Юрий Гагарин
Шрифт:
— Наша, гагаринская, что нос, что губы…
Но покурить, быть может впервые в жизни, вышел из дому. Присели на ступеньки с Юрием. Начал расспрашивать про службу, про северное житье. И перевел разговор на тему, тогда волновавшую многих.
— Ты вот что растолкуй мне, сынок… Тебе, пилоту, должно быть понятней. К чему, зачем все эти ракеты? Ну, оборонное дело — ясно, тут мы не должны уступать. А тут аж к самой Луне пульнули! Такие деньги зазря ухлопали. На нашей планете еще мрут с голодухи… Ну пролетела ракета вблизи Луны… Проку-то нам что от нее? Разве что теперь любоваться? Так ее отсюда
Юрий долго не находил, что сказать. Как, какими словами отцу разъяснить, что это движение жизни, что человечество подступило к такому порогу, за которым открываются вселенские тайны? И если эти тайны станут доступны, полеты в космос обернутся пользой не для звезд, а для самой же Земли. Тем более, когда на орбиту поднимется человек. Это скоро! Вон даже Покрышкин пишет в «Красной звезде»:
«Мы, советские летчики, горды тем, что именно Советский Союз явился пионером первого полета во Вселенную. Я уверен, что недалек тот день, когда не только вымпел с надписью «Союз Советских Социалистических Республик», а сам гражданин СССР полетит в космос».
— Космос, отец, для земли нам нужен. Сейчас это трудно понять, но так оно будет… Какая погода на всей планете? Спутник узнает, доложит. Какой где выращен урожай… Человек будет вертеть всю землю и так и сяк, как будто бы школьный глобус. Не говоря уже о науке — в дебри ее нам с тобой сейчас не залезть…
Алексей Иванович отворачивался, дымил самокруткой, делал вид, что пропускает мимо ушей то, что пытается доказать, внушить ему сын.
Крякнул, поднялся, сказал насмешливо:
— Природа, Юра, шуток не любит, ее не переиначишь. А урожай — что ж на него смотреть, его прежде посеять и вырастить надобно.
В такие минуты Юрий и сам начинал сомневаться. Идет спор скептиков и оптимистов. Это видно даже по заголовкам в газетах: «Человек устремляется к звездам», а рядом: «Пока человек не летал в ракете».
Не летал… А и вправду — зачем лететь? Отец по-дымливает самокруткой, кивает прохожим, замедляющим шаг у калитки:
— Добрый вечер, Иваныч. Здоровьице как?
— Да держимся помаленьку… за воздух.
Лица людей озабочены. Только-только из развалин начали подниматься. Подновился Гжатск, крыши свои подлатал, кое-где заложены новые городские дома. Мимо проскрипела тачка-коляска, полная свежего сена. Вслед за ней другая — с песком и щебнем… Большинство пока что в нужде. Да и в гагаринском доме не сказать чтобы богато. Мать обрадовалась и смутилась, когда Юрий положил на комод пачку денег, специально берег отпускные.
— Спасибо, Юраша, ты себе-то опять, поди, ничего не оставил?
Открыла ящик и подала ему аккуратно подшитую стопку почтовых бланков. Обратный адрес — войсковая часть, откуда он посылал переводы. Ни одного месяца не пропустил. Почти ползарплаты — в Гжатск.
Валентин наведывался вечерами, как говорил он, «не чуя ног» — работал электриком и, конечно, нахаживался за день «вдоль деревни от избы до избы», налазывался по столбам. Зоя — медсестра, получает мало, а хлопот невпроворот. Да, непростая она, эта штука — жизнь, особенно в таком городишке.
Облака плыли розовые, подгоревшие сверху и снизу — здешнее солнце на пользу любому. Схватил дочурку
И тут восторженный, эхом отдавшийся от реки мальчишеский голос прервал блаженство отца.
— Спутник! Смотрите, спутник летит!
Юрий взглянул на небо и сразу увидел плывущую и спускающуюся где-то за Ленинградской звездочку. Неужели это был спутник? Не верилось, невозможно было представить, что это творение рук человеческих.
Когда он поднялся к дому, то увидел толпу соседей и отца посредине. Тот что-то растолковывал про погоду и про урожай, который видать с такой высоты.
— Вот так когда-нибудь пролетит над нами звездочка, а в ней человек… — сказал, как о чем-то обыденном и естественном, Юрий.
На сей раз Алексей Иванович с ним не спорил. А может, постеснялся других — ведь сам, выходит, выступал агитатором.
— Чудеса в решете…
Анна Тимофеевна вспоминала: «В тот приезд много у нас разговоров было о спутниках, о полетах космических ракет к Луне. Мы считали эти беседы естественными. Жгучий интерес к космической теме испытывали все советские люди, вечерами, случалось, высыпали из домов, следили за звездочкой спутника, бегущей по небосводу. Мы не замечали, чтобы Юра проявлял какой-то особый интерес к космосу. Обсуждал как все».
К месту службы, «домой, на Север», возвращались через Оренбург, так условились, половину отпуска у родных Юрия, половину — у родителей Вали. Но что-то новое нарастало в душе. На остановках Юрий выбегал за газетами.
— Слушай, Валя! Опять о полетах!
А жизнь в гарнизоне закрутилась по прежнему распорядку. И все же она как бы спрессовывалась, убыстрялась.
Что придавало ей ускорение?
Сразу как будто другой — приняли кандидатом в партию — новые общественные заботы, обязанности. Надо пройти испытание на коммуниста — не сплоховать ни в полетах, ни на земле.
А «занебесные» новости — одна за другой. 4 октября 1959 года запущена ракета с автоматической межпланетной станцией «Луна-3» на борту. Основная цель — получение фотографии поверхности обратной стороны Луны, недоступной для земных наблюдателей. 7 октября началось фотографирование с расстояния от 65,2 до 68,4 тысячи километров. Съемка осуществлялась двумя объективами с фокусным расстоянием двести миллиметров и пятьсот миллиметров на специальную термостойкую 36-миллиметровую пленку «изохром». «Изохром»… У него в шкафу четыре пачки с таким же названием. Там, за Луной, все делал автомат. Проявление продолжалось около трех минут. Передача изображений производилась по команде с Земли — более медленная на наибольших расстояниях, более быстрая — на близких… Фотокамеры засняли почти половину поверхности лунного шара, одна треть которой находилась в краевой зоне видимой с Земли стороны, а две трети — на невидимой. Это был первый в истории человечества успешный эксперимент по фотографированию и передаче из космоса изображений небесного тела.