Юрбен Грандье
Шрифт:
В четыре часа за ним пришли подручные палача, положили его на носилки и понесли; в дверях им встретился уголовный судья Орлеана, который хотел еще раз попробовать убедить Грандье сознаться в преступлениях, но тот проговорил:
— Увы, сударь, я все сказал, и совесть моя чиста.
— Не угодно ли вам, чтобы я помолился за вас? — спросил судья.
— Вы меня весьма этим обяжете, — отозвался Грандье, — я даже прошу вас об этом.
Тогда ему дали в руку факел, который он поцеловал, когда его выносили из ратуши; Грандье смотрел на окружающих скромно и твердо и попросил тех, кто его знает, помолиться за него.
С порога ратуши был зачитан приговор, после чего несчастного положили на
— Сударь, помните, что Господь наш Иисус Христос вознесся к своему Отцу после мук, принятых на кресте. Вы человек разумный, так что мужайтесь. Я принес вам благословение от вашей матушки, мы с нею молимся, чтобы Господь был к вам милостив и принял вас к себе в рай.
Эти слова придали Грандье силы: обратив к небу искаженное страданиями лицо, он сотворил короткую молитву и, повернувшись к достойному кордельеру [40] , проговорил:
— Будьте моей матери сыном, молитесь за меня Богу и поручите душу мою молитвам всех наших добрых монахов. Я ухожу из жизни утешенный, что умираю невинным, и надеюсь, что Господь снизойдет ко мне и примет меня в рай.
40
Кордельеры — другое название францисканцев.
— Вы не хотите поручить мне еще что-нибудь? — продолжал отец Грийо.
— Увы, — ответил Грандье, — я обречен на жестокую смерть. Отец мой, прошу вас, умолите палача сделать ее не такой мучительной.
— Попробую, — согласился кордельер.
Отпустив кюре грехи in articulo mortis [41] он сошел с паперти и, пока Грандье произносил формулу публичного покаяния, отвел палача в сторонку и спросил, нельзя ли избавить казнимого от страшной агонии, надев ему сорочку, пропитанную серой. Палач ответил, что, согласно приговору, Грандье должен быть сожжен заживо, поэтому он не может использовать средство, столь бросающееся в глаза, однако за тридцать экю готов задушить осужденного, когда станет поджигать костер. Отец Грийо тут же отсчитал монеты, и палач приготовил веревку. Подбежав к осужденному, кордельер в последний раз обнял его и шепнул о договоренности с палачом. Грандье повернулся к последнему и полным признательности голосом проговорил:
41
На смертном одре (латин.).
— Благодарю тебя, брат мой.
Но тут по приказу Лобардемона стражники алебардами прогнали отца Грийо, и процессия двинулась в путь, дабы повторить ту же церемонию перед церковью урсулинок и на площади Святого Креста. По пути Юрбен заметил Муссана с женой и, повернувшись к ним, проговорил:
— Я умираю вашим слугою, и если когда-нибудь у меня вырвалось грубое слово по вашему адресу, простите меня.
Когда процессия прибыла на место казни, превотальный судья подошел к Грандье и попросил у него прощения.
— Вы меня ничем не обидели отозвался
Тут подошел палач, выломал задок тележки, а его подручные отнесли Грандье на костер; поскольку сам он стоять не мог, его приковали за пояс к столбу с помощью железного обруча. В этот миг в небе появилась стая голубей; ничуть не пугаясь громадной толпы, в которой стражники безуспешно пытались древками алебард расчистить место для судейских, птицы принялись летать вокруг костра, а один голубь — белоснежный, без единого пятнышка — уселся на верхушку столба, к которому был прикован Грандье. Его противники принялись вопить, что это дьявольское воинство, явившееся за своим властелином, однако многие говорили, что у дьяволов нет обыкновения принимать вид голубей и что птицы прилетели, чтобы свидетельствовать о невиновности осужденного, раз этого не сделали люди. Чтобы как-то сгладить впечатление от происшествия, некий монах заявил на следующий день, что видел, как вокруг головы Грандье кружился огромный шмель, а поскольку по-древнееврейски имя Вельзевул означает «повелитель мух», то совершенно очевидно, что это он сам в обличье своего подданного прилетал за душою колдуна.
Когда Грандье приковали к столбу и палач накинул ему на шею веревку, которой намеревался задушить кюре, монахи очистили от дьяволов землю, воздух и дрова костра, после чего спросили у приговоренного, не желает ли он публично покаяться в своих преступлениях, но Юрбен ответил, что ему нечего сказать и что он надеется, претерпев муки, в этот же день предстать перед Господом.
Писец в четвертый раз зачитал приговор и осведомился у Грандье, продолжает ли он стоять на своем.
— Разумеется, — ответил Юрбен, — ибо все, что я сказал, — чистая правда.
Тогда писец удалился, заметив, что если приговоренный желает сказать что-либо народу, то может начинать.
Однако врагам Грандье это было не по нраву: они знали его красноречие и мужество, а твердое отрицание вины в миг смерти могло разрушить все их планы. Поэтому едва Грандье открыл рот, как они щедро плеснули ему в лицо святой водой, так что у бедняги захватило дух, а когда через несколько секунд он отдышался и начал говорить, один из монахов закрыл ему рот поцелуем. Поняв его намерения, Грандье проговорил достаточно громко, чтобы его услышали люди, стоявшие вокруг костра:
— Настоящий поцелуй Иуды.
При этих словах монахи так разозлились, что один из них трижды ударил Грандье распятием по лицу, делая при этом вид, что подносит его для поцелуя, однако после третьего удара из носу и на губах кюре выступила кровь. Он поэтому сумел лишь крикнуть в толпу, что хочет услышать «Salve Regina» и «Ave Maria» [42] , и множество голосов запели эти молитвы, а сам он стоял, сложив руки и возведя очи горе, и вручал свою душу Господу и Пресвятой Деве. Экзорцисты снова спросили, не желает ли он признать…
42
Католические молитвы Богородице (латин.).
— Я все сказал, отцы мои, все! — воскликнул Грандье. — Я надеюсь лишь на милосердие Господне.
После этого отказа ярость его недругов достигла предела, и отец Лактанс, схватив соломенный жгут, окунул его в ведро со смолой, стоявшее подле костра, зажег факел и, ткнув им в лицо Грандье, осведомился:
— Несчастный, неужто ты так и не хочешь сознаться и отречься от дьявола?
— Не знаю я никакого дьявола, — ответил Грандье, отодвигая руку монаха, держащую факел, — я от него отрекся, отрекаюсь снова от него и его сует и молю Господа о милосердии.