Юлов Юрий Фермер

Неизвестно

ПОПУТЧИКИ

Кречинский был неплохим вербовщиком и услужливым сопровождающим. Возможно, его имидж здорово вырос оттого, что он всем выдал карманные деньги на дорогу - одинаковые суммы. И тут же, в аэропорту, перед отлетом во Франк­фурт перезнакомил нас, наемных работников «фатера» Шонера. Билеты Йозеф брал на группу, поэтому приобрел их со скидкой.

Марина Савич, дамочка с претензиями, была учительницей немецкого. Артур Рацин, долговязый флегматик с явными признаками язвенной болезни, бугристой кожей на щеках и в пятидиоптриевых очках, раньше работал на метеорологиче­ской станции. Валерка Жеребцов, душа-парень, невысокий, полуинтеллигентный балагур, юркий как уж, был старше нас лет на восемь, но тем не менее настоял, чтобы к нему обращались

на «ты» и по имени. Он представился свободным жур­налистом и с ходу сообщил, что был везде, кроме «чрева Дьявола», хотя добавил, что ему уже несложно представить, что это такое. Родинку над бровью он объяс­нил прозаически: «Если харю напалмом не сожгут - отменный идентификатор». Узнав, откуда я, с вызовом сказал: «А я последние пять лет живу в Минске - кру­че, конечно, Омска, но. Дальше говорить не стану. Вы, бульбаши, молчаливые, но обидчивые.»

На мой посторонне-отвлекающий вопрос, которым я собрался соскочить с колеи возможного конфликта: «Почему остров Пасхи так называется?», - Же­ребцов ответил без запинки: «Какой-то европейский плаватель с буквой «р» в фамилии - то ли в начале, то ли в конце, то ли в середине, - наткнулся на него.

Как раз у христиан Пасха была. Тур Хейердал, что ли? Нет, тот, наверное, об этом рассказывал».

Мои попутчики и будущие коллеги, как и я, не совсем отчетливо представ­ляли, чем придется заниматься в хозяйстве Шонера, но, похоже, им, как и мне, довелось пережить неприязнь фортуны, поэтому реакцией на неопределенность было здоровое безразличие. Марина нарочито отстраненно посматривала в иллю­минатор, Артур задремал сразу после взлета, а Валерка, сидевший рядом со мной, практически всю дорогу рассказывал интересные случаи из своей богатой проис­шествиями жизни. Почему-то сбиваясь на «феню». Наверное, представлял себя в роли эдакого разухабистого вольтижера.

– .И, значит, подходят ко мне вокзальные менты. А у меня ни денег, ни доку­ментов, рожа битая и прикид мятый. Во рту после бурной ночи - как конница Бу­денного ночевала. А из понтов - только чувство собственного, здорово потоптан­ного, достоинства. Потянули к себе на разбор. Я им - про тех сучар, с которыми в вагоне в карты дулся. А они мне - свой беспредельный классификатор, по которо­му я вырисовываюсь как самый что ни на есть антисоциальный элемент, которого нужно перевоспитывать серьезнейшим образом. Бить, правда, не били. Видно, не решились грубо обращаться с гомо сапиенсом - представителем древнейшей про­фессии. Водички попить дали - и в клетку до утра, а там - до выяснения. А какое выяснение, если следующие три дня у ментов, как и у всей нации, - выходные?

А знаешь, мне вспомнился слоган: «Немцы-гады убили брата Федьку. Теперь даже выпить не с кем!». Это я о Шонере. Веристдасы нас там душить будут! Они нас, русских, презирают и ненавидят!

Потребовалось некоторое время на понимание, что «веристдасы» - от немец­кого «Вер ист дас?» («Кто это?»).

– Ну я-то, допустим, не совсем русский.

– В курсе, в курсе - Буферная республика, мать отсюда родом была! Вот все вы так: то свои, то не свои. Чуть что - в партизаны уходите.

Мне не приходилось раньше встречаться с журналистами, и я предполагал, что основное в их профессии - умение разговорить собеседника и выслушать его, а не демонстрация себя. Впрочем, Валерка был неплохим психологом и знатоком жиз­ни. Из тех отрывочных сведений, которые он в потоке собственного трёпа выудил из меня, ему удалось, по всей видимости, если не составить полный портрет, то по меньшей мере подогнать мою судьбу под какой-то обобщенный трафарет.

Наушно успел Валерка дать оценку и остальным попутчикам: Артура охарак­теризовал как шпиона-самоучку, про Марину заявил, что «ей бы ноги подлинь- ше - и на панель», Кречинский показался ему «жучком, способным снять пенку с кипятка и продать ее дороже кастрюли».

