Юнармия (Рисунки Н. Тырсы)
Шрифт:
Берегись, атаман! Мы ждем Ленина!».
Это воззвание мы сочиняли целую ночь. Писали и черкали. Писали и черкали. Все, казалось, не так выходит. Насчет Буденного Сенька сочинил, про атамана — Васька, а про Ленина все разом сказали.
А расклеивали мы это воззвание всем отрядом. Каждый написал по две штуки и тестом приклеил к забору.
Недолго висело это воззвание на заборах. Его сорвали какие-то юнкера. Только на
«Берегись, атаман! Ленин идет!»
Глава XXVI
НАША ВЗЯЛА
Девятого апреля на станции была полная неразбериха.
Подавали составы, переводили их с одного пути на другой, то и дело слышались тревожные свистки составителей поездов. Начальник станции метался из стороны в сторону. Его окружили плотным кольцом люди с чемоданами, корзинами, тюками — беглецы из Ростова и Батайска.
— Когда посадка? Ведь красные уже наступают.
— Отчего состава не подаете?
— Большевикам служите?
Начальник только флажком отмахивался от наседавших пассажиров и отвечал всем одно и то же:
— Погодите, господа! Нельзя же так! Я один, а вас много.
Но когда сквозь толпу пассажиров протискивался к нему военный в английской шинели, с маузером на боку, начальник растерянно опускал флажок и бормотал:
— Сию минуту-с. Вот только бис-пять пройдет стрелки, я немедленно состав сформирую.
Военный хватался за маузер:
— Я тебе покажу бис-пять, мерзавец!
К вечеру вся платформа была запружена народом. Женщины в каракулевых жакетах, чиновники с кокардами, священники в запыленных рясах, с крестами на груди, офицеры с желтыми погонами, офицеры с серебряными погонами, офицеры с черепами на рукавах, — вся эта толпа гудела и шевелилась.
Наши станичные богачи Хаустовы приехали на станцию вместе с семьей атамана и сидела на огромных кованых сундуках в ожидании отправки. Но начальник станции спрятался у себя и больше не показывался. Толпа рвала дверь его конторы, барабанила кулаками по оконным рамам, — начальник не подавал голоса.
По железнодорожным путям, по дороге в станицу, по всему поселку разъезжали верховые в бурках.
В эту ночь я не ложился. Все ждал, пока уснет мать, чтобы как-нибудь незаметно выбраться на улицу. А мать, как назло, не засыпала, все поднималась и поглядывала в мой угол. Видно, догадывалась, что я собираюсь удрать.
Только под самое утро удалось мне тихонько отодвинуть засов и выскользнуть за дверь.
Где-то далеко у семафора кричал паровоз.
Теплая апрельская ночь стояла еще над поселком, но уже на горизонте серело небо.
Великаном среди низеньких домов нашего поселка высилась
Я пошел к вокзалу.
На площади у подъезда фыркали оседланные лошади. Их держали за поводья сонные казаки, сидевшие на вокзальном крыльце.
Тут же у забора приютилась тачанка с пулеметами в брезентовом чехле. Пулеметчики, прислонившись к колесам пулемета, громко храпели. Я хотел было прошмыгнуть в узкий коридор вокзала, но меня не пустил часовой.
— Куда прешь?
Я ничего не ответил и повернул обратно. Обошел садик, заглянул в большое мутное окно телеграфа. На телеграфе у аппарата сидели двое людей: телеграфист и офицер. Аппарат что-то выстукивал, лента медленно сползала с катушки на пол, а люди спали.
Мне и самому захотелось спать. Я уже собирался было отправиться домой досыпать, как вдруг где-то близко грохнула пушка. Снаряд кряхтя проплыл в воздухе и разорвался за станцией. Как будто кулаком ударило по всем вокзальным стеклам.
За первым выстрелом грянул второй, потом третий, четвертый. «Наши наступают! — подумал я. — Надо Андрея будить!»
Я кинулся через площадь и чуть было не сбил с ног перепуганную даму, тащившую огромный чемодан.
— Куда прешь? — закричал я громко, как тот часовой, который остановил меня у вокзальной двери.
Дама выронила из рук чемодан и забормотала:
— Я на поезд…
— На какой поезд? — спросил я грозно.
— На какой-нибудь…
В это время треснул ружейный выстрел. Дама так и присела.
— Не будет больше поездов. Отменяются. Прячьтесь скорей, а то вас пристрелят сейчас из-за угла.
Дама схватила чемодан и, пригнув голову, бросилась бежать в поселок. А я пошел к Андрею.
Выстрелы становились все чаще и чаще.
Навстречу мне по дороге в полный намет скакали кавалеристы, щелкая в воздухе плетьми. У поворота к вокзалу одна из лошадей упала на колени и кувыркнулась на бок, подминая всадника.
Хлынула густая струя лошадиной крови. Лошадь вытянула шею, забила ногами и уронила голову на землю.
Казак вылез из-под лошади, с трудом высвободил ногу из стремени и, прихрамывая, побежал к бетонному забору. Там он сел и начал стягивать с ноги сапог.
У Андрея я застал Ваську, Сеньку и Ивана Васильевича.
— Айда на чердак! — сказал мне Андрей. — Порфирий уже давно там.
— Зачем он опять на чердак пошел? — спросил я.
— У него там пулемет, — сказал Андрей.
— Пулемет? Откуда же пулемет?
— Да он у него всегда был, только мы про это не знали. Когда его ранили, он не хотел бросить пулемет, потому и остался здесь. В тупике припрятал. А теперь эта штука пригодится.