Югославская трагедия
Шрифт:
9
Начальник верховного штаба Арсо Иованович и Ранкович в сопровождении охраны торопились засветло попасть в Горный Вакуф, чтобы провести с партизанами вечер и следующий день, а затем продолжать путь в район Коницы, куда подтянулась из-под Ливно бригада Перучицы.
Выбравшись на приречную дорогу, Арсо пришпорил коня. Оглянулся. Неотступно рысивший позади Ранкович, встретившись с его взглядом, ласково улыбнулся.
«Зачем он увязался со мной?» — подумал Арсо.
— Нам по пути, друже. В компании веселей. Хочу побыть немного с народом, с бойцами, — сказал Ранкович, присоединяясь к начальнику штаба перед самым его отъездом.
Последнее время Марко старательно демонстрировал чувство любви к Советскому Союзу, дружескую симпатию к окружающим и особенно к Арсо. Но Иованович этой перемене не очень радовался. Он хорошо помнил прежнее неприязненное отношение к нему Ранковича.
Тито за последние дни тоже немного переменился к лучшему, хотя свойственные ему высокомерие и раздражительность остались. Арсо давно уже чувствовал себя в его присутствии стесненно. Все труднее было разговаривать с Тито в обычном деловом, спокойном тоне. Отчужденность росла. Особенно отчетливо она начала проявляться с той поры, как в ставку вернулись из поездки в Хомолье члены англо-американской миссии Маккарвер и Пинч. Тито охотно принял тогда Маккарвера и долго с ним беседовал. После этого во многих поступках маршала стала ощущаться какая-то неуверенность, нервозность. Он часто придирался к Арсо, не утверждал проекты приказов, отдавал противоречивые распоряжения, а когда Арсо осторожно указывал ему на это, терял всякое самообладание и впадал в бешенство. Однажды ни с того ни с сего он вдруг предложил Иовановичу более внимательно прислушиваться к мнениям Ранковича и Карделя — они мол лидеры партии, и к советам американцев — они мол опытные офицеры, и, кроме того, дескать, нужно учитывать и трезво оценивать особые политические и стратегические интересы США на Балканах. Арсо удивился этому заявлению Тито: ведь сами американцы утверждали, что они ни в какой степени не заинтересованы в балканских делах, что они бескорыстно помогают Югославии в борьбе с фашизмом. И вот тебе на — особые интересы! Какие же? И чем, собственно, эти интересы отличаются от так называемого традиционного тяготения Британии к бассейну Средиземного моря? На этот вопрос Тито не ответил. Сказал только: «В свое время все увидишь и поймешь». Об англичанах он отозвался с неожиданным пренебрежением: они, дескать, уже спели свою песенку, сыграли свою роль и должны рано или поздно уступить дорогу Америке.
«Особые интересы! Политические и стратегические!.. — думал Арсо Иованович, не замечая, как его лошадь перешла на шаг. — Что кроется за этими понятиями? Не имеет ли к ним какого-нибудь отношения поддержанный полковником Хантингтоном английский план операции под условным наименованием «Ратвик» — операции, предусматривающей массовое разрушение важных коммуникаций страны.
Слишком ретивое выполнение такого плана может привести лишь к подрыву экономики страны. И это — накануне освобождения! Что за странные разговоры о геологических картах и профилях? О «коврах» бомб, которыми западные союзники в порядке оказания военной помощи обещают устлать оккупированные югославские города и в первую очередь Белград? А чего стоит, наконец, этот рекомендуемый Маккарвером чуть ли не в консультанты штаба пленный полковник СС фон Гольц! Теперь этот эсэсовец до небес превозносит полководческие таланты Тито и, заискивая перед американцами, болтает о какой-то мировой межконтинентальной стратегии, о воротах в широкий мир, которые откроют янки, обогатив старые прусские традиции теорией нового времени!..»
На душе у Арсо стало спокойнее, и даже в самом верховном штабе словно посвежел воздух, когда прибыли русские представители. И сейчас теплело на сердце при одном воспоминании об этих простых, отзывчивых и храбрых людях. Встречи с офицерами Красной Армии Арсо ждал долго, нетерпеливо. Едва они прилетели в Бари и установили контакт с верховным штабом НОВЮ, Арсо сам связывался с ними по рации, сам распоряжался насчет расчистки посадочной площадки на Медано Поле, возле Босански Петроваца. Как он волновался в те дни! Все уже было готово к приему самолетов, но то погода в Италии вдруг портилась, то здесь аэродром заносило снегом. Русские, однако, нашли выход из положения. Двадцать третьего февраля самолеты доставили из Бари планеры, и на них советская миссия спустилась на заснеженном Медано Полье. Как раз в годовщину Красной Армии.
То-то был праздник в Петроваце! Народ тепло и радушно встречал русских. Вечером состоялось торжественное заседание. А на другой день в Дрваре, в здании верховного штаба, был устроен официальный прием, на котором присутствовали члены англо-американской миссии во главе с Маклином. Маклин прочитал приветственную телеграмму от Черчилля. Премьер сообщал, что «замечательные армии Соединенных Штатов, которые находятся здесь или прибывают к нам, и наши собственные войска, лучшие по подготовке и снаряжению из всех, какие мы когда-либо имели, стоят
Зато глава советской военной миссии сказал коротко, но дельно: «Мы прибыли сюда, чтобы помочь Народно-освободительной армии Югославии в ее героической борьбе!»
