Юго-западный ветер
Шрифт:
С самого конца обеда она боялась, что все ее планы рухнут. Если сын уйдет прямо сейчас, то могут возникнуть сложности. Однако, к ее удивлению, не сказать разочарованию, он пошел к себе в комнату, где мирно соснул пару часиков. Проснувшись, Габриэл отправился в ванную, а затем вернулся комнату и заперся. По опыту она знала, что теперь он больше не заснет: наверняка надел наушники и слушает музыку. Спустя полтора часа он вновь прошел в ванную, где принял душ. Она уж было решила, что сегодня ничего не получится, когда вдруг поняла по одежде, в которую Габриэл переоделся после душа, что он собирается на улицу. На то, чтобы закрыть окно, потушить свет, надеть плащ, взять сумку и запереть дверь, ей не потребовалось много времени.
Когда дона Алзира вышла на улицу вслед за ним, Габриэл прошел уже полквартала, и она порадовалась про себя, что благодаря навыкам ежевечернего бдения легко могла определить его фигуру в толпе. Она постаралась не терять его из виду. Но это не удалось —
Габриэл почти ненавидел себя. Как он мог забыть, что сегодня тут проходят два праздника! И первый закончился как раз перед тем, как он появился. Вот тупица! Сегодня тот парень был здесь, рядом, и он умудрился его упустить! Так мало того — еще и мать пряталась зачем-то на парковке! За кем она шпионила?
Единственным возможным ответом было — за ним. Интересно, как долго она уже следит за ним? Лучше не показывать виду, что он заметил ее. Пусть она и дальше развлекается игрой в «сыщики и воры», посмотрим, к чему это приведет. Сейчас он хотел бы знать лишь, сама она до этого додумалась или кто-то ее надоумил. И в таком случае — кто и зачем?
Вряд ли можно было назвать его мысли связными, их сбивал шквал эмоций. В голове все смешалось, и это были даже не мысли, а, скорее, неясные беспорядочные образы. Вместо упущенного аргентинца перед ним возникала вдруг мать, прячущаяся между машинами. Одно было очевидно: теперь у него не одна проблема, а уже две. И решать нужно обе.
Трудно сказать, как долго Габриэл стоял на тротуаре, не двигаясь с места, словно ребенок, у которого мороженое выпало из рук на асфальт. На улице стемнело. Ему не хотелось возвращаться домой, по крайней мере, не прямо сейчас; он не мог пока придумать, что ему следует делать, когда мать задаст невинный вопрос о том, хочет ли он поужинать. Ноги затекли от того, что он долго стоял неподвижно. Голова тоже побаливала — не сильно, но достаточно, чтобы поддержать общий приступ жалости к себе. Габриэл попытался сделать шаг, но ноги словно вросли в тротуар. Тогда он попробовал медленно и осторожно оторвать от земли одну ногу и поболтать ею в воздухе, потом другую. На этот раз получилось. Размявшись, он решился сделать несколько шагов. И обнаружил, что у него ломит не только ноги и голову, но все тело. Габриэл вернулся в «Макдоналдс» и сел за пустой столик у входа. Лишь спустя некоторое время, когда к нему подошел служащий и поинтересовался, хорошо ли он себя чувствует, он поднялся из-за стола и вышел наружу.
На улице субботний вечер уже вступал в свои права.
Третий день подряд Габриэл добирался с работы домой — из Копакабаны во Фламенго — пешком. Это не был короткий путь, даже по прямой там было около семи километров. Маршрут же, которым он двигался, являлся в некотором роде графическим отображением состояния его души: Габриэл не только периодически сворачивал в сторону, но иногда и петлял, повторяя прежний путь. Сегодня, как и два предыдущих дня, он шел пешком во Фламенго не потому, что стремился попасть домой, а потому лишь, что нуждался хоть в каком-либо общем направлении, даже если и сворачивал с него в сторону.
