Югорские мотивы: Сборник рассказов, стихов, публицистических статей
Шрифт:
Мечты
Опустился тихо на поселок вечер,
И с луной играют звезды в чет и нечет.
Я, на звезды глядя, счастье загадаю,
О любви взаимной с ними помечтаю.
Чтоб в подлунном мире встретить «половину»,
Обрести заботу, доброту и силу,
Ощутить дыханье на губах остывших.
Где ты, долгожданный? Жду тебя, ты слышишь?
Новогодний подарок
Внуку Гришутке
Я, малыш, расскажу тебе сказку,
Как зима запрягала салазки,
Новый год готовил подарки,
Чтобы праздник веселым был, ярким.
Ветер новые песни разучивал
Для такого особого случая.
Зажигал месяц в небе звезды,
Там висели они, как гроздья,
И шептались о чем-то своем.
Моя сказка,
Как в конце декабря все люди,
Словно в детстве, мечтали о чуде.
Елки ставили, дом украшали,
В окнах ярко гирлянды мерцали.
Дед Мороз рисовал узоры,
И кружились снежинки-танцоры.
Как в семье твоей чуда ждали,
Дружно имя ему подбирали —
И дождались. В конце декабря
Новый год подарил им тебя!
Лето
Паутинкой лето ляжет на ладони,
Разольется светом в сладостной истоме,
Зашумит листвою, брызнет перламутром,
Горизонт укроет дымкой ранним утром.
Защебечет нежно, свежестью повеет.
От восторга сердце сладко занемеет,
За зиму назябнув, затрепещет томно,
И поверит чуду сердце, безусловно.
Казачка
Ах ты, долюшка, бабья доля!
От работы не сходят мозоли,
Посадить, прополоть, вновь посеять,
Урожай, как ребенка, взлелеять.
Целый день полон дел и забот,
Но не плачет казачка, поет:
«Я и лошадь, я и бык,
Я и баба, и мужик!»
От зари до зари не присядет,
На бегу ребятишек погладит.
Мужа встретит с работы, накормит,
Гости в дом – она стол накроет.
Чарку полную опрокинет —
И как будто годочки скинет.
Песни мамины заведет,
В них о том, что мужик часто пьет,
Про свекровь, что за косы таскает
Да невестку свою поучает.
Эх, казачка, ты гордая, сильная,
И душою и статью красивая.
Мужем битая, жизнью битая,
Как росою, слезами умытая,
Терпеливо удел свой несешь.
И откуда ты силы берешь?
Бабья доля, нелегкая доля…
Ты скажи мне, господь, доколе?..
Двадцать первый уж век идет,
А казачка, как прежде, поет:
«Я и лошадь, я и бык,
Я и баба, и мужик!»
Барыня
В старину муж супругу ласково
Называл не иначе – «барыней».
Жизнь свою проживая набело,
Дорожил ею, богом даренной.
Защищал от молвы неправедной,
Укрывал от нужды и холода,
Соблюдая негласные правила,
Честь ценил он дороже золота.
Замуж женщина шла уверенно,
Был опорой муж, стенкой каменной,
Безоглядно мужчине верила
И любила его пламенно.
Не боялась невзгод нечаянных,
Рядом он, и бояться нечего,
Сыновей рожала отчаянных.
Только нет ничего вечного…
Позабыли люди те правила,
Утеряли былые понятия,
Жизнь иные акценты расставила,
Заключив их в свои объятия.
Скрипка Страдивари
Из-под руки великого маэстро
Рождается пленительный изгиб,
За ним непредсказуемо, чудесно
Вдруг образ удивительный возник.
А мастер жизнь вдохнул в свое созданье,
Запела скрипка под его рукой.
И звезды отвечали ей мерцаньем,
Дубрава подпевала ей листвой.
Она была прекрасна, совершенна,
Как девушка в преддверии венца.
Рождаясь Афродитой в звуке пенном,
Она пришла, чтобы пленить сердца.
Она придет
Когда любовь уходит, не держи,
Покорно ее путы развяжи.
Ей пожелай счастливого пути,
А боль уйми и слезы осуши.
Смирись, надежду в сердце затая,
Та, что ушла, – чужая, не твоя.
Твоя придет и осчастливит вновь
Прекрасная волшебница любовь!
