Юго-Восточная Азия с древнейших времен до XIII века
Шрифт:
[184, с.181].
«В девятом месяце (28 сентября — 26 октября) 1136 г. внутри и за пределами столицы три семьи объединяются в бао»
[184, с. 182].
Таким образом, вводилась поголовная круговая порука по образцу китайских пятидворок. В 1148 г., сразу после попытки свержения До Ань By, прислуге запретили «самовольно входить во дворец», воинам при дворце — входить в дома выонгов (великих князей) и хау (князей). Преступников, вошедших в расположение до фунг ве, отмечено в летописи, «будут наказывать смертью» [184, с.186]. Далее в летописи:
«Издан указ (1157
[184, с.188].
В конце 1170-х годов указы стали регламентировать не только политику, но и экономику. В 1179 г. было «запрещено обменивать у истоков [рек] рыбу, соль и изделия из железа» [184, с.195]. Кончилось все это скверно: после рядового наводнения в июле—августе 1180 г. разоренная и лишенная всяких запасов деревня оказалась на грани гибели. В 1181 г. «был большой голод. Почти половина народа умерла» [184, с. 196]. В 1195 г. голод повторился в сочетании с эпидемией: «Был большой мор», — сообщает летописец [184, с.200].
Положение усугублялось тем, что царь Ли Као Тонг, достигнув совершеннолетия, стал вести себя с не меньшей безответственностью, чем временщики-регенты. Только в 1197 г. по его распоряжению было построено более 100 загородных дворцов. Старый регент Дам Зи Монг, сохранивший свое влияние и на взрослого царя, предложил для пополнения казны последнее, отчаянное средство. Так сказать, ликвидировать буддийское монашество как класс. В 1198 г.
«... Дам Зи Монг сказал вуа: „В настоящее время буддийских монахов и послушников приблизительно столько же, сколько слуг. Сами все вместе устанавливают себе учителя. Собираются все категории, живут вместе, совершают много позорных поступков. Или в священной обители пьют вино и едят мясо, в чистых буддийских монастырях предаются блуду, развратничают, днем спят, а ночью бодрствуют, подобно лисам и крысам, разрушают нравы, вредят религии, и это постепенно становится поветрием. Если не запретить, то через некоторое время это дойдет до крайности“.
Вуа одобрил его доклад. Зи Монг собрал вместе монахов и послушников страны и поместил их в амбар с зерном. Отобрали из них несколько десятков широко известных людей и оставили монахами. Всем остальным сделали татуировку на руке и расстригли»
[184, с.201].
Расходы государства на религию после этого действительно сократились, но переведенные в податное сословие монахи вряд ли стали исправными работниками. Скорее они пополнили ряды антиправительственной оппозиции. В многолетней гражданской войне, которая разразилась в начале XIII в., в конечном счете победило семейство Чанов, выступавшее под нарочито буддийскими лозунгами.
Церковных денег хватило ненадолго, и тогда Ли Као Тонг посягнул на привилегии чиновничества, обесценивая их доходные места созданием новых, параллельных должностей и присваивая себе их судебные доходы.
«Вуа был корыстолюбив и взял за правило продавать чиновничьи должности и брать плату за ведение судебных дел. Если два человека спорили из-за обрабатываемой земли или имущества и один человек был не прав, то вуа вне зависимости от того, кто был прав, а кто нет, все конфисковывал.
Поэтому в дворцовой казне скапливалось много добра, а простой народ роптал. Грабителей развелось, как пчел»
[184, с.206].
В 1202 г. в стране началось восстание под руководством Фи Ланга, которое продолжалось 13 лет. Все попытки подавить его кончились дальнейшей деморализацией правительственных войск. Страна фактически распалась на отдельные районы. Каждый губернатор вел дела на свой страх и риск, попеременно воюя то с повстанцами, то с царем, то с соседними феодалами. Ли Као Тонг в этой обстановке проявлял такую же полную некомпетентность, как и в мирное время. Летопись сообщает:
«В этом (1206) году в стране была смута, а вуа очень пристрастился к путешествиям. На дорогах стало опасно, не было мест, куда можно было бы (спокойно) проехать. Тогда на пруду Ынг минь специально построили загородные дворцы Ынг фуанг и Хай тхань. Днем туда приводили приближенных и наложниц, чтобы (вуа) было весело. Кроме того, большой корабль объявили кораблем императора, маленькие корабли разделили на две группы. Вуа приказывал наложницам и актерам грести. Приводил своих приближенных, как будто отправлялся куда-нибудь, согласно церемониалу. Брал воск, запечатывал шелк и продукты моря, бросал в пруд, приказывал людям прыгать в воду и доставать это (словно) приношения из дворца Дракона. Высшие чиновники видели, что он (вуа) чрезмерно предается развлечениям, но все боялись, не осмеливаясь сказать ему.
... Однажды вуа высочайше прогуливался возле пруда. Услыхал за крепостной стеной крики человека, которого грабили. Но вуа по-прежнему продолжал праздно прогуливаться, сделав вид, что не слышит»
[184, с.206—207].
В 1207 г. Ли Као Тонг как бы на время очнулся и попытался исправить свои отношения с народом.
«В этом году вуа, видя, что грабителей развелось, как пчел, вспоминая прошлое, раскаялся в содеянном, поэтому издал указ: „Мы еще молоды36, а вынуждены брать на себя большое дело. Находясь на императорском престоле, не знаем о тяжелом положении народа. Внимая словам простолюдинов, слышим ропот низов. Если народ озлоблен, то на кого мы будем опираться? Ныне исправим свои ошибки и заживем по-новому, обновимся вместе с народом. Тем, у кого были отобраны земля или имущество, (все) будет целиком возвращено“»
[184, с.206].
Но было уже поздно. Обанкротившегося монарха никто уже не принимал во внимание. В 1208 г. страну снова поразил великий голод. «Умершие от голода лежали грудами», — лаконично замечает летописец [184, с.208]. В том же году губернатор Нгеана Фам Зу, до этого с большим или меньшим успехом боровшийся с повстанцами,
«... набрал беглых, собрал воров и разбойников и назвал хау нян37 ... Они открыто грабили, не боясь ничего. Грабителей поэтому развелось, как пчел»