Юрий Гагарин
Шрифт:
Звезды проступали на небе, как будто кто-то невидимый зажигал их там одну за одной. И Юрий наслаждался этим трепетным мерцанием бездны и будто видел удивительного старика. От реки тянулся белесый туман, как Млечный Путь, до которого было каких-то двадцать-тридцать шагов…
«Только много позже я уяснил, на каком летательном аппарате можно развить нужную скорость. Это — ракета. Не жалкий полет ракеты пленил меня, а точные расчеты. Вычисления могли указать мне и те скорости, которые необходимы для освобождения от земной тяжести… Одиннадцать тысяч сто семьдесят метров в секунду, то есть свыше десяти верст. При такой скорости человек, не принявший особых мер предосторожности, будет убит на месте, расплющен о заднюю стенку своего воздушного экипажа. Это все равно
Далее, в полете, пассажиру предстоит приучиться к неведомому на Земле ощущению отсутствия силы тяготения…»
А вот его же светло-зеленая книжка: «Цели звездоплавания». Издана в Калуге в 1929 году. Здесь не только технические вопросы.
«До сих пор мы говорили о покое и движении в жилищах. Но каковы же наши ощущения будут вне их в безграничном просторе Вселенной, на ярких и жгучих лучах Солнца?
Уже через окна здания мы многое можем видеть. Небо черное. Узоры звезд такие же, как и на Земле, только меньше красноты в звездах, больше разнообразия в их цветах. Они не мигают, не искрятся и при хорошем зрении кажутся мертвыми точками (без лучей). Солнце тоже кажется синеватым. Звезда представляется звездой, как Венера, а наша Луна едва заметна… Видно простыми глазами то, что на Земле нельзя видеть без телескопа. С помощью же последнего можно узреть, что совсем и никогда с Земли не видели…
Трудно представить себе, что чувствует человек среди Вселенной, среди этого мизерного черного шара, украшенного разноцветными блестящими точками и замазанного серебристым туманом. Нет ничего у человека ни под ногами, ни под головой…»
«Мы предполагаем это начало жизни уже готовым. Нам остается только описать его. Но как оно приготовлено на Земле и перенесено в эфир — это нас не касается…»
Юрий не знал, что в эти часы мечту Циолковского отстаивает его ученик Сергей Павлович Королев.
Из кабинета в коридор выходили ученые, инженеры, конструкторы. Только что закончилось совещание, лица у всех возбужденные. Появился Королев — во всей его позе, в выражении глаз желание спорить, убежденность в правоте.
— Заседали три часа, а единого мнения нет, — говорил один из участников совещания. — Завтра докладывать в ЦК. Там всегда требуют ясности. Пусть горькой, но правды. И обстоятельности…
— Что же тут неясного, — отвечал другой ученый. — Создавать пилотируемый спутник преждевременно. Самый верный путь — автоматы. Ну, например, для начала крупный, в несколько тонн, автоматический спутник. Начинить его аппаратурой…
— Нет, вы только представьте, это же уму непостижимо, — поддерживает его другой. — Как можно решить задачу возвращения с орбиты? Ваш спутник с человеком в скорлупе будет мчаться со скоростью 29 тысяч километров в час… Это же двадцать пять скоростей звука! И затормозить его надо так, чтобы приземлялся в тысячу раз медленнее. Фантастика! Да любой студент вычислит, что при этом у лобовой части аппарата должна возникнуть плазма с температурой в шесть-десять тысяч градусов!.. Как отвести тепло, чтобы ваш пилот, извините, не изжарился?
— Ну, на этот счет, — перебивал его собеседник, — уже найдены методы… Вы, я вижу, не знакомы с работами Келдыша, Петрова, Авдуевского.
Королев, все время сосредоточенно слушавший, вмешался в спор.
— Способ возвращения, говорите? Их несколько. Обычные крылья — раз. Торможение авторотирующими винтами, как у вертолета, — два. Мы предлагаем баллистический спуск, без подъемной силы с парашютной системой посадки. Форма аппарата — шар. При входе в атмосферу под углом пять-шесть градусов перегрузки не более девяти-десяти. Они продлятся не более минуты, что для тренированного летчика вполне переносимо… Покажите товарищам схему, — обратился он к ожидавшим помощникам.
