Юрий Гагарин

Степанов Виктор Александрович

Григорий полагал, что «на «отлично» может выполнить любую задачу, верит себе, на первое место при отборе ставит отличное знание техники, натренированность, летное мастерство». Судя по всему, этот рвался в космос сам.

Ну а что же Гагарин? Как рассуждает он?

Много лет спустя Павел Попович опубликовал записку, которая, быть может, решила судьбу Гагарина.

«Вопрос очень серьезный, — писал Юрий, — и над ним надо еще много думать. При выборе, вероятно, надо учитывать множество факторов. Здоровье? Но все мы проходили медицинскую комиссию, и довольно серьезную. Техническая грамотность? Но все ребята по всем дисциплинам успевают просто прекрасно. Уверен, что любые экзамены сдадут только на «отлично». Будут другие

тренировки, но всегда лучшими будут несколько человек. Трудно выбирать. Однако, по-моему, первый полет — это прежде всего высокое доверие, и на первый план при равенстве других качеств должны выйти моральные качества человека. Вероятно, уже сейчас нужно посмотреть, каким будет человек, первым полетевший в космос. На него будет смотреть вся планета. Как-то не думал об этом раньше, а вот задали вопрос, и приходится его решать. Ведь практически решается вопрос создания новой профессии. Какой она будет? Многое решит первый. Поэтому мне кажется, что первым должен лететь Человек с большой буквы, настоящий представитель Страны Советов. А с другой стороны, ведь, действительно, ничего сейчас не известно. Кроме того, любой отказ может произойти чисто случайно, и никто не знает, что последует за ним. Тогда получается, что послали человека на гибель. Брать на себя такое решение… как-то не задумывался, что конструкторы это делают постоянно. Очень опасно. Но мы же летчики, и каждый мысленно продумал и такую возможную ситуацию, когда решил идти в космонавты. Мы должны быть готовы к любым неожиданностям, для чего и необходима наша столь всесторонняя подготовка. И все же, отбросив в сторону всякие сомнения, я бы доверил, именно доверил, право полета Павлу Ивановичу Беляеву. Он настоящий Человек, с него можно брать пример. Нам, молодым, еще многому надо учиться у него. Он успел даже повоевать на фронте. Я думаю, что и мы успеем слетать в космос. Недаром же нас отобрали с большим запасом. Я очень хочу слетать в космос! Страстно! Хочу и надеюсь, что нас не будут долго задерживать на Земле!»

— Прекрасно, — сказал Королев, — Гагарин обобщил мысли всех. И я рассуждаю примерно так же. Конечно, хорошо бы послать Беляева, если бы не кое-какие претензии медицины.

Юрий не знал, будут ли зачитаны их сочинения, и пока еще группа не разошлась — он ничего не привык таить — высказался открыто.

— Вот что, ребята, кто полетит, неизвестно. Соперничество нам ни к чему. Я, например, назвал первым Павла Ивановича Беляева. Считаю, что он из нас самый достойный.

Беляев встал смущенный, хотя был и постарше, посдержаннее остальных:

— Спасибо, ребята, но здоровье мое не на все сто процентов, и дело, в общем, не в этом. Практически нас всех допустили к полетам. Но ведь признаемся честно, никто из нас не испытывал других перегрузок. После полета космонавта узнает весь мир. Но вот испытание славой — это самое трудное, труднее всего, что мы проходили! — и тепло, ободряюще посмотрел на Юрия.

Что еще запомнилось особенного в этой предбайконурской хлопотливости? Экзамены, конечно, экзамены. Знание корабля проверялось с дотошностью. Феоктистов нажимал на все «нюансы», словно прощупывал вместе с каждым все до тончайшего проводка. Подходил к тренажеру и Королев, может, Юрию так казалось, но в научениях Главного он чувствовал особое расположение. Он вел себя не строгим экзаменатором, а как бы напарником: поощрял хороший ответ, тут же подсказывал, если Юрий забывал какую-то мелочь, как будто собирался лететь вместе с ним.

В присутствии комиссии на земле совершили пробный «полет». Юрий изрядно поволновался, когда, назвав свой позывной, начал проверку оборудования. Мозг работал автоматически, руки сами тянулись к приборам. Пять, четыре, три, два, один… старт! И вдруг вводная:

— На вашем корабле вышла из строя система автоматической ориентации, ваши действия?

