Юность Барона. Потери
Шрифт:
Лена возвратилась и положила на обеденный стол коробочку с лекарствами.
– Здесь хватит на неделю. А за это время я постараюсь достать еще. Надо будет только где-то занять денег. Но это не проблема, попрошу у Люськи, у нее есть… Ой, да что это я все болтаю без умолку? – Она приложила длинные ухоженные пальцы к вискам, безуспешно пытаясь собраться с мыслями. – Володя, ты… ты прости меня! Я тебя совсем загрузила своими проблемами, да? – Лена благодарно посмотрела на Кудрявцева, но, считав разительную перемену в его взгляде, сменила улыбку благодарности
А «так» заключалось уже не просто в обожании – в вожделении.
Сейчас, когда Лена эмоционально взвинтила себя до предела, когда грудь ее от учащенного дыхания ходила ходуном, а бирюзовые глаза увлажнились от невысохших слез, она казалась Кудрявцеву невообразимо, непостижимо прекрасной.
И вот тогда его окончательно переклинило.
– Какая ты… Лена… Ленушка…
Володя подскочил к ней и, стиснув в объятиях, впился в губы, силой размыкая рот. То был даже не поцелуй, а скорее изнасилование языком, из-за чего обалдевшая от такого натиска Елена едва не задохнулась.
Она испуганно замотала головой, высвобождаясь:
– Что ты делаешь? Не смей! Мне больно!
Но Кудрявцев уже себя не контролировал: бормоча бессвязные и никому не нужные «нежности», крепкой мускулистой рукой он потащил Елену к диванчику, тогда как вторая рука безо всякого стеснения принялась наминать ее грудь.
– Не смей! Слышишь?! Отпусти меня сейчас же!
Ведомый исключительно плотским желанием, Володя не слышал.
Вернее, слышал, но слов и мольбы не воспринимал.
Он с силой опрокинул Елену на диван, задрал подол платья и навалился на нее всем телом.
– НЕЕЕТ! Ну, пожалуйста, Володя… Не надо!
Нашарив шелк нижнего белья, Кудрявцев взялся безжалостно рвать его, а проявившееся под шелком горячее женское тело окончательно свело с ума.
Елену трясло, глаза метались как бешеные, губы дрожали.
Она еще пыталась хоть как-то сопротивляться – впивалась ногтями, кусалась. Кудрявцев же, ничтоже сумняшеся, снова искал ее губы для поцелуя. Брезгливо уклоняясь от него, Елена запрокинула голову и уткнулась взглядом в коробочку с лекарствами на пустом, непраздничном столе. В мозгу вдруг вспыхнула мысль о том, что, не достигни сейчас Кудрявцев желаемого, он может и отказать в помощи с передачей лекарств Севе. Мысль отчасти нелепая, но в данном случае – из разряда решающих. Потому, закусив губу, она внезапно перестала сопротивляться, и Володя, приняв неожиданную покорность за согласие и не встречая более сопротивления, продолжил оголять их обоих.
Однако стоило Кудрявцеву войти в нее, как Елена издала громкий и протяжный – то ли стон, то ли вскрик, в коем отчетливо угадывались не боль и ненависть, а… облегчение. И вот тогда, окончательно теряя контроль, женское тело, изнемогая от истомы желания, податливо выгнулось навстречу напористому мужскому…
М-да… Похоже, этим вечером Бог, в каких-то одному ему понятных целях, взялся лишить разума не одного только
Завидев возвращающегося во двор Юрку, от стайки гуляющих пацанов отделился Санька и кинулся наперерез:
– О, Юрка! А я к вам заходил, а твоя мама сказала, что вы в кино ушли.
– Мы ушли, но я потом передумал.
– Вот и хорошо. Можешь мяч вынести? В футбик сгоняем?
– Конечно. Я сейчас. Туда-сюда-обратно…
Поднявшись на свой этаж, Юрка потянул было руку к звонку, но увидел, что входная дверь не заперта на замок, а всего лишь прикрыта.
Подивившись такому обстоятельству, он вошел в прихожую, не разуваясь, двинулся в сторону их с бабушкой комнаты, но вдруг резко притормозил и прислушался к странным звукам, доносящимся из гостиной.
Сделав несколько тихих шагов, он осторожно заглянул в комнату…
Юрке всего двенадцать.
Он пионер и учащийся советской школы.
Тем не менее он прекрасно понимает, ЧЕМ сейчас занимаются на диване мама и дядя Володя.
Недаром же прошлой весной Петька Постников водил их дворовую ватагу на пустырь в районе бывшего Семеновского плаца. Смотреть на собачьи свадьбы, устраиваемые бездомными всех пород и мастей псинами, облюбовавшими эти дикие места и наводившими ужас на окрестных жителей…
Юрка тихонечко сдал назад.
Покинув квартиру, он кубарем скатился вниз по лестнице, вылетел из подъезда и бросился прочь со двора.
– Юрк? Ты куда? А мяч?! – понеслось вдогонку удивленное Санькино…
Юрка долго бежал по улице Рубинштейна и окончательно выдохся только возле Пяти углов. Здесь он перешел на шаг и, тяжело дыша, продолжил движение «куда ноги глядят», размазывая слезы, всхлипывая и громко бормоча под нос:
– Гад… Гад… Сволочь такая… Убью гада!
Встречные прохожие, сближаясь со странным злобным пареньком, предпочитали опасливо обходить его стороной…
Разум возвратился к Кудрявцеву тотчас после того, как он «отстрелялся» и в бессилии скатился с разгоряченного, покрытого испариной женского тела.
Стараясь не смотреть на Елену, он принялся молча одеваться. Сейчас ему было настолько стыдно за случившееся, что, будь Володя этим вечером при служебном оружии, финальной точкой к полюбовному в итоге, хотя поначалу и с признаками изнасилования, соитию могла стать пуля, пущенная в лоб в ближайшей к дому Алексеевых подворотне.
В свою очередь Елена продолжала лежать на спине, невидяще уставившись в потолок и не делая попыток прикрыть наготу. В эту минуту она испытывала схожие эмоции, с той лишь разницей, что ей было стыдно не за то, что случилось, а за еще только должное случиться в ближайшем будущем.
Одевшись, Володя сунул в карман коробочку с лекарствами и, продолжая смотреть поверх Елены, уставившись аккурат в крохотный белый парус на акварельной водной глади, хрипло и виновато произнес:
– Я… я пойду?