Юрий Гагарин
Шрифт:
Но пока они были вместе, все двадцать, и, столпившись у края аэродрома, над которым московское небо вдруг распахнулось в голубую необъятную ширь, припоминали Чкалова. У Юрия было ощущение, будто Чкалов, сойдя с оренбургского пьедестала, воскреснув, привел его сюда, к началу другого будущего. Но и в самом деле, разве не из рук в руки передавали его небу, а теперь и космосу не столь знаменитые, но прекрасные люди — Мартьянов, Акбулатов, Росляков. Да-да, Гжать впадает в Вазузу, Вазуза — в Волгу, Волга… в Урал, Урал… в Северный Ледовитый океан. И все это вбирает в себя московское небо, где за волокнистыми прядями облаков таится пронзенный солнечным светом космос.
На первом занятии им назвали основные курсы лекций: «Механика космического полета», «Авиационная и космическая медицина», «Астрономия», «Геофизика», «Кинофотосъемка», «Ракетная техника». Это теория.
Практика:
В. И. Яздовский, Н. Н. Гуровский, О. Г. Газенко, А. Р. Котовская… Пока что незнакомые фамилии преподавателей. Учителями по небесной механике, механике космического полета и ракетной технике назначались профессор М. К. Тихонравов, доктор технических наук Б. В. Раушенбах, инженеры К. П. Феоктистов, О. Г. Макаров, В. И. Севастьянов, А. С. Елисеев.
Михаил Клавдиевич Тихонравов всем своим видом — небрежно, но опрятно одетый, — напоминающий Юрию профессора, очертил на доске мелом круг, над ним еще больший, провел стрелочки векторов, обозначил их буквами и, повернувшись, спросил, кто из слушателей помнит первый закон Ньютона.
Юрий удивился: при чем тут механика космического полета?
— Вот вы, молодой человек, простите, товарищ старший лейтенант, — перехватил профессор взгляд Юрия.
Юрий встал, задумался, припоминая. Первый закон. Закон инерции?
— Всякая материальная точка находится в состоянии равномерного прямолинейного движения, пока и поскольку приложенные силы не заставят ее изменить это состояние.
Он проговорил это с волнением, не совсем уверенный в правильности ответа.
— Хорошо, — сказал профессор. — Второй закон я напомню сам. Ускорение материальной точки пропорционально действующей на нее силе и направлено в ту же сторону, что и сила. Садитесь, молодой человек. Мы сталкиваемся с двумя основными задачами механики космического полета: определить силы, с помощью которых можно управлять космическим аппаратом, заставляя его совершать заданное движение, и определить движение космического аппарата, если известны действующие на него силы.
Из объяснения Михаила Клавдиевича явствовало, что основным средством передвижения в мировом пространстве является ракета — открытие, сделанное К. Э. Циолковским еще в 1903 году. Есть атмосфера или нет ее, ракетный двигатель осуществляет одну и ту же задачу: тем или иным способом он выбрасывает некоторую массу, запас которой находится внутри ракеты. Срабатывает закон — действие равно противодействию. Ракета приходит в движение.
Профессор вычерчивал круги, эллипсы. Да, орбиты планет суть эллипсы, в одном из фокусов которых находится Солнце. Это первый закон Кеплера, того самого, что триста пятьдесят лет назад писал Галилею:
«Стоит лишь кому-нибудь выучиться искусству летать, а недостатка в колонистах из нашего человеческого рода не будет. Кто поверил бы в прежние времена, что плавание по безбрежному океану спокойнее и безопаснее, чем плавание по узкостям Адриатики, Балтийского моря или пролива Ла-Манш? Дайте лишь корабль и приладьте парус, способный улавливать небесный воздух, как тотчас же найдутся люди, которые не побоятся отправиться у такую даль. Словно отважные путешественники завтра столпятся у дверей, спешим мы обосновать для них астрономию…»
Михаил Клавдиевич наматывал орбиты спутников и кораблей, как нитки на клубок, стягивал планеты замысловатыми крючочками формул, и небо распахивалось шире и шире, и действительно словно снежной поземкой взвихривался Млечный Путь, и звезды вытаивали за окном под утро, когда, засыпая, Юрий склонялся над книгой.
