Юность Карла
Шрифт:
Въезжая под полог сумрачного леса, мальчик чувствовал себя одновременно взволнованным и спокойным. Он мог идти по следу дикого оленя сквозь густую дубовую чащу. Боковым зрением он замечал скачущих вокруг древесных стволов белок и пробирающуюся прочь дикую кошку. На такой лесной тропе он был хозяином. Еле приметные знаки вели его к добыче. Он следовал вперед, повинуясь инстинкту. Если приходилось ночевать в лесу, он всегда мог отыскать источник или разжечь костер. Заливистые голоса гончих, рыскающих по пригоркам, наполняли его душу хищной радостью в предвкушении удачи.
В этих походах его почти всегда сопровождали те, кто и сегодня ехал рядом с ним. Лишь Ганелон, не слишком ценивший прелести охоты, пропадал. Но зато появлялся одногодок Шарля, сын графа Беро. Всегда веселый, уверенный и спокойный, он был душой их компании. Его звали Ольвед. И он никогда не подсмеивался над суевериями Харольда, хотя и скептически относился ко всем его россказням. Однако многие охотники верили, что в лесах живут эльфы, а в ручьях — русалки. А когда полная луна висела в небе как окорок, можно было увидеть на вершинах гор огни шабаша ведьм. Но все без исключения верили в то, что Черный Всадник до сих пор продолжает свой путь сквозь вельд.
3
Так, за неторопливой беседой, вернее, монологом Шарля, они добрались до Тионвиля. Сначала показался дым, поднимающийся над мокрыми от талого снега крышами, а затем на дороге во всем блеске и всеоружии они увидели коннетабля всех франков Бертрана. Рядом с ним стоял Фулрод, а еще дальше, когда перед взором предстали разрушенные старые арочные ворота римлян, Шарль увидел отца. Тот стоял в ожидании — в новой небесно-голубой мантии и с мечом, рукоятку которого венчал золотой крест. К удивлению Шарля, отец первым зашагал по грязи навстречу, чтобы взять под уздцы лошадь Папы Римского и ввести ее в ворота замка. Он сделал это как простой конюх, естественно и умело.
— Когда-нибудь проклятый Пипин заплатит нам за все, что натворил и еще успеет натворить, — услышал Шарль за спиной злобный шепот и, обернувшись, увидел шедшего за ним графа Ашера. Рядом с ним шел всем известный барон Ранульф из Северной Аквитании. Выражение его лица вряд ли могло заставить усомниться кого-нибудь в чувствах барона к своему королю.
Шарль от унижения до хруста сжал кулаки, стараясь сдержаться и не испортить торжественной встречи.
Наконец вся толпа придворных ввалилась в ворота и, пройдя сквозь празднично украшенный зал, собралась в часовне, чтобы вознести благодарственную молитву по случаю благополучного прибытия Римского Папы Стефана II. И тут случилось то, чего не ожидал никто. Усталый путник, сам наместник престола Святого Петра, опустился на колени перед Пипином на ступени алтаря.
— Король франков! — воскликнул Стефан. — Я пришел к тебе как проситель. И я не приму твоей руки и не встану, пока ты не пообещаешь мне помощь в борьбе с моими врагами.
Возможно, Папа за этот долгий трудный путь очень устал, возможно, он уже был слишком стар, но по его впалым щекам катились слезы.
Шарлю вдруг очень захотелось, чтобы отец немедленно поднял Стефана с колен, прижал к своей крепкой груди одной рукой, а другой разметал всех злодеев, посмевших поднять руку на этого чудесного старика.
Пипин стоял неподвижно, выпятив квадратный подбородок, и во всем его ладно скроенном теле чувствовалась скрытая мощь. На мгновение фигуры молящего викария и этого властного человека образовали своеобразную картину, как мозаичное панно в алтаре. Эта картина врезалась в память Шарля навсегда.
Потом, не говоря ни слова, Пипин протянул руки и поднял Папу Римского с колен.
Глава третья
Церемония
1
Еще до сбора урожая тем летом 754 года Шарль узнал, что задумал его отец, когда поднял с колен и пообещал помощь просящему Стефану.
По завершении праздника Мартовских полей весь двор отправился в Париж. Ко двору съехались властительные лорды из самых отдаленных краев государства франков. Разодетые, как никогда, они, еще не зная, что готовится, чувствовали: бывший майордом задумал нечто невиданное. Ну а те, кто знал, помалкивали, дорожа своей головой. Король бывал очень скор на расправу.
Пипин разместил свою семью в полуразрушенном дворце Юлиана на холме недалеко от острова Париж. Когда-то давно Дагоберт из рода Меровингов задумал построить здесь огромный город. Но пришедшим к власти Карлу Мартеллу и его сыну Пипину было не до строительства города, и теперь остров весь зарос кустарником. Все это рассказал Шарлю аббат Фулрод.
— Давным-давно, — говорил Фулрод, — именно здесь римские войска избрали Юлиана своим императором.
Фулрод всегда старался рассказывать мальчику о событиях дней минувших больше, чем тот слышал от отца. Часто занятый и озабоченный, Пипин быстро выходил из себя, если Шарль начинал докучать ему вопросами. А уж углубляться в столь отдаленные времена отец и вовсе не любил. Его волновали дела сегодняшние и, как потом узнал Шарль, — завтрашние.
Юному Арнульфингу во дворце не понравилось. Зато, пользуясь его полуразрушенным состоянием, он мог незамеченным выбираться из него и, вместе с друзьями растянувшись на мягкой траве на берегу реки, слушать ее журчание. Или заниматься рыбалкой. В Сене водилось много отличной рыбы.
В один из дней, загорая на берегу, уже знакомая нам компания оживленно обсуждала предстоящее событие.
— Неужели отец тебе даже не намекнул, — удивлялся Харольд, которого просто съедало любопытство.
— Да, нет же, клянусь! И можешь больше ко мне не приставать с подобными вопросами. Если гложет любопытство, спроси у Фулрода или коннетабля.
— Ага, как же! Мне что-то не хочется поджариваться на вертеле его меча. Ей-богу, длиннее ни у кого не видел.
— Ты, Харольд, многого не видел, — насмешливо начал Ганелон, но закончить фразу не успел.
Почувствовавший какой-то подвох, Харольд, не любивший насмешек, ткнул того в грудь огромным кулачищем.
— Но, но. Опять твои шуточки.
— Ну что ты, Харольд! — вскрикнул Ганелон, отскакивая в сторону и потирая ушибленную грудь. — Какие могут быть шуточки с такой молотилкой, как у тебя.