Юность Моисея
Шрифт:
Меж тем Иркуйем лёгкой поступью ступал на покрывавшую болотную жижу траву, но не проваливался. Толмай не верил своим глазам. Может, в этом месте вовсе не болото, а настоящая поляна? Но сомнения вскоре рассеялись.
Прямо у ног существа вода запузырилась и высоко вверх над болотной поляной взлетела толстенная змеюка. Взметнувшись метров на пятнадцать над поверхностью болота, змеюка зависла, разглядывая огненными глазищами косматое существо. Потом начала свиваться вокруг пришельца кольцами. Толмай открыл рот от удивления. По спине змея вздымались острые костяные перья, а шкура покрыта очень крупной серебристо-чёрной чешуёй.
— Кто это? — только и сумел выдавить Толмай.
— Тот, кто закручивается в спираль, — просипела Чернава. — Тот, кого не ждали, царь-Горыныч!
— Знаешь, — тоже прошептал её спутник, — в храме Аккади есть халдейские надписи, где пишут о таком змее. Я думал это выдумки жрецов!
— Тихо ты, — снова зашипела Нава. — Если услышат, нам не уйти. Мы не готовы на встречу с ним.
Змей сворачивался многоярусными кольцами, но голова его оказалась прямо напротив рыла лохматого чудища. Снизу из-за свёрнутых колец показалась его мохнатая мощная лапа и почесала змея под челюстью. Тот радостно захрюкал, затем развернулся по глади болота, подставляя лохматому зверю спину с костяными перьями.
Хотя Иркуйем был довольно крупным зверем, но сумел втиснуться меж острыми костяшками на хребте царь-Горыныча. В следующую секунду змей, извиваясь, пронёсся по болоту в сторону верестниковых зарослей, где притаились Чернава с Толмаем. Мощная змеиная чешуя не боялась колючек, и толстое тело пронеслось рядом, обдавая схоронившихся крутым смрадным запахом.
Толмай отпрянул в сторону по интуиции, только далеко отпрыгнуть всё же не успел. Хвост дракона разбил его кожаный панцирь в клочья. Но что панцирь — парень услышал пронзительный крик своей спутницы!
Встряхнув головой, он огляделся. Змей пронёсся куда-то в лес, оставляя за собой широкую тропу. Но ни среди кустов, ни на тропе Чернавы не было.
— Нава, где ты? — застонал странник. — Нава, милая, откликнись!
В ответ прошумел только ветер в кронах кедрача.
— Нава, Нава! Это я виноват! — юноша завыл, как смертельно раненный зверь, упал на колени и ударил кулаками в землю. — Не покидай меня, Нава! Что мне делать, Нава?..
В кедраче снова зашумел ветер, подхватил беспомощный крик и унёс его на вершину сопки.
Глава 10
Вернуть добропорядочность, честь — возможно ли? И не дорого ли придётся платить за невозможное?
Честь — не что иное, как особые правила, основанные на особенном порядке, с помощью которых народ или отдельный класс распределяет свою похвалу или порицание.
А. Токвиль.
— Ощущение твоё должно быть в теле, ибо оно не может существовать без тела, ты с этим согласен? А если мысль, ощущение, душа являются частью тела, то они конечно, не бесплотны.
Хозарсиф внимательно слушал Иофора, принявшего благосклонно гостя под своё покровительство в стране Мадиамской, которая протянулась зелёной лентой между Эламитским заливом и Аравийской пустыней. А когда настоятель храма узнал, откуда юноша прибыл, чей сын, и что случилось в Египетской каменоломне, то с нескрываемой симпатией стал к нему относиться.
Может быть, это и покажется на первый взгляд чем-то неприемлемым для этой жизни — ведь Хозарсиф совершил убийство! Пусть непреднамеренное, но всё же убийство! Мало ли что у него родственники королевских кровей. Впрочем, как раз это и имело место в отношениях и в желании священника оказать помощь, на то он и носит духовное звание.
Первосвященник Иофор принял юношу, как родного, и на трапезу всегда приглашал Хозарсифа к себе за стол. Они часто вели философские беседы, благотворно влияющие на юношу, который, хотя и получил воспитание с тремя мистериями посвящения Осириса от египетских жрецов, но с удивлением обнаруживал в догматическом богословии массу неизвестных ему жизненных, философских и умственных идей.
В первые дни пребывания под крылом Иофора, первосвященник сказал Хозарсифу, что необходимо провести обряд очищения от совершённого греха убийства. Пастырь начал разговор с осторожными оговорками и методами лояльного подхода и уговора.
Но Хозарсиф сразу же согласился, потому что сам давно испытывал духовную слабость после кончины охранника. Нет ничего невозможного для того, кто готов к покаянию, кто способен принести любую жертву, лишь бы исправить положение и переступить через подставленную рогатым рогатку.
Отец Иофор внимательно выслушал кающегося грешника, потом, помолчав немного, с горькой улыбкой произнёс то, чего юноша непроизвольно боялся и думал, что можно как-нибудь обойтись без самого страшного наказания. Однако, для настоящего очищения требовалась настоящая жертва. И первосвященник произнёс тихо, но слова его раздавались под сводами храма, как тяжёлый набатный колокол:
— Ты не знаешь что это такое, Хозарсиф. Мистерия, очищающая от убийства, приносит много, но много и забирает. Часто над землёй раздаются голоса многих волхвов, обращающихся к верующим, что если люди будут уклоняться от исполнения обрядов, от святых волхований, от жертвоприношений, то очень скоро разливы рек не прекратятся и снова наступит Великий Потоп, ибо не оставляет Господь в живых никого, кто живёт только извращением.
Мистерия очищения — не жертвоприношение. Ты можешь просто не вернуться оттуда по своему желанию. И точно не вернёшься, пока основательно не подготовишься. В первую очередь реши, где ты собираешься проникнуть в царство теней?
— У меня есть выбор? — удивился Хозарсиф.
Хотя он был давно уже посвящён в жреческий сан Осириса, но ни в храме Амона-Ра, ни в других местах юноше ничего не говорили про такие обязанности и возможности. Вероятно, убийство никогда не обсуждается кроме тех, кто только этим и занимается. А здесь вопрос вставал ребром: либо соглашаться на мистерию очищения с опаской остаться навсегда в царстве теней, либо жить со свалившимся на плечи происшествием и всю свою жизнь уговаривать совесть, чтобы не очень-то мучила — ведь чего случилось, то случилось. Не вернёшь, не восстановишь. Мало ли в этом мире умирает людей каждый день?! Одним больше, одним меньше — жизнь такая.