От Йозефа удалось узнать, что он сопровождает нас только до Лангкави.

ДОРОГА

Кречинский предупреждал, что во Франкфурте придется пережидать из-за за­бастовки авиадиспетчеров, о которой он слышал

по «Euronews», но всё обошлось лишь часовой задержкой, паспортным контролем и тщательным обыском с помощью собак. Искали наркотики. Всем пассажирам, прошедшим контроль, представители некоей организации (если не «Гринпис», то что-то типа охраны памятников) вручали небольшую открыточку с изображением клостера-монастыря на фоне взлетающего самолета с надписью на немецком: «Над храмом должны парить ангелы и птицы, а (или «но»?) не самолеты».

На Сингапурской линии неплохо покормили, даже предложили на выбор мартини и коньяк. Метеоролог Артур отказался было от своей порции, но журналист Валерка уговорил его взять, «чтоб было что пить». Теперь, повеселевший после двойной дозы, переплетая трёп с анекдотами, он говорил, что Марине следует лететь авиакомпанией, а не в гордом одиночестве, и что тех, у которых билет в Океанию со скидкой, будут сбрасывать с борта, еще одна строка пролетая над океаном.

Пассажирам была прочитана достаточно пространная лекция о возможности заражения в Сингапуре атипичной пневмонией и мелиоидозом, дано предупреждение, что по прибытии в аэропорт всем необходимо пройти медицинское обследование, и рекомендовано было сделать антивирусную прививку.

По обе стороны взлетного поля росли пальмы, а аэропорт Чанги поражал своими размерами и дизайном. Марина от прививки отказалась. Валерка сходил в туалет аэропорта и вернулся с картой Всемирной ассоциации уборных, на которой были отмечены шестьсот лучших туалетов Сингапура, и с квитанцией на штраф за несанкционированное курение.

К Лангкави мы были в летней одежде, полностью готовые к встрече с тропическим климатом. Кречинский сообщил, что вертолет, который доставит нас на остров Шонера, прибудет завтра, и поэтому одну ночь придется провести в отеле. Мы и сами были не прочь отдохнуть после утомительного перелета.

В аэропорту не было камер хранения, поэтому пришлось взять багаж с собой.

Таксист, больше похожий на француза или итальянца, чем на папуаса, взял за рейс десять долларов. Платил, естественно, Кречинский. По дороге я увидел не­сколько рекламных щитов, горделиво сообщающих, что скоро в Лангкави будет проходить Международная морская и авиакосмическая выставка «Лима». Минут через двадцать мы были у отеля «Масури», названного так в честь местной прин­цессы, казненной за супружескую измену. Пояснение это дал служащий отеля.

Вечером, найдя в ночном небе Южный Крест вместо Большой Медведицы, я с балкона смотрел на вечернюю бухту и думал, что пока всё складывается неплохо. Из одежды на мне были только шорты, а теплый бриз Индийского океана рождал воспоминания о романтических временах юности.

Утомленный спиртным из безакцизного магазина «дьюти фри», в номере хра­пел Валерка, с убийственным дыханием которого безуспешно пытался справиться мощный кондиционер.

Йозеф Кречинский пригласил Марину скоротать вечерок в экзотическом ре­сторане «Барн Таи», пообещав угостить ее мозгами живой мартышки. Надменная Марина, к нашему удивлению, не отказалась. Артур пошел в бассейн, стоимость посещения которого входила в оплату гостиницы.

Ну а я стоял на балконе возле столика, на котором стопкой лежали глянцевые журналы и высокомерно возвышалась мраморная пепельница со встроенной за­жигалкой. И не переставал удивляться, как на крохотном островке с населением в шестьдесят тысяч удалось создать цивилизованный рай, обойдясь при этом без «самоотверженного труда и твердой руководящей линии».

ОСТРОВ ШОНЕРА

Грузопассажирский вертолет приземлился на площадку на крыше отеля. От шасси до лопастей пропеллера он был окрашен в пятнистый маскировочный цвет и носил гордое название «Викинг». Возможно, так назвал его белобрысый пилот, накачанный и заносчивый, которого я мысленно обозвал Дольфом Лундгреном. Сходство с актером-физиком усиливало то, что пилот постоянно стискивал челю­сти, как будто хотел убедить присутствующих в том, что у него мертвая хватка. А возможно, страдал бруксизмом. Пилота оценил и Валерка: «Истинный ариец. Характер выдержанный, тропический».