая система сплошь и рядом приводила к тому, что губернаторы превращались в самостоятельных князей [264, с. 60–61].

В первые же годы своего правления Прасат Тонг резко нарушил сложившиеся традиции. Каждые 4–8 месяцев он перемещал всех губернаторов (так же как и прочих крупных чиновников) с одного поста на другой, не давая им нигде укорениться. «Он так часто меняет высших должностных лиц королевства, — писал ван Влит, — что никто из знатных не может с уверенностью сказать, что ему принадлежит» [266, с. 154]. В дальнейшем он прибегнул к еще более радикальной мере, принудив всех губернаторов постоянно жить в столице (исключение было сделано только для губернаторов стратегически важных провинций Тенассерим, Лигор, Паталунг и Сингора). Обязанности губернаторов на местах стали выполнять их заместители — «люди низкого ранга», т. е. мелкие феодалы, назначенные на этот пост Прасат Тонгом и всецело зависевшие от него [266, с. 154].

Губернаторы и другие крупные феодалы, собранные в Аютии, фактически превратились в заложников в руках Прасат Тонга. «Они

были полностью лишены прежней свободы, — пишет ван Влит. — Этим мандаринам было позволено разговаривать между собой только в приемном зале дворца и при этом так, чтобы их могли слышать все, даже рабы. Нарушая это правило, они ставили под угрозу свое положение и свою жизнь. Без ведома и согласия короля отец не имел права навещать своих детей, а дети навещать отца, даже в случае болезни или смерти. Все вельможи обязаны были под страхом тяжелого наказания трижды в день являться во дворец на перекличку» [264, с. 62].

Наконец, чтобы избежать опасного сосредоточения власти в руках отдельных министров, он перевел слоновый корпус — основную ударную силу сиамской армии из ведомства калахома (военного министра) в гражданскую часть [160, т. I, с. 270]. Таким образом военные силы Сиама были разбиты на три части (армия, гвардия и слоновый корпус) под командой трех различных начальников, которым было бы трудно сговориться.

Подобные административные меры соединялись у Прасат Тонга с прямым террором против верхушки феодального класса. В воспоминаниях голландского путешественника Яна Стрейса сохранилась яркая картина массовых репрессий против крупных феодалов в период февраля — апреля 1650 г. [36, с. 80–81]. Поводом для репрессий послужила смерть дочери Прасат Тонга. Эта дочь, благодаря явно инсценированному «чуду», была признана отравленной. Следствие велось простым, хотя и безупречным с точки зрения тогдашней юридической науки способом. Обвиняемым предлагалось пройти несколько метров босиком по раскаленным докрасна углям. Всякий, кому удалось пройти это испытание, не получив ожогов, автоматически считался оправданным и наоборот. А поскольку доказать свою невинность таким способом не удавалось никому (многие просто сгорали на полдороге), как замечает очевидец, люди, которых подвергали такому испытанию, уже считали себя заранее приговоренными (всего было казнено около 1 тыс. человек).

Весь процесс был направлен исключительно против крупных феодалов. Стрейс достаточно точно для своего времени сформулировал эту мысль в таких словах: «Считали, что беснующийся адский тиран под предлогом розыска отравителей хотел убрать со своего пути все дворянство, которого он боялся» [36, с. 82–83]. Конечный исход борьбы, как правильно отмечает Стрейс, был решен тем, что «наказанию подверглись только благородные и знатные и гибель их радовала народ, обремененный ради них налогами и повинностями» [36, с. 83].

Основной чертой внешней политики Прасат Тонга был отказ от разорительных феодальных войн, необходимый для успешного развития торговли. Уже в начале своего правления он посылает посольства с предложением мира и дружбы к королям Пегу и Авы (Бирма), старинным врагам Сиама, в Лаос, Аракан, Аче, Тямпу и другие государства Юго-Восточной Азии. Он прекращает долголетнюю борьбу за восстановление суверенитета Сиама над Камбоджей, бесплодно уносившую огромные средства и немало жизней, несмотря на то что голландцы подстрекали Прасат Тонга продолжать ее. Он отказался от традиционных походов на Бирму и Лаос [264, с. 32–35, 44].

Забота о развитии торговли занимала значительное место в политике Прасат Тонга. В первые годы своего правления он значительно уменьшил импортные и экспортные пошлины. Были приняты меры, чтобы оградить купцов от феодального грабежа. За вымогательство у купцов на феодалов налагали крупные штрафы и даже лишали должностей [264, с. 64–65].

В интересах развития торговли Прасат Тонг часто обменивался посольствами с различными странами Индии и Индонезии. Эти посольства неизменно сопровождались обширной свитой из купцов, которые, пользуясь дипломатическим иммунитетом, с большим удобством совершали свои торговые сделки. Тесные торговые и дипломатические отношения поддерживались с Китаем. Китайский император даже содержал при сиамском дворе четырех постоянных представителей [264, с. 93].