Юность Маркса
Шрифт:
Всю ночь горело и цвело воображение. На рассвете Карл наконец улегся спать и лишь в полдень проснулся. Открыв глаза, он долго и громко зевал. Вскинув короткие руки и ухватившись за перекладинки деревянной кровати, вытянулся и, отбросив коленом одеяло, проделал несколько неопределенных гимнастических движений. Ощущение силы, здоровья наполнило его.
Разом сев на постели, он осмотрелся вокруг. На подоконнике рядом с чашкой недопитого кофе валялись книги. Их растрепанные страницы, безжалостно исчерченные карандашом, исцарапанные нетерпеливым ногтем, говорили о многом. Карл не признавал бесцельных вещей. Книга была его помощником,
Отведя глаза от окна, за которым лил нескончаемый дождь, Карл увидал под кроватью, рядом с распростертым, изрядно измазанным шлафроком, «Риторику» Аристотеля. Как она туда попала?
Карл, широко зевая, сидел на постели, бледный, худой, веселый. Иссиня-черные волосы взъерошились и падали на шишковатый лоб, касаясь бровей.
Бедная Генриетта Маркс, лучшая хозяйка Трира! Все ее наставления сыну пропали, они так явно посрамлены и забыты. Хаос не смутил Карла. Он вскочил, погрузил в таз голову, набирая в рот воды, шумно отплевываясь и дурачась, как в детстве. Внезапно, без предварительного стука, распахнулась дверь, и появился Фриц. Он нес пакет сосисок, хлеб и масло. Отличный завтрак.
— А, Растиньяк с мозельских берегов! — приветствовал его Карл, отняв от лица полотенце.
Покуда Маркс тщательно чистил ботинки, растягивал изрядно смявшийся накануне мундир, долго отыскивал в груде белья рубашку, Фриц без смущения рылся в его бумагах. Он нашел две заветные, переписанные начисто в течение ночи, готовые к отправке в Трир тетрадки с посвящением Женни.
— Ого! — сказал он многозначительно, но не решаясь подтрунивать. — «Книга песен», часть первая. «Книга любви», часть вторая. Да ты всерьез занялся поэзией.
Карл подскочил к товарищу и сердито вырвал написанное. Но ловкий Фриц уже успел прочесть посвящение «дорогой, вечно любимой Женни».
— Женни Вестфален? Красивейшая барышня нашего города? Недотрога, аристократка — твоя невеста? — В голосе Фрица прозвучала зависть. — Значит, городские толки на этот раз верны. Сестра мне говорила как-то… Что ж, поздравляю. Но один князь позавидует тебе. Добыл сокровище…
Карл не мог скрыть удовольствия от этих слов Шлейга.
«Первая красавица Трира», — самодовольная улыбка осветила его лицо. Он гордился Женни; как всякий влюбленный, он был в своем чувстве тщеславен. Ему хотелось выслушать от земляка еще несколько похвал своей любимой, но боязнь показаться смешным остановила вопросы.
— Я не знаю девушки более гармоничной и совершенной на свете, — сказал только Карл, порозовев.
— Ах, друг, — продолжал Фриц, — я нередко думаю о том, что ты человек необыкновенный, хоть, по правде говоря, толком не могу дать себе отчета, чем именно. Есть в тебе этакая странная сила, этакая уверенность, и смотришь ты в жизнь прямо и как-то выше нас, и видишь что-то, чего я но вижу.
Карл, прищурившись, посмотрел на Фрица. Шлейг настороженно встретил его взгляд. Хотел понять ого душу, но не понял. Никогда не понимал.
— Вот все в тебе как будто просто, и учился ты в школе не лучше меня, а все не то.
И снова глубоко спрятанная зависть прозвучала в голосе Фрица.
— Я хотел бы идти своей дорогой, не обращая внимания на мнение других, — перефразировал Карл мысль Данте.
— Э, да тут и сам почтенный Гегель, — приветствовал Фриц большую книгу, уже основательно исчерченную нетерпеливой рукой Карла.
— Да, он грозит стать моим постоянным спутником, — при
Дождь прекратился, начинался снег. Крыши побелели, осветив холодным светом комнату. Карл надел шинель и в сопровождении Фрица пошел на ближайшую почту. Три тетради стихов, тщательно завернутые и связанные водин толстый пакет, в почтовой карете отбыли в Трир.
Карл принялся за изучение Гегеля. В университете он бывал все реже. Посещал по-прежнему прилежно только лекции Ганса и Бауэра. Он решил лично познакомиться с Бауэром, но покуда еще медлил. Хотел встретить молодого гегельянца, когда будет во всеоружии, ибо поставил своей задачей овладеть основами учения его учителя. И всю эту зиму он держался вдали от берлинцев, вел жизнь по-прежнему уединенную. Книги, впрочем, заменяли ему людей. Он умел выбирать и понимать их, как никто.
Фриц собирался в Швейцарию на рождественские каникулы. Прощаясь с Карлом, он с обычной своей склонностью к монологам развил перед товарищем теорию кратчайшей прямой от бедности к богатству. Маркс слушал, сощурив глаза, с тем обычным выражением, которое часто появлялось у него при виде Шлейга. Он словно наблюдал с интересом ученого, как в стеклянной банке копошится извивающийся багровый червяк.
Фриц говорил азартно, поспешно, захлебываясь словами:
— Ты думаешь, я готов на большие преступления ради наживы? Увы, нет! На большое Шлейги неспособны. Мы — пигмеи даже в подлости. Вот ты, Маркс, ты человек больших дел, а я — маленьких. Я жаден. Но пока довольствуюсь малым, тоже из расчета. Сотню крейцеров, свою карету, свое дело — вот что мне нужно. Что дам взамен? За дело — дело. Буду строить железные дороги. Разве людям не нужны железные дороги? Ты не хочешь идти моим путем. Ты будешь переделывать мир, а мне мир не нужен.
— Человек свободен только среди свободных.
Фриц пропустил замечание Карла.
— Ради этого я лгу, — продолжал он, — прислуживаю пошлякам, женюсь на золотом мешке, притворяюсь. Меня не любили в школе товарищи, не любили учителя. Я не в убытке. Будь я, как ты, талантлив, умей я, как ты, работать, учиться… Мои предки были богатыми праздными виноградарями. Они зачинали детей пьяными, и мы родились слабыми, жадными и хитрыми. Что прикажешь делать без папенькиного наследства, без охоты учиться? Мне осталось выкручиваться и пробиваться. Не быть же мне всю жизнь пресмыкающимся приказчиком, чиновником, недоучкой. Сейчас время, когда можно делать дела. Была бы удача, и никто не вспомнит мелких взяток и проступков на пути к возвышению. Кто перечисляет теперь все жульничества богачей? Кому какое дело, сколько раз обсчитывал клиентов Ротшильд? Крезы — вне подозрений. Фриц Шлейг — промышленник, банкир, фабрикант. А ну, кто скажет о нем вслух «подлец»? Время за меня, за мне подобных.
— Отчасти да, — вяло согласился Карл. Он мысленно обозревал галерею типов Бальзака. Фриц становился ему скучен, как дурная копия совершенного в своей законченности портрета.
— Когда я разбогатею, — сказал Шлейг, тщетно ожидая одобрения Карла, — рассчитывай на меня. Великие люди, богатые мыслью, подобные тебе, преимущественно становятся обладателями пустых кошельков. Трир будет еще гордиться нами, господином Шлейгом и профессором Марксом.
Отсалютовав беретом, Фриц вышел из комнаты.