Юго-Восток
Шрифт:
Потом мы заливали внизу трещину. Потом лазили, проверяли, целы ли баки с нефтью. А после меня позвали к дьякону.
Давно я отца таким уставшим не видал. Сгорбился, морс теплый хлебал, даже не поднялся. Рукой возле помахал, мол, садись. Стражу прогнал, берегинь тоже.
— Во вторник тебя похвалю при всех.
— Да чо, батя, не надо…
— Мне лучше знать, что надо. Два раза ты отличился, нет мне стыда за сына, это хорошо. Читал я, прежде, до войны, за такие геройства медали давали.
— Это чо такое?
— Любаху спроси. Она
— Батя, они первые начали, нарочно ж меня зацепили…
— Не галди! Я знаю, кто это подстроил. Ты мне почему не сказал, что к Хасану ходил?
Вроде как я сильно не виноватый, а перед дьяконом вечно робею. Такой уж он человек, гвоздь железный.
— Ну чо тут такого, батя? Подумаешь, маленько мяса поели, полялякали. Не запрещено же на базар ходить.
— Ты — десятник. Взрослый мужик, не сопля какая. А как скажешь порой, думаю — откуда такой дурень вырос?
— Батя, у них гранатомет новый, и пулеметы тоже. Если б у нас нынче такие пушки были…
— Не галди. Все наперед знаю, что скажешь. Убили ребят. И еще не раз… храни нас Факел. Гранатой не спасешься. Не друзья нам торгаши и никогда друзьями не будут. Он тебе десять пулеметов посулит, ну и что? Никогда ты не поймешь, что у них на уме. Другие они, а нас с тобой они рады в кормовые перевести. Вон как могильщики хотели.
— Гранатомет спас бы нас, — уперся я.
— Ты думаешь, ты самый ловкий? — Отец подлил себе морсу. — Были тут у меня засланцы от Хасана, торговали оружие новое. Не по карману нам.
— Как же так, батя? — У меня внутрях аж все задергалось. — А на могильщиков с голыми руками кидаться — выходит, по карману?
— Всяко дешевле, чем то, что они хотят. Хотят право на всю нашу нефть. Чтобы только им продавали, по одной цене. Не цена, а смех один. Нищим станет Факел, понимаешь, сынок? Девок еще наших взамуж хотят. Пять девок за один пулемет. Знаешь, что они предложили? Каждая по два ребенка им родит, тогда могут взад возвращаться. Если захотят, конечно. Но без детей, детей они в свою веру заберут. Вот так, сынок, и нефть, и дочерей им отдай. А ты как думал, задарма тебя барашком кормили?
— И чо, кто об этом знает?
— Только Совет инженеров. И ты не вздумай кому сказать. И без того в Совете кое-кто воду мутит.
Помолчал еще отец маленько. Ну чо, я тоже молчу. Тут разве что-то сразу сообразишь? Эх, такая меня тоска взяла, уж лучше бы еще раз с кио подраться, чем такие умные дела распутывать.
— Что ты задумал, Твердислав?
— Ничего, батя.
— Хреновый из тебя хитрец, сынок. Нет в тебе стратегического мышления. Слушай, что скажу. Чтоб я про колдовку больше ни слова не слыхал.
— Батя, да ты чо говоришь? Мы же спасли ее…
— А ты думал, мне не доложат? Ты думал — будешь приказы нарушать?! На Пепел один поперся, всю команду водонош под удар поставил! — Отец привстал, загромыхал так, у меня, как в детстве, жопа с испугу сжалась. — Ты весь Факел подставил, раненые воду ждали! Я думал — лучшего десятника послал, надежного самого, а он с колдовкой шальной по малинникам шляется!!
— Батя… дьякон Назар, Факелом клянусь, никуда я с ней не шлялся. Проводил только. Ты ж сам меня учил — человеку помогать всегда надо.
Отец снова сел. Поутих маленько.
— Верно, сам тебя учил. Потому на Совете нынче тебя, дурня, отстоял. Что вы с асфальтовыми сцепились, про то молчу, они сами виноваты. А вот за драку с кио тебя запросто могли с десятников снять. А за шашни с пасечницей — тем более!
— Батя, девок-то наших замуж за пасечников отдавали, — чуток осмелел я.
— Вот как заговорил? — Отец совсем зло прищурился. — Замуж? Отдавали тех, кто с гнильцой, нехай там и лечат. А здоровые детки нам самим нужны. Свататься будешь, к кому мать скажет. На охоту больше не пойдешь. На Пасеку — ни ногой. Во вторник тебя награжу перед всеми, молебен отстоим, сдашь пояс десятника Степану. Назначу тебя начальником склада… Молчи, не галди, пока отец не закончил! Хватит, отвоевал ты свое. Хозяйством надо заниматься. Все, ступай.
Вышел я оттуда, не пойму чо делать-то. Во вторник, отец сказал. А если он сказал, уже не отступит, ага.
Отправился я к рыжему. Рыжий и еще двое механиков приделывали к серву большую динаму, чтобы гнать в школу теплый воздух. Голова, как меня увидел, сразу глазьями завращал. Вышли мы с ним в коридор. Я уже понял, в какую сторону он запоет:
— Славка, ты, ты… слыхал?
— Не галди. Не глухой.
Голова вокруг забегал, только по потолку не пробежался, а так — везде, у меня аж башка закружилась.
— Славка, нам надо их найти! Базу эту.
— Ты чо, портянок нанюхался? Кого найти? То Кремль искал, теперь базу искать? Да там таких искателей уже до фига!
— Славка, сколько ваших погибло?
— Ну и чо? Сам знаю.
— Если б гранатомет был, сразу бы его, заразу, подбили.
— Без тебя ясно. Что нам теперь, Хасану в ноги валиться?
— Славка, мне кой-что инженеры шепнули, когда с вечернего Совета вернулись.
Сказал и молчит. Уж такой он, Голова, хитрый. Кабы мне другом не был, вбил бы ему нос в щеки, ага. Нечего хитрить потому что.
— Да говори, не тяни уж, — сдался я.
— Ну тама резонанс большой был. Впервые на дьякона хором поперли. Пятеро же в тоннеле сгинуло. И раненых полный лазарет… Ну поперли инженеры хором, уговаривали, чтоб искать это самое Куркино или Кремль искать. Вишь как, тока больших могильщиков отогнали, другая зараза снизу лезет, сколько ж можно в одиночку воевать. Инженеры спорили, едва не подрались. Кричали, мол, в центре люди небось свободно ходят, цветы нюхают. Оружие у них небось сильное, не то что у нас, а дружинники такие, что обезьян об колено ломают. А нас тута, как мух, хлопают. Но дьякон сказал категорийно, мол, никакой Кремль нам не указ, никакая дружина нам в помощь не нужна, людей никуда не пущу.