Легко сказать, но как себе все это представить — космическую скорость, громадный расход энергии, чтобы преодолеть силу притяжения Земли? Двигатель ракеты, который выведет на орбиту корабль, должен развить мощность в 20 миллионов лошадиных сил. Это в три раза больше мощности Красноярской ГЭС. Какое еще сравнение приводили на лекциях? В годы войны наша авиационная промышленность выпускала до 55 тысяч самолетов в год, мощность моторов всей этой воздушной армады потрясающа. Но вся эта сила слабее шести ракет-носителей космических кораблей. Юрий еще в глаза не видел ракеты. Что это за сооружение? Общая длина 38 метров, диаметр 10,3 метра. Выводимый на орбиту полезный груз — 4725 килограммов. Космос не небо, его не измерить километрами. Здесь нужны другие параметры, другая
Как здесь сориентироваться человеку? Нужны совсем другие координаты. Вон там, у «хвостика» созвездия Большой Медведицы, Северный полюс мира. Если провести воображаемую плоскость через центр Земли перпендикулярно оси ее вращения, мы получим экватор нашей планеты, а в пересечении с воображаемой небесной сферой — небесный экватор. Точки пересечения небесного экватора с эклиптикой, то есть замкнутой кривой, которую Солнце описывает среди звезд в течение года, носят в небесной механике название точек весеннего и осеннего равноденствия. При расчете траекторий космических аппаратов в качестве одной из координатных осей часто принимается направление из центра Земли в эту точку, точку весеннего равноденствия. И все-таки, на какую площадку нужно встать, чтобы увидеть крошечный шарик Земли, а дальше, но в масштабе Вселенной, неподалеку три тоже не очень большие планеты — Меркурий, Венера, Марс. Это соседи, а вот Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун, Плутон — это уже совершенно невообразимо… Юпитеру требуется почти двенадцать лет, чтобы совершить свой путь вокруг Солнца на среднем расстоянии примерно пять астрономических единиц. Одна единица — а. е. — это небольшой шажок в 150 миллионов километров от Солнца до нашей Земли.
После лекции Юрий получил в библиотеке давно желанные книжки К. Э. Циолковского и, придя домой, с нетерпением сел за стол. Одна из книжиц называлась «Исследование мировых пространств реактивными приборами» — первая в мире научная работа, посвященная теории реактивного движения. С помощью такого аппарата Константин Эдуардович обосновывал возможность осуществления межпланетных полетов. Вот провидец!
Чем больше Юрий вчитывался в страницы, тем понятнее становился ему и сам Циолковский — такой далекий от него и вместе с тем такой теперь близкий человек. Юрий даже как бы перенесся в Калугу, прошелся по крутой улочке, поросшей подорожником, к домику, глядящему тремя окошками. Домик крайний, за ним почти от самого порога широкая луговина до проглядывающей белой лентой Оки, раскидистая ракита; на том берегу лесок. В самом деле, как это все близко сердцу, и совсем нетрудно представить себе человека с седой спутанной бородкой, с длинными волосами учителя гимназии, то ли подслеповатого, то ли излишне рассеянного в своей непрерывной думе. Но нет: ясные, проницательные глаза глядят из-под очков, глаза, которые видят не только ракиту, усыпанную чирикающими воробьями, но Вселенную до самой крохотной звездочки на краю серебристого Млечного Пути.
Вот он — Мечтатель, его Учитель, ведущий теперь с ним, Юрием, особый разговор со страниц своих необычных работ…
«Сначала мечта, да, мечта, фантазия… В юности я увлекся Писаревым. Он считал, что человек, работающий для осуществления своей мечты, счастлив, несмотря ни на какие лишения и насмешки неверующих. Счастье, говорил он, в том и состоит, чтобы влюбиться в такую идею, которой можно посвятить всю свою жизнь…
Я пережил однажды минуты необыкновенного восторга. Может быть, они и были началом мечты, которой я отдал все силы. Мне показалось после довольно длительных раздумий, что для поднятия за атмосферу, в небесное пространство, можно применить центробежную силу. Представьте себе, эта идея осенила меня в шестнадцать лет. Я был так взволнован, даже потрясен, что не мог усидеть на месте и пошел развеять душившую меня радость на улицу… Целую ночь не спал, бродил по Москве — я тогда пытался поступить в ремесленное техническое училище, преобразованное потом в Бауманское, и остался в стольном граде, чтобы продолжать самообразование — бродил, думал о великих следствиях моего открытия. Но, увы, еще дорогой понял, что заблуждаюсь: будет трясение машины и только. И уже к утру убедился в ложности моего изобретения. Однако недолгий восторг был так силен, что я всю жизнь видел этот прибор во сне и поднимался на нем с великим очарованием… Я видел во сне, что поднимаюсь к звездам на своей машине… Эта ночь на всю мою жизнь оставила след».