Юго-запад
Шрифт:
Рано утром десятого марта генерал Велер, который уже успел получить от Гитлера несколько личных выговоров за недостаточно энергичные действия в районе озера Балатон, приказал Дитриху ввести в бой новые резервы — 3-ю танковую дивизию, и любой ценой пробиться к Дунаю. Авиация группы армий «Юг» использовала каждую минуту летного времени и ожесточенно бомбила и штурмовала позиции советских войск, особенно севернее Шерегельеша, где у немцев был наименьший успех и куда в это утро ринулись танки резервной дивизии. Одновременно начались немецкие атаки и на других основных направлениях наступления
Пошел пятый день Балатонского сражения. Дитрих был недоволен ходом событий. Он приказал всю ночь не давать русским покоя. Ни одной минуты передышки! Ни одного часа отдыха! Если русских не могли свалить немецкие танки, пусть их свалит усталость!
На переднем крае было светло, как в лунную зимнюю ночь. Ракеты, трассирующие пули, разрывы снарядов озаряли все вокруг мертвым холодным светом. Короткие стычки, перестрелки, артиллерийские дуэли, попытки немецких танков определить наиболее уязвимые места в позициях оборонявшихся продолжались до самого рассвета. А с первыми лучами солнца, еле пробившимися сквозь тяжелые, низкие тучи, обложившие все небо, опять начались остервенелые атаки немецких танков и пехоты. Одиннадцать дивизий — семь танковых, две пехотных и две спешенных кавалерийских — опять двинулись на восток и юго-восток, навстречу встающему из-за Дуная рассвету, словно пытались погасить его шквалом артиллерийского огня, оглушить ревом танковых моторов, взорвать бомбами с «юнкерсов» и «хейнкелей», завывавших над полем боя, Были часы, когда между озерами Веленце и Балатон действовали одновременно до пятисот танков и штурмовых орудий противника. Дитрих поставил на карту все. Резервов у него почти не осталось. Только одна танковая дивизия, 6-я, сосредоточенная в районе города Мор. Но ввод ее в бой едва ли уже мог изменить обстановку на венгерском участке фронта, если сделать это оказалась бессильной вся 6-я танковая армия СС, поддержанная далеко на юге, у Дравы, войсками Вейхса, а в направлении Капошвара — 2-й танковой армией Де Ангелиса.
Мало того, агентурная разведка доносит, что юго-западнее Будапешта сосредоточена почти целая гвардейская армия русских. Сопоставляя и оценивая все это, Дитрих понимал, что каждый час, не говоря уже о каждых сутках, — каждый час работает против него. Время ослабляет немецкие войска и усиливает советские. И он не хотел терять его даром, это драгоценное, быстротекущее время. Он гнал и гнал свои дивизии в бой. И днем и ночью, и в дождь и в снегопад. Передышка, а тем более отступление были сейчас равносильны поражению.
Неподалеку от командного пункта батальона Бельский и Краснов столкнулись с командиром взвода управления лейтенантом Чибисовым.
— А я за вами, товарищ гвардии капитан, — доложил тот комбату. — Ждут вас там. Офицер связи из бригады,
— Что такое?
— Какое-то приказание привез.
— Давно?
— Минут десять.
Они пошли по траншее, обходя спящих и дремлющих солдат. Чибисов, казалось, совершенно не замечал рвавшихся вокруг мин. Только осветительные ракеты, почти каждую, он проводил долгим, спокойным взглядом.
— Опять дождь собирается, — сказал Краснов, взглянув на моросящее небо.
— Погодка как по заказу.
Ожидая
— Привет, капитан! — майор, не вставая, небрежно протянул Вельскому руку, кивнул Краснову. — Садитесь и слушайте. Командир бригады приказал...
Приказ Кравчука сводился к следующему: уплотнить боевые порядки батальона за счет сдачи почти половины обороны на левом фланге второму батальону стрелкового полка, который все эти дни, как точно было известно Бельскому, стоял на северо-восточной окраине города Аба,
— Значит, из Абы уходят? — спросил он,
— Да, — сухо сказал майор.
Он вручил Вельскому приказ, попросил расписаться на конверте в его получении и застегнул свою новенькую коричневую планшетку.
— Все ясно?
— Мне все ясно, — так же сухо ответил Бельский.
Первые уходящие из Абы солдаты появились на дороге, оседланной батальоном, часа в три ночи, в самый дождь. Это была небольшая группа, человек пятнадцать, среди которых пять или шесть легко раненных. Возглавлял группу старший лейтенант, адъютант батальона, которому Бельский должен был сдать часть своей обороны. Он прибыл сюда первым, чтобы расставить своих «маяков» и регулировщиков.
Бельский угостил его сигаретой:
— Туго у вас там?
— А что будешь делать? Из полка сейчас двух нормальных рот не соберешь.
— Немцев за собой но потянете?
— Не думаю. Прикрытие выставили и тихо-тихо отрываемся. Да у них нынче что-то спокойно. Днем, видать, наработались. Мы пять атак отбили.
— У нас на одну меньше, — сказал Краснов, — Но тоже дал прикурить.
— Денек веселый! Чертова дюжина, тринадцатое марта.
— А прошлое тринадцатое было счастливым, Будапешт взяли!
Первая рота, которой сейчас вместо Махоркина командовал начальник штаба батальона Лазарев, затемно сдала свой участок.
Изнуренные, уставшие, измотанные почти беспрерывными боями, солдаты, кроме дежурных пулеметных расчетов, наблюдателей и боевого охранения, сразу валились спать на дне траншей и окопчиков, в любой ямке, в остатках кирпичного станционного здания, черневшего недалеко от главного хода сообщения.
Начинало светать, когда Краснов вместе со старшиной Добродеевым пошел из штаба батальона в роту Лазарева. Они решили сократить путь, пройти через вокзал, но сразу же за развалинами водонапорной башни попали под артиллерийский обстрел. Добродеев толкнул замполита в ближнюю бомбовую воронку, потом скатился в нее сам:
— Переждем, товарищ гвардии капитан. Небось опять дежурный налет. Минут пять подолбит, но больше.
Краснов лежал в воронке боком, прислушиваясь к свисту и грохоту снарядов. Они падали и по ту сторону вокзала, где находился штаб батальона, и на станционных путях, и ближе к ротам, на пологом скате железнодорожной насыпи. В воздухе нарастал режущий ухо, жуткий шепелявый свист, его обрывал тяжкий, встряхивающий землю грохот, сыпались сверху комья грязи, щепки, мерзлая земля, наступала недолгая секунда затишья, потом — опять свист, опять грохот, опять взлетающие вверх и медленно оседающие фонтаны развороченной взрывом земли...
— Ни черта не понимаю! — тыкая пальцем в часы, крикнул на ухо замполиту Добродеев. — Уже пятнадцать минут долбит.
— Значит, опять полезет. Пойдем? Проскочим как-нибудь.
Ушанка у Краснова съехала набок, светлые с сединкой волосы выбились на лоб, все лицо было покрыто серо-бурой пылью и брызгами грязи.
Тишина возникла сразу и неожиданно, и в нее сначала было трудно поверить. Послышалось, как, шурша, осыпается с краев воронки на дно земля, а с передовой донеслись заливистые, бойкие голоса пулеметов. Добродееву показалось даже, что он различает там, в стороне роты, гул танковых моторов.