— Жюльверны вы все, — вроде бы смягчаясь, силился
— Есть еще одно «но», — нервно прикурив от зажигалки, вмешалась женщина, как видно, биолог. — Мы об этом уже говорили, но Сергей Павлович почему-то замалчивает проблему. Позвольте спросить, а что мы знаем о невесомости? Фактически ничего. Те сорок секунд, в течение которых в самолетах всплывали наши… как это вам сказать… тренируемые, цирковой аттракцион, не более. Но длительная, рассчитанная на полет по орбите невесомость — это же тайна тайн! Человек миллионы лет был привязан к земле, жил в ее объятиях… И вдруг он теряет врожденное от природы ощущение! Что может статься с его хрупкой нервной системой? Я совершенно не исключаю, что в приливе новых, неведомых ощущений пилот может просто сойти с ума! Да, обезуметь! И вместо посадки, если ему будет доверено ручное управление, он улетит к Солнцу или куда-нибудь еще дальше в тартарары!
— Вы совершенно правы, — поддакнул ученый, — вон американцы… На своем «Меркурии» они планируют суборбитальный полет, невесомость в котором составит всего десять минут… Почему бы нам не пойти их путем?
— У нас разные орбиты, — многозначительно сказал Королев и повернулся к женщине: — Напрасно вы говорите, что я что-то замалчиваю. Я верю. Понимаете? Хотите, чтобы дал расписку? Пожалуйста. Состояние даже кратковременной невесомости, в котором пребывали наши летчики на самолетах, в пользу того, что ничего страшного в этом нет. Да, нервное напряжение будет велико и человек может на какое-то время растеряться. Но ему поможет автоматика! Если, разумеется, довести ее до совершенства… — Королев понизил голос: — И не правы те товарищи, которые считают, что мы должны идти за кем-то вослед. У нас свои головы на плечах, уважаемый коллега. Так же как абсолютно не могу согласиться, что первым космонавтом должен быть некий супермен с холодной кровью и железными, как у робота, нервами. Для первого полета нужно подобрать человека огромной нравственной чистоты, мужества, если хотите… настоящего патриота Родины. И мы найдем такого в нашем советском народе. Совершив подвиг, он предстанет перед всем миром во всей своей духовной и физической красоте, красоте именно советского человека. Думаю, что выбирать и готовить кандидатов в первый полет надо из летчиков…
…В кроватке завозилась, заплакала во сне Леночка. Опережая Валентину, Юрий вскочил из-за стола, подошел к девочке, подул осторожно на лобик в бисеринках пота — душновато было все-таки в комнате, а форточку открывать нельзя, простудится.
— Ложился бы, Юра, уже второй час, — сказала Валентина, и по совершенно бодрому ее голосу было ясно, что и она до сих пор не сомкнула глаз.
Юрий сделал вид, что собирается укладываться, но еще задержался за столом, только лампу прикрыл газетой. Не слишком ли он увлекся фантастикой? Только наладилась жизнь в северном гарнизоне, обещали квартиру, и опять тесная комнатенка. К чему он стремится? Не к яблокам же, нарисованным на обложке книжки — из оранжереи в космическом раю Циолковского?
Все-таки веселая история приключилась с теми учеными, что стартовали в Гималаях. Перегрузки при подъеме ракеты они перенесли благополучно, потому что находились в залитых жидкостью ящиках. Но вот вышли на орбиту, полет стабилизировался, и начались сплошные фантасмагории. Один не может понять, что с ним делается, не верит в свое движение, ни во что. Другому начало казаться, что сходит с ума и что он превратился не то в птицу, не то в рыбу. Все они не поймешь в каком положении: пятки сходятся с пятками, затылки с затылками… Всю утварь нужно привинчивать к стенкам. Но к чему стол, когда посуда не падает никуда? Все должно быть на привязи — и тарелки, и графины, и даже само кушание.