Юрий Гагарин
Шрифт:
Но, не дожидаясь тоже смущавшегося Ивановского, положил на шар руку, как на громадный глобус, и начал спокойно объяснять:
— На что же он такое похож, а? Этот корабль. С чем его сравнить? В том то и дело, что не с чем. Ни самолет, ни пароход, ни ракета. Эмбрион космической мысли. Впрочем, может быть, это в миниатюре земной наш шар? Между прочим, в этой штуке больше двух с половиной сотен электронных ламп, тысячи различных транзисторов, почти шестьдесят электродвигателей. Каково? И своя, так сказать, биосфера. Вы будете сидеть внутри этого шара. Шесть кубометров — хватит? Но диаметр два о небольшим метра. Меблировка,
— А как с теплозащитой? — осторожно спросил кто-то из летчиков.
Сергей Павлович задумался, он вроде бы не ожидал этого вопроса:
— А вам разве Феоктистов не рассказывал? В том, что спускаемый аппарат должен быть сферой, они с Ти-хонравовым убедили всех нас. Мы еще два года назад сделали окончательный выбор: спуск должен быть баллистическим, без подъемной силы, с парашютной системой посадки. Очень важно было исследовать динамику движения спускаемого аппарата. Ну, и найти обмазку, да-да, обмазку той части, которая раскалится до десяти тысяч градусов. Вы окажетесь как бы в вихре метеорного пламени. Но не сгорите. Как, товарищ Гагарин, считаете, вы же были литейщиком? Даже металл расплавленный укрощают…
Гагарин улыбнулся, что-то вспоминая, и поддержал Королева:
— У нас был мастер в литейке, Николай Петрович Кривов, так тот любил повторять: «Огонь силен, вода сильнее огня, земля сильнее воды, но человек сильнее всего».
— Хорошая поговорка, — согласился Королев. — Можно сказать, космическая.
— Что я тебе говорил, — подтолкнул Алексей Леонов Бориса Волынова, — вот увидишь, первым полетит наш Юра.
— Я вас на минутку оставлю, — извинился Королев, — а вы, Олег Генрихович, продолжайте.
Ивановский начал рассказывать о системе терморегулирования, о том, что на всех участках полета в кабине будет поддерживаться комнатная температура, причем космонавт сможет регулировать ее «по своему вкусу».
— Насчет комнатной температуры это вы, конечно, зря, — проговорил кто-то с явной недоверчивостью, — тогда зачем нас поджаривают в термокамерах…
Снова едва уловимое беспокойство овладело летчиками. Уже не выдержав, обступив корабль, они руками дотрагивались до теплозащитной оболочки, поглаживали ее, словно старались лично убедиться в надежности. Олег Генрихович понял, что именно сейчас наступил самый ответственный психологический момент — безопасность полета проверялась, так сказать, лично, «прощупывалась».
—
— Вот такая проза, — подытожил неожиданно подошедший сзади Королев. — Но обо всем рассказать сейчас невозможно. Организуем специальные занятия, примем экзамены… — Желание успокоить, расслабить летчиков, слышалось в его голосе.
— И отметки будете ставить? — с иронией спросил Гагарин.
— А как вы думали? — с шутливой строгостью обернулся Королев. — Вот закатим вам двойку, тогда не будете улыбаться!..
Но лицо его смеялось ответно и выражало нетерпение раскрыть уготовленный заранее сюрприз.
— Ну а где же обещанное кресло? — спросил он Олега Генриховича.
Кресло уже подвозили. И, поднявшись на площадку, рабочие просунули его в люк, быстро установили внутри корабля.
Летчики, обступив, молча наблюдали за всей этой операцией.
— Вот тебе и место для живой души, — сказал рабочий, завинчивая последний шуруп.
— Ну кто? Кто первый? Кто опробует? — предложил Королев.
Летчики замешкались, подталкивая друг друга.
И тогда вперед вышел Гагарин. Он неторопливо снял ботинки и, ловко подтянувшись, опустился в кресло.
— Как тут и был, — удивленно произнес Королев. Летчики поочередно опробовали корабль, выбирались с недоумением:
— Такие удобства и комфортабельность! Для чего же нас раскручивают, выпаривают, поднимают на высоту Эльбруса и опускают на дно океана…
— Надо быть готовым ко всему, — сказал Королев, — это не аттракционы парка культуры и отдыха. И отбирали вас не только по состоянию здоровья, но и по состоянию духа. — И возможно, подумав, что перебрал через край, смягчил: — Один мой наставник в юные годы, когда я еще увлекался планеризмом и однажды вылез из-под обломков, сказал мне: «Не унывай, Сережа! Еще много раз будешь падать».
Снова вернулись в кабинет.
— Я только на минутку задержу вас, — проговорил Королев. — Евгений Анатольевич, смотрю, поглядывает на часы. Не будем нарушать режима, скажу только одно: еще есть возможность подумать, дело добровольное. Каждый пусть выберет сам. На отказавшихся не обидимся. А это на память…
На столе лежало с десяток шкатулок.
Первую Королев поднес Беляеву, как видно, соблюдая принцип старшинства, вторую — Комарову, третью — Поповичу, который был уже избран парторгом отряда, четвертую — Гагарину, а когда раздал все, сказал:
— В каждой шкатулке по два пятигранника с изображением герба нашего государства. Это копии вымпелов, которые остались на Луне, на западной окраине Моря Дождей. Как знать, быть может, кто-то из вас сам лично оставит такую монетку на пыльной лунной тропинке…
Дни летели уже не самолетом, а многоступенчатой ракетой.
Начали строить городок на станции Чкаловская, который с легкой руки Гагарина называли Звездным. Корпуса новых домов вырастали средь белесых берез и бронзовых сосен. Юрий сразу облюбовал местечко, куда выбегал на зарядку, разминался на тропке, входил под ветвистый зеленый тент.