Юрий II Всеволодович
Шрифт:
— О, еретик! Помнишь ли, жидовин, в каких портах пришел? А теперь в аксамите стоишь, а князь лежит наг?
Так все и было, и многие самовидцы подтвердили. А иные — из добрых ли чувств, из злословия ли — припоминали разные иные подробности, предшествовавшие убийству. Сказывали, что женатый на дочери Кучки Андрей осыпал милостями ее братьев, но один из них уличен был в некоем злодеянии и заслужил казнь. Его брат Яким будто бы возненавидел за это князя и решился на месть. А другие утверждали, что виновница всего сама супруга Андрея Улита. Будто требовала она пригоновения и плотского смешения в постные дни, а встретив нелюбие, привела тайно к ложу мужа своего убийц.
Заступивший
— То было время великих страстей! — говорил древний Михно. — Каки были люди! Ничего не боялись!
— А сейчас какое время? — спрашивали княжичи в сладком ужасе.
Михно думал, — моргал ослепшими глазами и предвещал, что скоро настанет время великих испытаний и великого терпения.
Весело в детстве ждать великих испытаний: уж мы-то все преодолеем, мы себя покажем!
Гюрги со старшим братом Костей и с Ярославом в обнимку ходили, неразлучны были. Кабы знать — что впереди!..
Михаил княжил всего один год. По мнению Михна, злоба его сожгла и съела. После его смерти на престол взошел Всеволод Большое Гнездо, который и довершил будто бы кару над убийцами Андрея: бросил их в озеро Пловучее в этих самых коробах.
Этой ночью на Сити Юрий Всеволодович снова вспомнил о коробах и запоздало пожалел, что так и не собрался выловить их из озера и показать всем воочию, дабы убедились в злоречии недругов владимирских князей. И еще сокрушался, что не успел и теперь уж, видно, не успеет никогда докопаться до подлинной правды о деде Юрии и дяде Андрее, пресечь навсегда клеветы и пересуды и занести правду в монастырские пергаментные свитки.
Да, не успел. Но и как было успеть, когда сам-то лишь сейчас, в канун своего судного часа получил озарение, сведя воедино горестные утраты и разочарования минувших лет!..
Дед Юрий стал первым основателем Ростово-Суздальского могущества, однако, протянув долгие руки в Залесье, всеми помыслами оставался в Киеве, чем нажил тайных и явных врагов в Южной и Северо-Восточной Руси. Дядя Андрей, всеми друзьями и недругами признанный мужественным, трезвым и одним из самых мудрых князей русских, сделал родную Залесскую землю главенствующей среди всех русских земель, но, укрепляя свое самодержавие, решительно пресекая междоусобия, окружил себя инородцами — половцами, кавказцами, евреями, которые погубили его да еще и опорочили в глазах потомков. Отец Всеволод Большое Гнездо, осторожный, умевший не только настаивать, но и уступать, по доброте своей не стал следовать правилу брата, не отменил делений на уделы, и птенцы его разлетелись по своим гнездам.
«В лета 6702 посла Всеволод тиуна своего на Русь и созда Городец на Востри, и обнови отчину свою». Эти строчки из летописи — все, что знал Юрий Всеволодович о пожалованной ему Мстиславом Удатным волости. Не довелось ему раньше бывать не только в Городце, но и в ином каком месте на Волге, которую монастырский писец назвал почему-то Вострой. А река-то оказалась столь величественной да сильной, что когда впервые увидел ее с крутого взлобка, то не просто изумился, а испытал смирение и робость.
И как это отец сумел место такое выбрать — другое такое навряд ли и отыщешь.
В отличие от известных Юрию рек — Оки, Клязьмы, Нерли и других еще многих, у которых не сразу и разберешь, какой берег правый, какой левый, Волга выстроила свои земные пределы очень строго: одна сторона реки гориста, с чередою холмов, где на кручах стоят угрюмые и столь могучие леса, что кажется, растут они со времен сотворения мира. А противоположный берег скучно-отлогий, с песчаными отмелями, за которыми, сколь хватит взгляда, лежит луговая пойма. В том же месте, где обосновался Городец, берега сблизились и один из холмов словно бы перескочил на левую сторону. Волга, сжатая с двух сторон, течет бурно, гневливо, образуя воронки на воде, и подмывает сразу оба берега, так что они оба сделались отвесны. Сколь потом ни объезжал Юрий Всеволодович волжские берега вниз и вверх по течению, не видел, чтобы где-нибудь на левом берегу был еще один такой кряж. И вот на его-то венце, у самой окраины уступа и срубил отец город, ставший для сына местом заточения.
Сосланный на безысходное жительство, Юрий Всеволодович первое время предавался унынию, часто поминал недобрым словом Костю и Мстислава Удалого, трудно было привыкать к тому, что никто не идет к нему с челобитными, ни с приятельством. Уж куда как верно изречение в «Пчеле»: «При власти многы другы обрящеши, а при напасти ни единого».
Но тем отраднее было, что духовный отец его епископ Симон оставил Владимирскую епархию, которую он возглавлял, и добровольно последовал вместе с Юрием Всеволодовичем в Городец. Однако не из-за одной лишь преданности своему попавшему в опалу князю принял такое решение Симон. Он понимал, что сын его духовный уезжает с возмущенным сердцем, жаждущим нанести ответное зло огорчившим его, а потому нуждается в бережной поддержке и душевном врачевании.
Юрий Всеволодович не скрывал и говорил Симону не только на тайной исповеди, но и в обычной беседе, что пылает гневом, который время от времени возгорается с особой силой и горит долго, не затухая.
— Не забыл ли ты, что зло побеждается только добром? — всякий раз напоминал Симон. — Мне отмщение, и Аз воздам, говорит Господь.
— Да, умом-то я понимаю, что не моею волею наказаны будут обидчики, но отмщением Божиим, а сердце все равно горит злопамятством… А ты, отче, разве никогда не гневаешься?
— Возмущения сердца были, но я научился и внутри не давать ему пылать.
— Скажи, как этому можно научиться?
— Меня авва Дорофей научил, чудный подвижник.
— Как ты, подвижник?
— Ну, куда мне до него! Он давно жил.
— Что же, писание оставил?
— Назидание вот такое, слушай: нанес, говорит авва Дорофей, один монах другому малое слово брани. А это, как горящий уголек, который может разгореться в костре в большое пламя. Если ты перенесешь это слово, то погасишь огонек, если же подумаешь, зачем он это сказал, а раз сказал, то и я ему скажу. А скажешь — значит, положишь на уголек лучинку. И произошло уже общее смущение, раздражение, отомстительное восстание на опечалившего тебя. Но и сейчас еще не поздно погасить — молчанием, молитвою, одним поклоном от сердца. Если же будешь распалять огонь сердца, уподобишься человеку, подкладывающему дрова на огонь, отчего образуется пламень огненный, который и есть гнев. А закоснеет гнев, он обратится в злопамятство. Надо отсекать страсть, пока она еще молода. Иное дело вырвать малую былинку, а иное — искоренить большое дерево.
— Пусть так, отче, я вырву малую былинку… А брат мой?
Глаза у Симона стали строгие, пропала вся его обычная ласковость:
— Святой евангелист Иоанн говорит: всякий ненавидящий брата своего есть человекоубийца!
Он каждый день общался с Симоном, просил совета, беседовал о простом, житейском и всегда невольно любовался владыкой, глядя, как тот прячет, стесняясь, в рукава рясы широкие, могучие ладони. Иногда Юрий Всеволодович думал, что его духовник не так уж и открыт, как кажется по его честным синим глазам, по благообразию и приветливости всего его облика.