Юрий Гагарин
Шрифт:
И в этот момент из толпы выступил Королев, который наверняка слышал весь разговор.
В смущении девушка потянулась было за собачкой, но Сергей Павлович остановил:
— Ладно уж… Пусть подержит…
Что-то мальчишеское, озорное мелькнуло в глазах Гагарина, когда, подмигнув собачонке, он спросил:
— А как нас зовут?
Собачка повела в ответ носом, и в наступившей неловкой тишине лаборантка смущенно призналась:
— Номерная она у нас… Кто как хочет, так и зовет…
— Номерную в космос отправлять нельзя, — возразил Гагарин. — Это же живая душа…
— Пусть будет Дымка, —
— Дымка или Шустрая, — предложил еще кто-то.
— Ну что за Дымка, — не согласился Гагарин. — Дымка, Дымка, Дымка — это только во дворе их так кличут. А она же к звездам летит. И Шустрая… ну при чем тут Шустрая, когда она идет на такое…
Он задумался, глянул в собачьи глаза, как будто увидел подсказку, и твердо сказал:
— Пусть будет Звездочка! Она осветит нам путь…
— Звездочка — это звучит! Правильно, Юрий Алексеевич, — одобрил Королев.
— А какое нынче число? — спросил кто-то невзначай.
— Двадцать пятое марта, — сказал Сергей Павлович. — А год на дворе одна тысяча девятьсот шестьдесят первый…
«Пуск! Короткое, как выстрел, слово. В пламени, выбивающемся из сопел, в грохоте все сильнее рокочущих двигателей высокий и тяжелый корпус многоступенчатой ракеты как бы нехотя приподнимается над стартовой площадкой. Ракета, словно живое разумное существо, в каком-то раздумье, чуть подрагивая, на секунду-другую как бы зависает у земли и вдруг стремительно, оставляя за собой бушующий вихрь огня, исчезает из поля зрения, словно росчерк, оставляя в небе свой яркий свет».
Такой запечатлелась Юрию впервые в жизни увиденная им ракета. Словно в клочья разрывая собой небо, она от зенита наклонялась к горизонту, и, перекрикивая громовые реактивные раскаты, Королев подталкивал Юрия:
— Каково! Первый сорт! Как это говорил ваш мастер: «Огонь силен, вода сильнее огня, земля сильнее воды, но человек — сильнее всего!» Да, сильнее всего… Человек, укротивший огонь!
Звездочка благополучно вернулась на землю, и это было хорошим предзнаменованием. Юрию хотелось немедленно увидеть ее, погладить, почесать за ухом…
Дома Валя спросила, почему он в таком восторженном состоянии, и по глазам догадалась, где он все эти дни пропадал.
— Лечу в космос, Валюша! Собирай чемоданчик с бельишком.
Не поймешь, в шутку или всерьез сказал он такое.
— Чемоданчик готов, — ответила Валя. — Ты же летчик, а я не меняла своих привычек. Всегда ожидай тревогу. Но почему они назначают тебя?
«Я как мог объяснил ей, почему выбор может пасть на меня. По Валиному вдруг посерьезневшему лицу, по ее взгляду, по тому, как дрогнули ее губы и изменился голос, я видел, что она и гордится этим, и побаивается, и не хочет меня волновать. Всю ночь не смыкая глаз проговорили мы, вспоминая прошлое и строя планы на будущее. Мы видели перед собой своих дочерей уже взрослыми, вышедшими замуж, нянчили внуков…
— Если ты уверен в себе, решайся! Все будет хорошо…»
Через несколько дней, взяв нехитрый свой чемоданчик, Юрий улетел на Байконур.
IV. ПОСЛАНЕЦ ЗЕМЛЯН
Глава первая
Самолет летел на Байконур, навстречу
Плывя над розовеющими поверху облаками, самолет устремлялся к солнцу, с каждым часом приближая их к земле, которая станет известна всей нашей планете. Калейдоскопом ожидания — кто же, кто из них самый достойный — промелькнули предшествовавшие дни. Выбирали, конечно, наставники и государственная комиссия, но накануне отлета на Байконур Сергей Павлович, пришедший к окончанию лекции, сказал, устало присаживаясь:
— Ну, что, орелики, заканчиваете курс наук? Встает вопрос, кого посылать первым. Не думали об этом?
Он, конечно, знал, что думали, и все же застал их врасплох. Может быть, рановато устраивал это необычное испытание? Заерзали за столами, зашушукались.
— Вы как-то слишком в лоб, Сергей Павлович. Тут надо бы покумекать.
— На это я и рассчитывал, — улыбнулся Королев, — вы, летчики, должны любить лобовые атаки. Может, мы останемся и при своем мнении… — Он взглянул на часы. — Время дорого, сделаем так: через полчаса, чтобы каждый написал на своей страничке. Евгений Анатольевич потом передаст мне ваши сочинения. — И покинул класс.
Карпов принес Главному кипу листков через час. Все написали. Одни много, другие несколько слов.
— Мне ведь важна не стилистика, а почему они написали так, а не иначе? Какие критерии отбирали.
— Я, правда, не согласовал с вами, — замялся Карпов, — но, сказал, что подписываться необязательно, лишь бы было честно. И вот без подписи ни одной страницы.
Начали перебирать листки с интересом. Почти все предлагали первым послать Гагарина, объясняя это его личными качествами: честностью, желанием всегда прийти на помощь товарищу, решительностью, широтой знаний, человеколюбием. Это был ответ и на будущее, когда мысли многих людей, забывших, что полет Гагарина был подвигом, устремятся к одному и тому же, почему именно он? Неизвестно, кто раньше сформулировал критерии — психологи-наставники или сам Гагарин, показавший качества, которыми должен был обладать космонавт. Евгений Анатольевич Карпов объяснял это так:
«Для первого полета нужен был человек, в характере которого переплеталось бы как можно больше положительных качеств. И тут были приняты во внимание такие неоспоримые гагаринские достоинства:
беззаветный патриотизм,
непреклонная вера в успех полета,
отличное здоровье,
неистощимый оптимизм,
гибкость ума и любознательность,
смелость и решительность,
аккуратность,
трудолюбие,
выдержка,
простота,
скромность,
большая человеческая теплота и внимательность к окружающим людям.
Таким он был до полета, таким он встретил свою заслуженную славу. Таким он остался до конца».
Но тогда, при том эксперименте с сочинениями, Королева больше всего интересовало, что написал сам Гагарин. Перед этим была прочитана записка человека со странным именем Марс, развеселившая их обоих: «Мое имя Марс, так что мне сам бог велел лететь первым. Но если быть честным перед своей совестью, то я бы послал Гагарина, хотя и негоже на опасное дело первым посылать другого. Я уверен, что лучше его с этим заданием не справится никто».