Юность грозовая
Шрифт:
Захар Петрович, Лукич и ребята лежали в глубокой вымоине. Все думали о Тане: где она, что с ней. Миша попытался встать, но взрывная волна швырнула его на землю с такой силой, что в глазах у него потемнело.
— Куда тебя дьявол несет! — сердито крикнул Лукич, хватая Мишу за ноги. — Лежи, поколь жив!
— Там же Таня осталась! — пересиливая рев моторов и пулеметный треск, отозвался Миша. — Я ползком… погляжу.
— Я те дам! — Захар Петрович показал ему кулак. — Только попробуй! Не видишь, как хлещет!
Наконец
— Сволочи! Бандиты! Что делают, проклятые! Неужели глаза повылазили у них?
Первым выскочив из укрытия, Миша увидел сначала бугая. Он лежал на дороге, подвернув голову. Большая лужа крови дымилась у развороченного осколками бока.
«А где же Таня, где Таня?» — твердил про себя Миша, озираясь но сторонам.
Под низкорослым кленом, зацепившись колесом, стояла бричка. Лошадь испуганно прядала ушами и фыркала. Миша подбежал и, увидев на траве лежащую на спине Таню с широко раскинутыми руками, с ужасом остановился. Грудь девушки была залита кровью, лицо побелело, под глазами синели круги.
— Чего же ты стоишь! — раздался над ухом голос Захара Петровича. — Язык у тебя отняли, что ли? Живо полотенце!
Миша бросился к подводе. Захар Петрович наклонился над Таней и осторожно поднял ей голову. Она чуть слышно простонала. Выхватив из рук возвратившегося Миши полотенце, Захар Петрович разорвал на груди Тани платье, чтобы перевязать рану.
Собравшись в кружок, ребята смотрели, как проворно двигались его огрубевшие от дратвы и смолы пальцы.
— Дядя Захар, она живая, она живая? — с дрожью в голосе допытывался Василек. — Чего же вы молчите?
— Идите-ка вы, бесстыдники! Лукич, помоги мне, да попроворнее. А вы марш отсюда, ишь уставились!
Ребята отошли, присели на траву. Никто не проронил ни слова. Миша, кусая губы, зло ломал подвернувшуюся под руку срезанную пулеметной очередью ветку. Василек, не выдержав гнетущего молчания, встал и, горбясь, отошел в сторону. Глаза заволакивало туманом, в голове стучала страшная мысль: «Неужели она умрет тут, в степи? Никуда я тогда не поеду, вернусь домой. А фронт подойдет — попрошусь, чтоб и меня взяли. Скажу: сирота я, и все…»
— Вот беда-то свалилась на нас, — сокрушался Захар Петрович, растерянно глядя на неподвижную Таню. — Худо может получиться, ежели не поместим ее в больницу.
— Да, что-то надо делать, уж больно тяжело дышит, — Лукич повернулся на запад, куда удалились самолеты, и с горечью сказал: — Чтоб вам, иродам, ни дна ни покрышки!
— От твоего проклятья им ни жарко ни холодно, — хмуро бросил Захар Петрович. — Видно, нечего нам время изводить, давайте готовить подводу. Повезу в Сосновку, там, кажись, есть больница.
— Да ведь туда, Захарушка, восемнадцать верст, — почти простонал Лукич. — На телеге душу из девчонки вытрясешь!
— Так что ж, по-твоему, сидеть и ждать? А чего? — возмутился Захар Петрович. — Проверьте бричку, не поломана ли.
— Дядя Захар, я поеду с вами, — вызвался Василек. — Тяжело вам будет одному.
— Ничего, управлюсь, — дрожащими руками Захар Петрович надвинул поглубже кепку. — Травы побольше настелите, чтоб не тряско было.
— Возьмите меня, — настаивал Василек. — Там, может, посидеть нужно, пока вы будете ходить.
— Чего ты пристал? — вмешался в разговор молчавший до сих пор Миша. — Санитар отыскался!
— Хватит, раскагакались! — Захар Петрович повернулся к Лукичу: — Один поеду. Будете ждать меня тут. Да за скотом присматривайте.
Пока готовили подводу, рвали траву и укладывали Таню, вдали показалась колонна машин, шедших со стороны Степной.
— Захарушка! — обрадованно воскликнул Лукич. — Давай попросим, глядишь, пособят нашей беде.
— Попробуем уговорить, — неуверенно сказал Захар Петрович.
Он снял кепку и, размахивая ею, заковылял навстречу колонне. Передняя машина остановилась.
— Что случилось? — высунувшись из кабины, недовольно спросил военный в роговых очках.
— Беда у нас, — Захар Петрович указал на лежащую в бричке Таню. — Не откажите…
Он подошел к машине и торопливо рассказал о налете.
— Плохо ей, дюже плохо, — говорил он, сокрушенно качая головой. — Без сознания, бедняжка. Вы только взгляните.
— А чем же я вам помогу? У меня машины забиты ранеными. Понимаете? Тяжелоранеными. Там ступнуть негде.
— Не погибать же ей! — вспылил Захар Петрович. — Ведь человек же!
Мужчина (это был военврач) выпрыгнул из кабины, подошел к бричке и, развернув окровавленное полотенце на груди Тани, насупился. Потом повернулся к машине и крикнул:
— Фетисов! Носилки!
Захар Петрович и Лукич вопросительно смотрели на военврача.
— Едем мы до Камышина, — сухо сказал он. — Если по дороге не устроим ее в какой-нибудь больнице, постараемся поместить в госпиталь, а там…
Он пожал плечами. Василек, услышав эти слова, вздрогнул и, пятясь, завернул за машину, а оттуда побежал к бричке. Тани там уже не было. Он увидел, как двое санитаров поднимали носилки на машину.
Военврач открыл дверцу кабины, но Захар Петрович остановил его.
— Немцы убили двух коров и бугая, заберите солдатам на котел. Пропадет добро.
Подумав, врач согласился:
— Хорошо, возьмем для госпиталя.
— Только вы нам документик какой-нибудь. — Заметив недоумение на лице врача, Захар Петрович пояснил: — Сами понимаете, в ответе мы за скот.
— И кому, папаша, нужны в такой кутерьме документы, — усмехнулся шофер.
Покачав головой, Захар Петрович недовольно посмотрел на него и осуждающе сказал: