Югославская трагедия
Шрифт:
— Гм! — Ранкович пожал плечами. — Ну, так я вам скажу, что виноваты в этом вы сами. Зачем допустили расстрел?
— Что-о? — Вучетин поднялся из-за стола. — Кто допустил? Был вынесен приговор… именем народа и выполнен так молниеносно, что мы не успели не только что-либо предпринять, но даже опомниться.
Ранкович с досадой махнул рукой.
— Произошла ошибка. Чудовищная ошибка! Секретарь трибунала упустил при переписке текста слова «считать приговор условным». За свою преступную оплошность он наказан. А председатель корпусного трибунала Громбац смещен мной с должности и назначен к зам в бригаду начальником ОЗНА. Я очень
Вучетин смертельно побледнел. В зале стояла такая же тишина, как тогда на поле перед Синью…»
12
«…Прошло некоторое время, прежде чем мы пришли в себя от горестного изумления.
Арсо подтвердил сказанное Ранковичем.
— Но бой за Синь, — добавил он, — показал врагу, что мы сильны своим национальным единством, которого нельзя нарушить. Что же, однако, произошло дальше? Почему к Горному Вакуфу вы бежали скопом, как горные олени, подставив себя под бомбы?
Ночной бой за город Арсо назвал сумбурным, плохо организованным, а предварительную диверсию счел ненужной, неумной выдумкой политкомиссара.
— Здесь партийное собрание, и нам стесняться нечего, — сказал он Катничу, который мрачно уткнулся в свой блокнот. — Я еще и не то с вас спрошу. Я что-то не вижу, чтобы в батальоне хорошо велась агитационная и культурно-просветительная работа. Занимаются ли у вас с коммунистами? Почему они не знают основ политграмоты? Более того. Им преподносятся совершенно неверные понятия, противоречащие марксистско-ленинскому учению… А что делают скойевцы? [58] Их и не слышно. И почему у вас нет политкружков? Почему не проводите регулярных занятий с неграмотными? Не устраиваете общеобразовательных лекций?! Совсем нет бесед по национальному вопросу, а он имеет для нас важнейшее значение? Случай под Синыо подтверждает это. И, наконец, к чему вы держите стенгазету под таким контролем и цензурой, что она у вас на ладан дышит?!
58
Члены союза коммунистической молодежи.
— Под орех разделывает.
— Далековид! — слышался шепоток в зале.
При каждом вопросе Катнич привставал и, переглядываясь с беспокойно ерзавшим на стуле Мачеком, проводил ладонью по лбу, порываясь что-то сказать, но, не промолвив ни слова, садился на место.
— Жизнь батальона, — закончил Иованович, — и на походе и в селах можно сделать интересной, содержательной, кипучей. Была бы лишь инициатива. А без нее любое полезное мероприятие станет казенно-скучным и заглохнет. Вспомните слова нашего замечательного черногорского поэта Петра Негоша: «А удар находит искру в камне, иначе она бы в нем заглохла». Жизнерадостность, воодушевление, подъем настроения — вот что нам необходимо, чтобы с честью выполнить стоящую сейчас перед нами большую боевую задачу.
— Верно! — раздался голос Ружицы.
— Я все сказал, другарица, и готов вас выслушать, — обратился к ней Иованович.
— Мы, скойевцы, хотим работать, очень хотим. Но нам трудно. — Она замялась.
— Говори прямо, не бойся, — подбодрила ее Айша.
— Я скажу. Почему нам нельзя иметь баяна, например?
И, не дожидаясь ответа, Ружица села на свое место.
— Что вы так всех запугали? — повернулся Арсо к Катничу. — Это не метод воспитания нравственности. И откуда вы взяли, что боец во время войны должен отказаться от всех своих привычек и склонностей, подавить в себе самые естественные чувства и превратиться в ходячую, показную добродетель? Если у вас и есть какие-либо инструкции на этот счет, то, очевидно, вы их неправильно поняли, — сказал Арсо, заметив, что Катнич то и дело поглядывает на Ранковича, будто ждет от него поддержки. — В таком случае, друже Катнич, не желаете ли вы взять слово для объяснений?
— Я готов, — Катнич уныло взошел на кафедру.
Бойцы с любопытством глядели на него. Сунув в карман френча мундштук с недокуренной сигаретой, он кротко, умиротворяюще улыбнулся и, к общему удивлению, начал сразу же откровенно признаваться во всех своих ошибках и упущениях. Его речь изобиловала такими выражениями, как «не учел», «упустил», «не доглядел», «погорячился». Все это было так непохоже на его обычные самохвалебные фразы: «Я так и знал», «Я редко ошибаюсь», «Я предупреждал!»
— Ваша справедливая критика, друже Иованович, нам очень поможет, — заявил он, постепенно овладевая собой и переходя с покаянного на свой обычный, менторский тон. — Постараемся не повторять ошибок, хотя от них никто, к сожалению, не застрахован. — Катнич не спускал глаз с Ранковича. — С другой стороны, я хочу кое-кого предупредить…
Он замялся, как плохой оратор, потерявший шпаргалку.
Я взглянул на Ранковича, который сидел близко от меня. Глаза его были полузакрыты. Он подставил лицо солнечному лучу, бившему через красное стекло, и нежился в его тепле и даже как будто чуточку подремывал. Но вот голова его слегка наклонилась. Это можно было принять и за утвердительный кивок и за «клевание» носом. Но Катнич вдруг вызывающе выпрямился. Он явно почувствовал безмолвное поощрение.
— Я хочу предупредить товарищей партийцев, — повторил он окрепшим голосом, — что прибегать к критике надо умело и осторожно. А не то, вы сами понимаете, могут найтись люди, тайные агенты империалистов, которые будут рады случаю подорвать авторитет нашей партии, наших руководителей, подкопаться под них, наклеветать… Да, да, наклеветать, а тем самым ослабить и разоружить наши ряды!..
Иованович морщился, слушая его выступление. Сгорбившись, он сидел среди бойцов и, несомненно, заметил, как в их глазах погасло воодушевление. Никто после Катнича не пожелал взять слова, и Мачек второпях объявил партийное собрание закрытым.
Когда все расходились, Вучетин задержал меня, сказав, что Иованович хочет побеседовать со мной.
В небольшой классной комнате Арсо Иованович усадил меня рядом с собой и положил руку на мое плечо.
— Вучетин рассказал мне о вас, друже Загорянов, — начал он с приветливой улыбкой. — Я вас позвал, чтобы…
Раздались чьи-то мягкие шаги, на пороге появился Ранкович.
— Ты неосторожен. Арсо! — сказал он весело. — Окно выходит во двор! Конспирация, конспирация!..