Юность, обожженная войной

ФРОНТОВОЙ ДНЕВНИК МИХАИЛА БЕЛОВИЦКОГО

Пролог

Моему прадедушке 91

год, он ребенок войны.

Все мое детство пронизано рассказами об этих жутких 5 годах.

Фронтовой дневник брата прадедушки переписан в оригинале.

22 июня 1941 года

В этот день я впервые взялся за перо, чтобы записать свои мысли и события, тем или иным образом коснувшиеся меня, моей жизни, жизни родных. Почему я взялся за перо именно в этот день, думаю, поймёт каждый, потому что такие даты не очень часто бывают в жизни людей и даже поколений. Хотя вру. Вести дневник я берусь

действительно впервые, а за перо взялся не впервые. Когда я учился в 4-5 классах я пытался испробовать свои силы на поэтическом поприще. В то время в Испании в самом разгаре полыхала гражданская война. В боях против мятежников особенно отличался республиканский лётчик Рамос. Он смело вступал в поединки с франкситскими, немецкими и итальянскими лётчиками и всегда выходил из них победителем. Но однажды его постигла неудача и он погиб. Его гибель произвела на меня огромное впечатление. Я не мог оставаться безучастным к этому. Мстить фашистам за его гибель я, в свои 12-13 лет – не мог. Хотя мне кажется, что отомстить я бы смог, но взрослые были об этом другого мнения и дружески советовали учиться и подрасти. Тогда меня как-то натолкнуло на то, что свои чувства, своё отношение к моему герою я могу выразить в стихах, не в простых, а в огненных, берущих за душу, стихах.

Вскоре стихотворение, посвящённое гибели Рамоса, было готово. Я выслал его тексты в редакцию краевой газеты «Сталинские ребята» и в Испанию. Из Испании ответа я не получил, а из редакции пришёл ответ, в котором моё негодование фашизмом полностью разделялось и в очень вежливой форме давался совет лучше писать в газету о наших школьных и пионерских делах, об участии в МОПРе и т.д. Но и после этого я не скоро убедился, что одного желания стать поэтом слишком мало. В 6-7-х классах я решил испробовать свои силы в прозе. Тематика – героика гражданской войны. «Тихий Дон», «Как закалялась сталь», «Юнармия»,» «Кочубей»,»Мятеж», «Чапаев», «Грозовые годы», «Железный поток» и др. – вот круг моих увлечений. Это мои учителя и воспитатели.

Герои, о которых я думал писать и начал писать, это до последней капли крови преданные делу революции люди. Демид Власов – участник империалистической войны, опытный солдат. С первых дней революции стал на её сторону и защищал её с оружием в руках. Второй – дед Приходько, крестьянин, всю свою долгую жизнь влачил жалкое существование.

Октябрьская революция открыла ему глаза на то, что и он человек, что и он – труженик, достоин хорошей, красивой жизни. И дед Приходько сначала сам, с дробовиком, а потом во главе организованного им партизанского отряда пошёл воевать за красивую жизнь, за родную советскую власть. Мною было исписано несколько тетрадей. Моим друзьям, которым я зачитывал отрывки и демонстрировал иллюстрации к ним, моё творение очень нравилось.

Но, помня о своей поэтической деятельности, я своей повести дальнейшего хода не давал. Позднее я понял, что внутренний мир (этот термин я впервые узнал на уроках литературы), которым я наделил моих героев по сравнению с тем, какими я их хотел видеть, слишком беден. Пока писал, я успел их так полюбить, что мне ничем

не захотелось их опорочить. Для этого требовалось только бросить писать. И как бы ни жалко было с ними расставаться, я писать бросил. С тех пор прошло два года. И вот сегодня, когда все дома уже спят, я снова взялся за перо. Решил вести дневник. Писать только своё и для себя.

Начну с сегодняшнего дня.

22-го июня1941-го года

Часов в 12 дня мы с моим лучшим другом Гаврюшкой Ежовым пришли к нам. В передней комнате на нашей с братом кровати спал отец, только на рассвете возвратившийся из командировки. Несмотря на наши старания соблюдать по мере возможности тишину, мы его всё-таки разбудили. Проснувшись, отец поинтересовался погодой. Мы ответили, что погода хорошая. Ветра нет, на небе ни облачка. Ярко светит солнце. Потом отец спросил о новостях. Какие новости его интересуют, мы не знали, а поэтому сообщили только о том, что Гришка Швыдко сорвался с турника. Ударился крепко, но чувствует себя хорошо.

Потом как-то переключились на международные темы. Разговор в основном вился вокруг заявления английского посла Криппса о том, что германия сосредоточивает свои войска в Польше для нападения на СССР.

– Правильно наши сделали,– заявил Гаврюшка, – что вытурили его из Советского союза. Тоже сказал. Да что Гитлер совсем дурак, что ли? Воевать с нами! Он прекрасно понимает, что мы не Франция и, тем более, не Югославия и Греция.

Англичанам сейчас кисло от немцев на их островах. По две тысячи самолётов в день бомбят Англию. Поневоле начнёшь городить всякую ерунду, чтобы испортить нам настроение. Ведь, только мы да Америка не воюем.

– Конечно,– вступил в разговор я,– Англичане после разгрома Франции прекрасно понимают, что одни они ничего Гитлеру не сделают. Может единственный, кто может посадить его на своё место – это мы.

Но у нас пакт о ненападении с Германией. Только СССР и Германия – достойные соперники, достойные друг друга, а все остальные – так, махнул я рукой, ничего не значат как военные противники, ни для Германии, ни, тем более, для нас.

– Так или нет? – обратились мы к отцу.

– Поживём – увидим,– засмеялся отец.

– Уж не вы ли достойные противники Германии?

– А мы так что? Стрелять из винтовки умеем? – и, сами себе отвечаем: умеем.

– Из ручного и станкового пулемёта умеем? – умеем.

– С гранатами обращаться можем? – можем.

– Кто из вашей милиции больше выбил очков из нагана и мелкокалиберки, чем мы? – никто. А это на войне не последняя вещь. А из ваших, даже норму «Ворошиловский стрелок» не все выполнили.

И вдруг в самое необычное время, а именно в два часа дня, захрипел репродуктор. Потом хрип и треск прекратились.

– Передаём выступление председателя СНК СССР В.М. Молотова.

Сказано было так, что тревожно заныло сердце. Вот что оказывается. Мы спали, завтракали, гуляли, болтали, сожалели о том, что война будет не скоро, а на западных границах наши пограничники с четырёх часов утра сдерживают яростный натиск немецко-фашистских полчищ. Доболтались. Выслушав выступление Молотова, мы все трое поспешили на улицу.

На площади, в парке, на улицах полно народу.

Видно, не только нам в такую минуту трудно оставаться наедине с собой.

У Райисполкома начался митинг. Выступающие призывали всех, как один, встать на защиту своей Родины, и клялись не щадить своих жизней в борьбе с немецким фашизмом.

Здесь же открылась запись добровольцев. Сунулись туда и мы с Гаврюшкой, кто-то дал нам пинок под зад и посоветовал не путаться у людей под ногами. Мы – в военкомат. Какой-то лейтенант, которому мы мешали говорить по телефону, цыкнул на нас и тоже попросил не путаться под ногами.

– Да нет, я не на вас, – пояснил он в телефон, – а на « добровольцев».