В первый день мать пришла в отчаяние, когда он вернулся на два часа позже. Во второй день часы, что она прижимала к груди, как распятие, показывали одиннадцать десять, когда он наконец появился — не с той стороны, что обычно, — и, войдя, тут же провозгласил, что он больше не будет возвращаться с работы к определенному часу. И что она не должна беспокоиться об ужине — ей достаточно оставить еду, и он подогреет ее в микроволновке. Дона Алзира
Все эти дни Габриэл держал свой путь в сторону дома по одной лишь причине — он понимал, что, если не хочет довести себя до нервного срыва, ему надо где-то есть и спать. Он шел по городу, будто бы просто гулял. Но, в отличие от обычной прогулки, это не доставляло ему никакого удовольствия. Лишь чуть-чуть умеряло боль. На улице почти стемнело, когда он выбрался с работы в плотной толпе спешащих людей и двинулся своим извилистым путем. Большинство других служащих стремились побыстрей попасть домой, некоторые, в основном мужчины, задерживались ненадолго в Копакабане, чтобы посидеть в каком-либо баре — но не из тех, что на набережной, где было слишком холодно. Габриэл не хотел иметь ничего общего с публикой, посещавшей бары, или шляться с товарищами после работы. Человек человеку вовсе не брат, как это хотят считать христиане. Человек человеку враг. Габриэл чувствовал себя одиноким волком, что бредет, понуро опустив плечи и уставившись взглядом в землю. Над ним нависла непонятная угроза, но и сам он тоже представляет собой угрозу. В каком-то предопределенном месте в предопределенное время он кого-то убьет. Ибо так было предсказано.
Ему вновь пришла в голову мысль об оружии. Не для того, чтобы кого-то убить, а чтобы защититься от того, кто нападет на него. Это был единственный вариант, при котором предсказание может обернуться правдой. Он не был убийцей, хотя желание кого-то убить у него иногда возникало. Но это было просто чувство, ничего серьезного. Засунув руки в карманы, Габриэл брел почти по самой кромке тротуара, из-за чего ему приходилось обходить стоявшие на краю киоски, велосипеды и мотоциклы, прикрепленные к фонарным столбам, а также прорезать густую толпу, что скапливалась на перекрестках. По середине тротуара он предпочитал не ходить, поскольку никогда не мог сообразить, с какой стороны лучше обходить встречных — то ли справа, то ли слева.
Время от времени Габриэл вытаскивал руку из правого кармана. При этом он воображал себе, что в руке у него зажат пистолет и что он стреляет в кого-нибудь из прохожих. Он не доходил до того, чтобы изображать стрельбу жестами, а лишь воображал, что поднимает руку и целится в голову идущего. Потом он представлял себе, как первая же или вторая пуля сражает насмерть и жертва умирает еще раньше, чем начинает падать тело. Обе пули попадали в горло. Естественно, чтобы его план сработал, убитый должен сначала продемонстрировать явные намерения убить его, Габриэла. Но поскольку между ними не будет большого расстояния, то не следует дожидаться, пока другой парень выстрелит в него. Габриэл должен стрелять сам, как только тот вытащит правую руку из кармана. Он почему-то все время думает о мужчине, но ведь это может быть и женщина. Почему бы и нет? Раз он не имеет понятия о причине, почему кто-то должен на него напасть, тогда это может оказаться и женщина. Тут Габриэл стал представлять себе, что все женщины, идущие ему навстречу, являются возможными убийцами. И сразу же самые обычные их жесты, такие как открыть кошелек, переложить сумку из руки в руку, стали казаться ему подозрительными. Он стал лавировать, стремясь переходить на другую сторону улицы в те моменты, когда на улице возникала воображаемая опасность. Но с чего это он решил, что убийца будет идти ему навстречу? Разве не логичнее подкрасться сзади и напасть совершенно незаметно? Тогда Габриэл принялся искать тихие спокойные улочки, где проще сохранять достаточную дистанцию от людей, идущих позади. Иногда он сворачивал и делал круг, чтобы проверить, не наткнется ли таким образом на своего преследователя. Ему было неважно, сколько времени уходит на эти побочные петли. И его главной целью было не дойти домой — туда он в конце концов доберется. Нет, главное сейчас — обдумать сложившуюся ситуацию, а это лучше делать на улице, подальше от материнских глаз и ушей.
Когда он добрался до Тунел Ново, что соединяет Копакабану и Ботафого, этот узкий подземный переход совсем опустел. Спустившись туда, Габриэл увидел небольшую группу людей у выхода, в дальнем конце туннеля. Он даже подумал, не вернуться ли ему и не сесть ли на автобус, но потом решил идти вперед. И ничего не случилось! Отсюда до дома было еще далеко. Вполне достаточно времени, чтобы подумать. Особенно если он пойдет не напрямик.
Со вчерашнего вечера в участке царило напряжение. Полицейские без конца хватались за оружие, все были возбуждены. Причиной того был анонимный звонок — им сообщили, что торговцы наркотиками собираются напасть на участок, чтобы освободить сидевших там товарищей. На встрече с подчиненными комиссар Эспиноза пытался развеять эту напряженную атмосферу, доказывая, что никто на самом деле не решится напасть на полицейский участок и что, кроме того, подобные звонки случались и ранее, но никто никогда не пытался совершить налет.