Юридическое мышление: классическая и постклассическая парадигмы
Шрифт:
Даже при поверхностном взгляде на представленные модели обнаруживается идеологический перекос в ту (левую) или иную (правую) сторону. Вряд ли стоит утверждать, что этот перекос свидетельствует о намеренном обмане ученых творивших и творящих в рамках классической научной картины мира. Среди серьезных мыслителей намеренный обман встречается довольно редко. Впрочем, представляется, что и в долгосрочной перспективе обман играет намного меньшую роль, чем те ориентиры, которые навязывает сама мысль вследствие собственной структуры и социо-культурного контекста породившего ее.
Изменяющийся мир, мир который метафорично обозначается и означивается как мир третей волны (Э. Тоффлер), постиндустриальный (Д. Белл), сетевой (М. Кастельс) предлагает, одновременно, разрушая стереотипы тотального господства классических парадигм, новое осмысление изменяющейся реальности, не вписываемой в общепринятые понятия, схемы и термины и не выводимой из какого-либо начала (Разума, Духа, собственности или права). Новое осмысление действительности
151
Честнов И. Л. Ценность права в постклассическом измерении // Российский журнал правовых исследований. 2015. № 3(4). С.7.
152
Там же.
Это в свою очередь, подвергает сомнению классические утверждения априорности культурных ценностей вообще и правовых в частности. Идеи классического понимания ценностей достаточно хорошо известны (М. Шелер, Гартман, Рикерт) 153 . Отметим лишь то, что является доминантой классических рассуждений. Так, Риккерт утверждает, что единство и объективность наук о культуре обусловлены единством и объективностью нашего понятия культуры, а последнее, в свою очередь, – единством и объективностью ценностей» 154 . Человек в классическом звучании «место встречи бытия с Богом» (Шеллер) при этом Человеческое начало в человеке определяется тем, что выходит за пределы его биологической и социальной жизни, т.е. вечный божественный Дух, который «осуществляется в человеке и через человека в порыве мировой истории, а «оживотворение» духа есть цель и предел конечного бытия и прогресса» 155 .
153
Шелер М. Избранные произведения. Пер. с нем. / Пер. Денежкина А. В., Малинкина А. Н., Филлипова А. Ф. М.: Гнозис, 1994. С. 299–302; Гартман Н. Эстетика / Пер. с нем. Киев: «Ника-Центр», 2004. С.454–456; Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. М.: Республика. 1998. С. 59.
154
Риккерт Г. Указ. Соч. С.59.
155
Шеллер. М. Положение человека в космосе // Проблема человека в западной философии: Переводы. М.: Прогресс, 1988. С. 76, 94.
Из вышеизложенного следует, что духовность человека как сфера восприятия и реализации ценностей, не сводится к психике, мышлению, познанию, а имеет трансцендентный источник. Аппелляция к трансцендентному источнику выглядит, может и заманчиво, но научно не убедительно, по крайней мере, сегодня. Поскольку как показывает практика люди ни индивидуально, ни коллективно не могут одинаково реагировать на окружающую их реальность таким же образом, как одно химическое вещество реагирует на другое, когда их смешивают в пробирке. А отсюда, можно смело предположить, что время классических парадигм с их столь же классической (холистической, индивидуалистической) идеологической составляющей уходят в небытие истории.
Однако это не означает конца науки вообще и ее идеологической составляющей в частности. Их новое качество, как собственно говоря, и форма выражения, порождают новые ракурсы осмысления социо-культурных феноменов, но уже с новых позиций с позиций человекомерности (И. Л. Честнов), включающей в себя объективное и субъективное (чувства, вера, интуиция, видение) одновременно. Субъект – объектные отношения, сменяют субъект – субъектные отношения, включающие в себя и субъект – объектные. И. Л. Честнов, апеллируя к знаменитому тезису Ж.-Ф. Лиотара о том, что современность – это недоверие к метанарративам, утратившим сегодня свое легитимирующее значение, отмечает, что право –
156
Социокультурная антропология права: Коллективная монография / Под ред. Н. А. Исаева, И. Л. Честнова. СПб.: Издательский Дом «Алеф-Пресс», 2015. С. 101.
Данный разворот проблемы понимания и познания предполагает включение иррационального компонента в данную парадигму. Иррациональный компонент связан с чувствами, субъективными переживаниями, верой, в конечном итоге, по поводу познаваемой действительности, которая не препарируется как труп, а воспринимается как целое, в котором человеку отводится главная роль как творцу и творению одновременно.
Рассмотрим процесс формирования правовых знаний в институциональном, а также близких ему направлениях дискурс-анализ и теории социальных представлений. Итак, Человек творец и творение одновременно. Он это он и он это – Всё. Всё, что конструирует человек, содержит субъективное и объективное одновременно в социологической феноменологии такое сочетание именуется как интерсубъективность. Интерсубъективность может рассматриваться в терминах человекомерности. Человекомерность выступает как бы фильтром, между людьми и условной «объективной» ситуацией, которой сопутствуют субъективные переживания (вера, ожидание, желание, интересы и т.п.). Объективное и субъективное существуют в неразрывной диалектической связи.
Формирование социальных институтов, в том числе и правовых, связано с экстернализацией и объективацией – двумя моментами непрерывного диалектического процесса. Третьим моментом является интернализация (посредством неё объективированный социальный мир переводился в сознание в процессе социализации) 157 . В то же время институциональному миру требуется легитимация как способ «объяснения» и «оправдания». Поэтому легитимация может и должна рассматриваться в контексте институционального процесса. Объективация, интернализация, а также легитимация непосредственно связаны с формированием знания. Формирование знания неотрывно сопряжено с верой.
157
Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания. М., 1995. С. 102.
Л. А. Микешина рассматривая формирование знания, справедливо отмечает, что моменты веры, как и сама категоризация и установка, чаще всего ускользают от внимания гносеолога, и происходит это, в первую очередь, потому, что они существуют в перцепции неявно, неосознанно, а сама деятельность по построению предметного образа редуцирована и сокращена. Обращаясь к исследованиям социальной феноменологии, автор разделяет точку зрения Шуца, что «несомненное предшествующее знание с самого начала дано нам как типичное» при этом конструкты здравого смысла, используемые для типизации, «имеют по преимуществу социальное происхождение и социально санкционированы» 158 .
158
Микешина Л. А. Философия познания. Проблемы эпистемологии гуманитарного знания. М., 2009. С. 251.
И далее, выявляя коммуникативную природу многих «параметров» повседневного мышления, автор отмечает его самоочевидность и непроблематичность. «По отношению к повседневному действию утверждается, что в рамках референтной группы (мы-группы) «большинство личностных и поведенческих типов действия воспринимаются как нечто само собой разумеющееся (пока нет свидетельства в обратном) – как набор правил и предписаний, которые не опровергнуты до сих пор, и предполагается, не будут опровергнуты в будущем» 159 , т.е. берутся на веру.
159
Там же.
В процессе познания всегда не явно присутствуют иррациональные компоненты постижения реальности (вера, интуиция, доверие, сопричастность и переживание «общей судьбы»). Неизведанный, «страшный» мир повседневности становится понятным в связи с рутинами, принятыми на веру. Опыт, таким образом, полученный в процессе передачи знаний, наполненный иррациональными переживаниями, опять же следуя рассуждениям социальных феноменологов, теперь уже П. Бергера и Т. Лукмана, становился «осажденным (седиментированным), то есть застывшим в памяти в качестве незабываемой и признанной сущности» 160 .
160
Бергер П., Лукман Т. Указ. соч. С. 113.