Евгений АБАКУМОВ
Стиль жизни
Вот уже несколько минут правый глаз упрямо не желал открываться. После нескольких поступательно-вращательных движений правой верхней конечностью Степану все же удалось восстановить оптическое равновесие, а заодно и мысли. И если первое еще могло Степу порадовать, то вот мысли почему-то вводили его в состояние космонавта после тренировки: все интеллектуальные изощрения сливались в тугую мозгоплавкую массу, а где-то в недрах подсознания околачивались фразы наподобие: «…пожелаем же нашему…», «…так пусть же…» и тэ пэ. Фразы крутились, как взвинченные детские волчки, причем самой взвинченно-волчковой дрыгалась: «…так выпьем же…» – и, сталкиваясь с остальными, приводила мозги, желудок
Сообразив, что до сих пор трет глаз и вспомнив, что «если долго глаз тереть, очень можно умереть», Степан прекратил тиранить око и начал неспортивно выползать к балкону – скоро должна была прийти Валентина, а состояние «витязь на распитье» среди послевчерашней квартиры плохо вписывалось в начинающиеся романтические отношения. Восстановленное оптическое равновесие позволило Степе пронаблюдать открывшийся окружающий мир. «Какое все зеленое, какое небо синее. Только наоборот», – заметил про себя наблюдатель. Пережевав несколько кусков свежего утреннего воздуха и тем самым поднявшись по эволюционной лестнице повыше к человеку, Степа «восторженно-уныло» побрел в ванную, где, глянув в зеркало и чертыхнувшись на тему «человек – это звучит гордо», начал осуществлять хэдендшолдерсно-жилеттные операции. Преодолев таким образом еще несколько эволюционных ступенек и одевшись, он глянул на себя в зеркало в прихожей. На Степу тут же уставился почти двухметровый и теперь уже двадцатипятилетний брюнетистый Ален Делон в легком весеннем плаще. «Еще сигару в зубы – и вперед, рекламировать чудесную силу алкозельцера», – подумал эволюционер.
Сбежав (пардон, спустившись, как и полагает человеку, пережившему столь большую нагрузку) по ступенькам и поздравив по пути соседа с новым фингалом (сосед, впрочем, безрадостно воспринял такую внимательность к обновке), Степа продефилировал к ближайшему киоску. Бегло глянув на табачно-винно-кондитерские изделия, Ален Делон почувствовал спазмоподобные обиды желудка. «Это ж надо было так вчера…» – раздосадовано подумал Степан и погрузился в детальное изучение продукции Pepsi.
Проходивший мимо старичок с сумкой, полной пустых бутылок, нечаянно споткнулся об уроненную каким-то балбесом скамеечку и громыхнул всей имевшейся в авоське стеклотарой. Звук соударяющегося бутылочного стекла вызвал у новоявленного поклонника пепси-колы ярко выраженный павловский рефлекс. Вздрогнув и вздохнув, Степан уединился на свободной скамейке с бутылочкой только что купленного «Спрайта». Глотнув несколько раз неалкоголя, он наконец-то расслабился, почувствовав, как на зубах приятно лопаются пузырьки газировки. Вышеупомянутое чувство лопанья смешалось с еще более приятным обдувающим ветерком и несколько взбодрило нашего страдальца, так что Степан уже перестал чувствовать себя, скажем так, не очень хорошо. Стало совсем легко и весело. И даже футболист на обертке антиимиджного напитка, советовавший-де встать на колени и ловить мячики, выглядел живым и почти родным.
Чуть расслабившись, Степа заметил, что на него не отрываясь смотрит какая-то девушка.
– Привет, Каменский! – это была Валя. Степа почувствовал, что близится расплата – он был уверен, что большинство из эндшпиля вчерашнего вечера она хорошо помнит, а вот Степан, в свою очередь, этим похвастаться ну никак не мог.
– Ну ты даешь! – Степа напрягся…
– Мало того что с соседом подрался, так еще и скамейки во дворе поопрокидывал. Тебе своей штанги не хватает, что ли? Ладно, поехали в – Фаворит, за билетами – там сегодня премьера, а мне как раз стипендию дали… Ты чего молчишь, Степа? – Валя вдруг тоже замолчала и посмотрела на Каменского, как врач на больного с осложнениями.
– Привет, Сибирцева, – сказал Степан и краешком рта улыбнулся. Жить стало гораздо легче.
Выгодная сделка
– Всего восемьсот штук за три планеты, чего тут думать, Курт?! – Джо энергично размахивал руками, возбужденный возможностью совершить потенциально прибыльную покупку.
Септурианин стоял тут же, в одном из темных углов космобара, и ждал окончательного решения. На его эмоциональном состоянии можно было смело ставить пометку «очень нервничает». Во что бы то ни стало ему нужно было избавиться от этих планеток, висевших на нем мертвым грузом последние полгода. На планетки уже набежало одиннадцать тысяч пространственного налогового долга – и это все, что септурианин успел поиметь от тетушкиного скоропостижного наследства.
– Эй ты, септ, топай сюда! – крикнул Курт торговцу. – Дай посмотреть свои брелоки.
– Да-да-да, сетяс-сетяс, – залебезил септурианин и подскочил к офицерам, держа в руках пластиковые карточки Информационного реестра планет. – Вот: Бливвей, Ээт – квафныи и Цимла – вофтая…
– Дай, сам прочитаю, жертва дантиста, – грубо прервал его Курт, брезгливо вырвав карточки из лап Септа. – Ни… не понятно из твоего бормотания.
В первую очередь Курт решил изучить планеты «красной» категории. Любую из таких можно будет толкнуть на торгах за миллион, а то и за полтора. А уж если заняться их разработкой… Да и «желтую», выкачанную, можно продать под военную базу-хранилище штук за пятьсот. Есть у Курта один офицер из комитета обеспечения, так он по старой дружбе…