Юлька или рыжая муза кавторанга Беляева
Шрифт:
— Уронили и утопили! Косорукие…
— А… Косорукие, да? А на складах? — а, ты не дурак! ты хитрый!
— Там вообще кошмар. Заржавели от дождей. Посмотрите какой сырой и дождливый здесь у вас климат! Не то, что в Германии… Заржавели и вот-вот взорваться могут! Или наоборот не могут! Вот вам, рискуя жизнью, их утилизировать и уничтожать приходиться…
— Как заржавели?
— Ну крыши текут. А тут дожди… Вот и заржавели!
— Но крыши целы!
— Так то вчера!
— А сегодня? — фрегант-капитан кончай такую невинность лепить! Сам думай!
— Текут и требуют ремонта!
— КАК!?
— Бобры!
— БОБРЫ!? — опять глаза как у мышки на унитазе во время запора!
— Ну да, бобры! У нас бобры ваще национальное бедствие! Бывает как леса сотня гектар пропадет — все враз понимают — бобры!
— А… Бобры… А откуда этим вашим кошмарным бобрам у нас в Циндао взяться?
— Ну, не знаю… Скажите с моего «Корейца» сбежали… Особо разрушительная русская порода…
Посмотрели на нос моего бедненького покоцанного «Корейчика». Злобно ощерившегося на притихшего «Асаки». Тут не про бобров, тут про термитов надо было… Или про крыс. Дырявый, сука, как сырная голова…
— Да… Русские бобры это страшно. А если они еще и деньгами богаты…
— Ну думаю тысяч десять иен у «бобров» для друзей сыщется…
Округлил глаза.
— Ого! Богатые у вас бобры, однако!
— Ну так, таки да!
Посмеялись.
Расстались почти друзьями. Правда, я — легче на эти самые уже пятнадцать тысяч.
Крохобор! За ржавые-то снаряды…
Втирайте мне тут теперь про немецкий порядок, когда у их… ихних… евойных… Тьфу, мозг сломала! Короч, когда у этих германских капитанов такая говорящая фамилия! Якобсон…
* * *
Итальянские страсти
Приплыла от губернатора — обрадовали, наконец-то завтрак готов! Ну раз хозяева жмоты, мы червячка и дома заморим…
Потирая в предвкушении лапки, рванула в каюту. Влетела совсем не по капитански, сдёрнула крышку — сука! Опять овсянка…
Сука!!!
Овсянка и полное игнорирование моих прав на желание употребления буженины с чесноком и колбас с сыром. А я после недели этого вынужденного поста на овсянке с рыбой просто супа хочу! Хрен с ним с фуа-гра с пульметосами. В собственном соку… Простого супа хочу! С мясом! Любого! И пельменей! И плова!!! И в жопу рыбу с овсянкой!
Задолбали своей овсянкой!!!
Удержалась, не уляпала каюту. Выдернула кока. Прилетел.
— Эт чо?
Молчит, глаза пучит. Эт не глаза, эт меня от твоей овсянки, сука, пучит!
— Я тебя спрашиваю, эт чо!?
— Овсянка, вашсокбродь!
— Сука, ты ещё «сэррр» добавь и я тебе эту тарелку на бестолковку по уши натяну!
— Простите, вашсокбродь!
Попыхтела. Надеть? А смысл… потом в каюте овсянкой вонять будет…
— Чо ещё жрать на корабле кроме овсянки есть?
— Рыба есть! Будете? Я мигом-с…
— Стояяяять!…
Дыши Юлька, дыши! Вот убьешь ты его и чо? Он не съедобный! Жилистый, тупой и костистый! И невкусный! Глубже дыши…
— Кроме овсянки и рыбы чо есть?
— Нннничего вашсокбродь…
— Давно?
— Уже месяца два как…
— И чо, два месяца все жрут эту овсянку?
— Никак нет!
Не поняла, эти твари, чо меня на прочность тут испытать решили? Тряхнуть бы Беляева, но, сука, после гейше-суккубы пока в отключку регулярно выпадает. Или, сука, просек и имитирует? Закипающее дерьмецо чуть крышечку снизу не вырвало. Пришлось, прикладывая усилия, удерживать. Сжимая булки, сил хватило ток просипеть: «Поясни!».
— Ещё рыбу…
— Убю сука!
Сжался. Твою ж, здоровенный мужик и сжался. Даже не пытаясь защищаться. Это меня и остановило. Хотя жутко хотелось крови и морду ему раскорябать. За язык и тупость. Но я ж не извращенка, чтоб щеглу как безответной кукле морду драть…
— И чо, офицеры тоже два месяца твою овсянку с рыбой жрут?
— Никак нет-с! Неделю…
— !?
— Офицеры-с на берегу в ресторациях питались!
Сука… Беляев, ты чо падла со своими офицерами творил? Садо-мазо тут устроить по примеру твоего долбанутого Руднего мне решил? Хочешь чтоб меня жопой на штыки за твои грехи матросня посадила!? Очнешься, я тебе не гейш, я тебе яйца за эту подставу вырву! Зажари и жрать заставлю!
— Бойсмана и Меркущева ко мне! Бегоооом!
Кока как ветром сдуло. А я, попыхтев перегретым паровозным свистком, наконец-то включила мозги. Ну не творится такое без ведома и одобрямса вышестоящих. И если все молчат, то, сука, здесь и сейчас это норма. Паршивая, но… норма!
Твари, они чо не одупляются на какой пороховой бочке сидят? Ещё и спичками зажжеными тыкают…
Тут не орать и морды бить надо! Тут со своей тушки морду лица рихтовать же начинать придется! Прилюдно…
А оно мне надо? У нас не джапы, у нас, сука, свои опаснее. Джапы ток убить могут, эти же поизворотливее. В говно макнут и в дерьме так вывозят — мечтать о смерти как о благе будешь! Короч, тоньше надо Юльк быть, тоньше…
Первым прискакал Бойсман. Чует всё ж сука! Жопой чует — где-то подгорает!
— Здравствуйте Григорий Павлович! Вызывали?
Молчу. Зашёл и корабельный пилюлькин. Степенно, сука!
— Господа офицеры, чо это?
Вылупились. Костоправ человеческих душ даж пальцем в тарелку потыкал.
— Овсянка, Григорий Палыч…
И морда нагло-удивленная. Не просекает! Вдохнула-выдохнула…
— Почему у экипажа второй месяц из еды только овсянка и рыба!?
— Сыты ж!
Вдохнуть Юлька. Выдохнуть…
— Валерий Апполинарьевич, будьте так любезны, как штатный док этой боевой единицы составить корабельную диету на месяц из разнообразных блюд!
— Но это ж не моя задача — я врач!
Блядь, ну как они меня своим гонором и кастовым делением задолбали! Белая кость, мля…
— А в чем по-вашему тогда ваша задача, врач?
— Лечить…
— Здоровье вверенного экипажа блюсти?
— Да и это тоже! Но никак не блюда… — твою мать, или мозги, или инстинкт самосохранения напрочь отсутствует! Бойсман вон уже всё давно просек и слиться с интерьером усиленно пытается!