— «Заря»! Я — «Кедр». Вас понял. Отказала система автоматической ориентации.

Разрешите посадку с помощью ручной системы.

Ручную посадку ему разрешили, и Юрий открыл заветную пластмассовую защелку на боковой стенке. Там были записаны три цифры, набор которых на специальном устройстве позволял ему взять управление кораблем на себя.

В реальном полете эти цифры будут запечатаны в конверте. Он должен раскрыть его, оценив ситуацию, не принимая необдуманного решения.

— Корабль сориентирован, разрешите спуск по программе номер два.

По глобусу, над которым замерло перекрестье, Юрий определил, что в случае такой непредвиденной ситуации приземлится в одном из районов Сибири. Но комиссия решила, что пора выбраться из корабля. Место Юрия занимал Герман. Когда они познакомились? Сейчас было бы трудно вспомнить, но Юрия очень удивило необычное имя:

— Герман? Почему же вы Герман?

— Да отец увлекался Пушкиным…

Юрий быстро нашелся.

— А меня зовут Юрий. Если отчислят из космонавтов, подадимся в писатели, тем более что есть псевдоним: Юрий Герман. Неплохо?

Когда они, самые близкие друзья, собирались у Гагариных последний раз? Отмечали рождение Гали? Волынов, Леонов, Беляев, Николаев и Комаров. Перед прощанием разоткровенничались:

— Видишь ли, Юра, — сказал Николаев, — мы совершенно убеждены, что первым полетишь в космос ты. Мы крепко верим в тебя. И если все будет благополучно, смотри не зазнайся.

Юрия приобнял Беляев:

— Не обижайся, но это дружеское напутствие, нам кажется, что тебе будет легче лететь, если ты настроишь себя заранее.

— Спасибо, ребята, — растроганный таким участием, проговорил Юрий. — Если пошлют меня, честное слово, не подведу, а насчет славы… Вот вам мое сердце, оно всегда останется таким же, я ничем не выделялся и никогда не буду выделяться…

— Нет, Юра, ты выделяешься, — прервал Волы-нов, — ты выделяешься тем, что все мы любим тебя.

Что еще запомнилось? Валя, конечно, Валя. Перед самым отлетом проговорила с укором:

— Почему все всё знают, только мне ничего не известно?

— А что я тебе скажу? Нас шесть кандидатов. Из шестерых отобрали тройку. Значит, кто-то из этих троих. Будешь ждать. Ты же привыкла ждать летчика.

— Это только вам кажется, нашим мужьям, что мы привыкаем. Там я хоть слышала гул самолетов и молилась на твой парашют, а здесь?

Юрий мизинцем промокнул на щеках ее слезы, но и сам словно бы снял соринку с глаз:

— Ничего не случится. Если ты будешь ждать — я вернусь, помнишь, у Симонова: «Ожиданием своим ты спасла меня…» А знаешь что, давай-ка завтра махнем в Москву.

И опять Москва стала для них разлучницей, только тогда Валя, после гжатской свадьбы, уезжала к родным в Оренбург, а Юрий — на Север.

Вышли на Красную площадь. На нее всегда вступаешь как будто впервые. Напротив ГУМа остановились под липами, на которых уже набухали почки. Еще полмесяца — и взорвутся зеленым салютом. Долго смотрели на Мавзолей.

— Ты знаешь, Валюша, — тихо сказал ей Юрий, — с тех пор, как я впервые подошел к часовым, прошло много лет. Наверняка их сменили другие, а мне все кажется, что справа стоит один и тот же, тот самый, с изогнутой черной бровью. Понимаешь, здесь какое-то вечное время. Интересно, а видна ли Москва из космоса? Посмотри, эти красные звезды на башнях сливаются ночью со звездами в небесах.

Через день он пройдет по этой площади с космическим своим собратом — Германом Титовым. И они тоже будут мечтать, размышлять, только больше все молча, глядя на высокие стены, на ели, стоящие как часовые, на утесистую громаду Исторического музея, сверят свои часы по Спасским… Московский ветер будет пошевеливать полы их серых шинелей. А люди, встретившие их на брусчатке, наверно, подумают, что из какого-нибудь гарнизона проездом в Москве два молодых симпатичных летчика пришли посмотреть на Красную площадь…