И, действительно, оперативная работа в верховном штабе сразу же приобрела размах, обогатилась глубоким теоретическим обобщением, стали намечаться более активные операции крупных соединений. Весь ход партизанской борьбы направлялся к определенным стратегическим целям…
Арсо улыбнулся, вспоминая об этом, и перевел коня на ровную рысь. Но мысль то и дело беспокойно возвращалась к плану «Ратвик», к англо-американской тактике бомбежек. Арсо с нежностью и тревогой думал о Белграде, где провел долгие годы. Полюбились ему широкие, прямые и вместе с тем уютные улицы с нарядными киосками на углах, с красивыми домами-виллами, сплошь увитыми диким виноградом и плющом. Будто зеленые ковры, переливающиеся то желтым, то оранжевым оттенком, с прорезями-окнами, свисают летом со стен. Шумно и весело было до войны на этих улицах. Иовановпч любил пройтись вечером мимо оперного театра, мимо Александро-Невской церкви, построенной на том месте, где в 1876 году находилась походная церковь русских-добровольцев, воевавших с турками, — там еще и сейчас хранятся русские боевые знамена. Затем он опускался к Дунаю, над которым стояла нерушимая тишина. Река, как бы впитавшая в себя последние лучи солнца, золотистой лентой вилась среди сизых берегов, обласканных зеленью плакучих ив, тополей и туй, похожих на маленькие пирамиды. Постепенно гасли огненные краски, сумрак окутывал древние стены крепости, и в маленьком романтическом садике появлялись влюбленные парочки, радовались своему счастью и были полны надежд. Когда-то, в студенческие годы, и Арсо сказал здесь свое первое «люблю». Неужели теперь Белград, родной и милый, разбомбят по плану «Ратвик»? И кто? Союзники, американцы! Зачем? Какую оперативную или стратегическую выгоду это даст? Немецких войск в Белграде немного, промышленных предприятий, имеющих военное значение, там нет. Разве только земунские кирпичные заводы?! Бомбить же самый Белград — это значит избивать мирное население…
— Остановитесь! Обождите меня! Я сменю лошадь! — вдруг услышал Арсо позади себя раздраженный голос.
Он оглянулся.
Ранкович, грузно сидя боком в седле, набил спину своей караковой лошади, и так сильно, что она начала приседать.
— Я поеду шагом, догоните! — ответил Иованович, махнув рукой.
Дорога пошла в гору. Порошил небольшой снежок. Под пологом ветвистых кизиловых деревьев черные дрозды подбирали опавшие ярко-рубиновые ягоды.
Арсо с удовольствием прислушался к чувыканью птиц, поддаваясь новым мыслям и давно забытым желаниям. Потянуло на болота, заросшие высоким золотистым камышом и осокой. Там, в зарослях тростниковых стеблей, уже выбросивших часть своего пухообразного семени, улетавшего с ветром, на открытой, почти никогда незамерзающей воде, ютятся, кричат на разные голоса и хлопочут нырки, лысухи, бакланы и утки. Туда бы с ружьем! Хотя бы на час забыться от всех тревог!
Полной грудью Арсо вдохнул в себя свежий морозный воздух. Справа от дороги тянулся по взгорью голубовато-серый от инея лес. По вершинам деревьев изредка пробегал шумок от прорвавшегося из ущелья ветра. Слева глухо ворчал Врбас, подернутый пеленой тумана. И небо, как туманом, было затянуто мутными облаками.
В сопровождении ординарца Арсо медленно поднялся на увал. Беспокойные думы опять завладели им.
Перед отъездом из Дрвара он крупно поспорил с Тито. Едва прорвался к нему: эта его истеричка-секретарша Нинчич, как овчарка, стережет маршала, требует оказания ему почестей, заставляет часами ждать в приемной. Тито был не в духе. Он проиграл партию в шахматы полупьяному молодому Черчиллю. Арсо начал с того, что посоветовал Тито обратить серьезное внимание на развитие народно-освободительного движения в Сербии; послать туда часть войск из Черногории и Боснии. Маршал, выслушав, отрицательно покачал головой. Он думал о чем-то своем.
Тогда Арсо, подойдя к карте фронтов, терпеливо объяснил положение. Красная Армия, говорил он, приближается. Она уже взломала оборону немцев на всем притяжении Днепра от Жлобина до Херсона и устроила гитлеровцам новый Сталинград на правобережье Днепра под Корсунь-Шевченковским. Скоро начнутся весенне-летние операции. Весьма вероятно, что Красная Армия появится в ближайшем будущем и у границ Югославии.
— А готовы ли мы ее встретить, готовы ли помочь ей, хотя бы теми операциями, которые уже намечены по совету русских представителей? — спросил Арсо. — Советская военная миссия должна убедиться в том, что слова у нас не расходятся с делом. Ведь начальник миссии будет сообщать обо всем своему Верховному Главнокомандующему.