Юность
Шрифт:
– Эй, солдат! – обращаюсь я к кому-то из стоящих у остатков моста воинов.
Тот вскидывается, потому что внимательно смотрит на водную гладь.
– Сьере?
– Мне нужно ведро и длинная верёвка.
Солдат кивает и исчезает. Я же с наслаждением принюхиваюсь к столь приятному запаху. Неужели… Чувствую, как прихожу в волнение. Если мои догадки сейчас оправдаются, то плевать нам на рёсцев! Обойдёмся без них!
– Позвольте, сьере граф? Вы же зачерпнуть хотите?
– Верно.
– Сейчас.
Солдат кидает вниз ведро, я снова считаю. На шести снова звук. Воин раскачивает верёвку, потом тянет. Теперь
Солдат с удивлением смотрит на горящую у меня в руках ветку, а я бросаю её на землю и тщательно затаптываю. Но импровизированный факел упорно не желает гаснуть. Но наконец мне удаётся его потушить, и я обращаюсь к солдату:
– Передай своему командиру, что я, граф дель Парда, прошу поставить пост возле этих двух колодцев и никого не подпускать к ним. Особенно с огнём. Сделаешь?
– Конечно, сьере граф!
Боец, кажется, догадался. Ну и пусть. Удивительно, как только здесь всё не взорвалось, когда горел мост… А впрочем, понятно почему: большие крышки валяются чуть в стороне – тушурцы закрыли ими колодцы, едва вспыхнул первый пролёт.
Пора к герцогу! И чем быстрее – тем лучше!
Дель Саур встретил меня с мрачным видом, хотя, едва я переступил порог шатра, попытался улыбнуться. Я, в противоположность ему, буквально излучал оптимизм.
– Здравствуйте, сьере граф!
– И вам не хворать, сьере герцог.
– Что?
Его брови сложились домиком, и я поспешил его успокоить:
– Доброе утро, сьере главнокомандующий! Как спалось? Как себя чувствуете?
Глаза Урма округляются, и он начинает подниматься со своего места, пытаясь заглянуть мне в глаза. А что глаза? Всё отлично! У нас есть нефть, у нас есть пленники, у нас даже лес есть нормальный, пусть до него и три дня пути. Железо, верёвки, камень – всё в избытке. Людей, в смысле – воинов, правда, маловато. Но то, что Кыхту полный абзац, – однозначно!
– Ты чем думаешь, Атти?!
– Ого! А зачем злиться, Урм? Тем более когда всё так удачно складывается.
– Удачно?!
Кажется, герцога сейчас разорвёт от злости, но я кладу свиток на стол, разворачиваю его:
– Прошу взглянуть, сьере главнокомандующий.
Тот буквально белеет, потом берёт себя в руки, смотрит на бумагу и… вся злость мгновенно исчезает. Несколько мгновений разглядывания, осмысление, а потом следует вопрос:
– Откуда?!
Скромно опускаю голову:
– Я же не зря тут шастал. Полюбовался. Пощупал. Поспрашивал. Здесь роем ров. Как можно более глубокий. Думаю, роста на три. По краю ставим частокол, а если будем экономить дерево – то стенку из камня, чтобы прикрыть людей. – Веду пальцем дальше: – Требучеты ставим в этих точках. И начинаем гвоздить. Без перерыва, без отдыха. Пусть крепкорукие
– А мы…
– Естественно, не пойдём. Рабы пойдут. А мы полюбуемся. – Улыбаюсь во все тридцать два зуба. – А когда их покрошат, мы ещё добавим огоньку…
– Масла нет. Империя нас обманула.
Снова усмехаюсь:
– А нам оно и не нужно. Тут, оказывается, полно нафты.
– Нафты?
– Земляное масло. Я из него такой зажигательный состав сделаю – куда там рёсской жиже! Словом, Кыхт, можно считать, уже пал, хотя этого ещё не знает. Но клянусь Высочайшим, город будет наш!
Герцог смотрит на меня тяжёлым взглядом, но клятва есть клятва. Слово произнесено. А такое нарушать нельзя.
– Что нам нужно ещё, Атти?
– Начинать немедленно строить мост, выставить против ворот те машины, что у нас есть, и пусть сразу начинают вести огонь остатками имперского масла. Чтобы не было вылазок. Остальных рабов поделить на три части: одни должны начать рыть ров, вторых – гнать добывать лес, третьи пусть делают глиняные кувшины и добывают камень у скал.
– У нас почти сорок тысяч тушурцев…
– Скоро убавится. А что останутся – умрут на стене.
– Ты хочешь их погнать на убой?
Вся моя напускная весёлость исчезает без следа.
– Сьере Урм, вы же знаете, либо они – либо мы. Когда я был на вылазке, знаете, сколько скелетов таких вот неудачников мы обнаружили во всяких укромных местечках?
А ещё я умалчиваю о том, что в одном овражке мы наткнулись на кучу деревянных колов, на которых повисли голые скелеты в остатках нашей, фиорийской одежды.
Герцог горбится, словно его давит неимоверная тяжесть, потом глухо роняет:
– Да простит нас Высочайший… – И осеняет себя знаком анка, его символом.
Стройка начинается практически немедленно. Герцог выходит из шатра и зычным голосом лично отдаёт распоряжения. Вся масса солдат тут же приходит в движение. Оказывается, пока я, так сказать, отдыхал, Урм не сидел на месте, а следовал придуманному нами плану. В общем, как у хорошего маршала – каждый боец знает свой манёвр. Свист плетей, вопли рабов и рабынь, писк детей, скрежет металла. Всё как полагается. Пленники в собственных халатах таскают землю и попадающиеся в ней булыжники, валят всё это в воду. Течение медленное, и то тут, то там из-под поверхности водной глади показываются небольшие холмики, впрочем почти сразу же скрывающиеся обратно под воду. Поток хоть и неспешный, но рыхлый грунт почти мгновенно размазывает по дну. Фиорийцы матерятся, машут без устали плетьми, просто избивают покорно принимающих побои рабов… В воду летит мусор, потом кто-то умный догадывается загнать в воду пленников, выстроив их стеной вместо опалубки. Это наконец начинает приносить кое-какой результат. Во всяком случае, вскоре проявляется целая земляная коса, которую под ударами ножен и копейных древков утаптывают ногами. Потом выдирают пленников из воды, их почти засыпало по пояс, самим им не выбраться. Гонят им на смену новую партию. Медленно, но верно насыпь растёт. Вот она уже добирается до первого из быков моста. Продолжается. С плачем, воплями, стонами и криками. Растёт. Растёт. Есть!