Юмор серьезных писателей
Шрифт:
По «политическим» соображениям старший офицер приказал Крякве не быть на палубе при осмотре, и боцман наскоро курил трубчонку.
— Как же, Карпо Тимофеич. Щуплая — графиня-то?
— То-то и я полагал: сучонка. А как есть форменная сука. Должно, не пужливая! — тихо промолвил старый боцман и, сплюнув в кадку, усмехнулся.
После того как гости в сопровождении адмирала, капитана и старшего офицера обошли все палубы, заглянули в пустой лазарет и побывали в кают-компании, все вернулись наверх и поднялись на полуют.
— Я в восхищении от безукоризненной чистоты и порядка на корабле. И какой бравый вид у матросов! Какая идеальная тишина, любезный адмирал! Я вижу больше того, что ожидал, любезный адмирал! — говорил князь утонченно-любезно, протягивая слова и чуть-чуть в нос. — Почту за долг лично доложить, когда возвращусь в Петербург, — прибавил князь с особенною аффектацией серьезной почтительности в тоне, словно бы желая осчастливить этого «маловоспитанного моряка», каким считал князь адмирала.
Адмирал не был особенно тронут комплиментами его светлости, ничего не смыслившего в морском деле и словно бы удивлявшегося, что на корабле Черноморского флота чистота и порядок. И это снисходительное высокомерие в дурацкой манере звать «любезным адмиралом», и желание облагодетельствовать своим докладом, и апломб… все это начинало раздражать самолюбивого адмирала.
«Брандахлыст ты и есть. «Почтешь за долг»! А воображаешь: умница», — подумал адмирал.
Зато «грек», получивший и на свою долю несколько любезных слов, таял и рассыпался в восторженно-льстивой благодарности.
Тем временем в нескольких шагах от отца графиня болтала со старшим офицером.
Это была брюнетка лет тридцати, эффектная и красивая, с надменно приподнятой головой, бойкая и самоуверенная, словно бы имеющая право сознавать и неотразимость красоты лица, и привлекательность своих форм и роскошного сложения.
Казалось, она хорошо знала, чем именно привлекает мужчин, и словно бы нечаянно показывала Курчавому то руки, то ослепительную шею и, играя черными, слегка вызывающими и смеющимися глазами, говорила старшему офицеру:
— У вас очень мило… Мне понравилось… И какие вы, господа моряки, любезные…
И, бесцеремонно оглядывая красивого блондина значительным, и пристальным, и ласковым взглядом красивого и холеного животного, вдруг с дерзкой насмешливостью проговорила:
— А вы, кажется, имеете здесь репутацию опасного… Очень рада видеть местную знаменитость.
Курчавый, самолюбиво польщенный, вспыхнул и с напускною серьезностью сказал:
— Репутация, графиня, незаслуженная…
— Не совсем, я думаю… Приходите — поболтаем! — почти приказала она.
Курчавый, снимая фуражку и наклоняя голову, спросил:
— Когда позволите?..
— А сегодня, в семь часов…
Его светлость повел бесстрастные глаза на дочь.
«Новый каприз!» — подумал он и поморщился.
«Проблематическая» репутация единственной дочери, жены известного сановника, товарища князя по пажескому корпусу, давно уж была болячкой князя, и уж он только смущался теперь забвением «апарансов» [19] красавицы графини.
Его светлость опять взглянул на дочь.
19
Здесь: приличий (от фр.les apparences).
Но она не обратила внимания на значительный, предостерегающий взгляд отца, который — графиня хорошо знала — говорил: «Люди смотрят!»
— С чего прикажете начать, ваша светлость? — слегка аффектированным тоном младшего по должности и по чину спросил адмирал, прикладывая руку к козырьку своей белой фуражки, слегка сбившейся на затылок.
— Я в вашем полном распоряжении, любезный адмирал! — с подавляющей любезностью ответил князь и тоже немедленно приложил два длинные пальца руки в перчатке к большому козырьку фуражки, надвинутой, напротив, на лоб.
— Угодно вашей светлости сперва посмотреть артиллерийское учение, потом парусное?.. Или пожарную тревогу прикажете, ваша светлость? — настойчивее спрашивал адмирал, продолжая играть роль подчиненного.
— Так покажите мне, любезный адмирал, сперва ваших молодцов матросов-артиллеристов и затем лихих моряков в парусном учении… Больше я не злоупотреблю вашей любезностью, адмирал.
— Слушаю-с, ваша светлость.
Адмирал позвал к себе вахтенного офицера и приказал:
— Барабанщиков.
Старший офицер, слышавший разговор двух стариков, похожих в эту минуту на «ученых обезьян», извинился перед графиней и бегом бросился к компасу, чтобы подменить вахтенного лейтенанта и командовать авралом.
И, слегка перегнувшись через поручни полуюта, звучным, красивым и особенно радостным голосом крикнул бежавшим по палубе двум барабанщикам:
— Артиллерийскую тревогу!
Барабанщики с разбега остановились и забили тревожный призыв.
— К орудиям! — рявкнул с бака Кряква.
В мгновение раздался топот сотни ног по трапам и по палубе. Ни одного окрика унтер-офицеров.
Через минуту на корабле царила мертвая тишина. У орудий на палубе и внизу, в батареях, недвижно стояла орудийная прислуга.
VI
— Где угодно, ваша светлость, посмотреть учение? Здесь или внизу?
— Пожалуй, здесь, адмирал.
Пробила дробь, и ученье началось.
Старый артиллерист, по обыкновению, волновался, но не закипал гневом и не ругался. Он, по счастью, не забывал, что на полуюте его светлость и графиня, которая…