Юрий II Всеволодович
Шрифт:
— Мне не мертвецы нужны, а защитники города, — грубо, чтоб не зарыдать, оборвал его князь. Он видел, сколь неисчислимо под стенами татарское воинство, сколь веселы, легки, задорны всадники в отдалении.
— А ты бы умер за своего сына?
— Да! — вздрогнув, проронил Всеволод.
— Вот и мне пора. Но не без пользы я умру, князь, не без пользы. Прикажи открыть ворота. Мы пойдем. Все уже на том согласились.
— Ты хочешь, чтобы, как в Коломне? Вылетели горохом по столу. Я здесь решаю. Готовьте пока
Но в тайности не сделалось. Татары учуяли запах дыма от разжигаемых костров, завертели удивленно головами, вглядываясь. Вскоре дымные столбы показались из-за стен Владимира.
Татары засмеялись, закружили на лошадях, показывая пальцами на дым. Горяча коней, подскакивали ближе и, делая вид, что пугаются, уносились прочь.
— Урус, баран гостям варишь, да? Мы добрый будем! Айда к нам кушать!
— Эх, схватил бы я его клещами да молотом ручным так и расплющил бы всего! — сказал кузнец Микифор Якову — гвоздочнику, с которым вместе варили смолу.
— А паяный шов ты умеешь? — спросил Яков.
— Да у меня на иных замках до пятидесяти таких швов!
— Эха! — с восхищением воскликнул третий, подбрасывая дров под котел. — А я ножевщик. Для лекарей делаю и для воинов. А еще ножи кухонные, косторезные, сапожные, бондарные, — продолжал он перечислять с неподдельной любовью.
— Навариваешь лезвия-то? — строго поглядел умелец Микифор.
— Навариваю. Такоже бритвы изготовляю.
— А я иглы даже могу, — мешая смолу похвастал Яков. — Закипает уже. И гвозди тож: сапожные, подковные, тесовые. Да мало ли, эх! — уже с тоской заключил он.
Тем временем девка Беляна, уже успевшая с утра побывать на городских стенах, принесла Агафье Всеволодовне ломотик сыру да отвару горячего и рассказывала:
— Татаре, аки волы, ревут друг перед другом, ногами пинают, руками трясут, главами кивают и гласы испущают.
— Пляшут, что ль? — великая княгиня уронила хлеб с сыром, но усмехнулась, скрывая страх.
— Вроде того, — подтвердила Беляна, сама вся дрожа.
— Молодые князья где?
— Леса наряжают вдоль стен, чтоб пороки ставить.
— А княгини?
— С детьми по светлицам в окны глядят, на супругов обижаются, — склонилась к самому уху Беляна.
— Почто так?
— Не увезли их куда-нибудь в безопасие.
— Где нынче безопасие-то? — перекрестилась Агафья Всеволодовна. — Приготовь-ка мне все чистое, рубаху, плат, исподнее.
— Матушка-княгиня, — закапала слезами девка, ловя руки Агафьи Всеволодовны и целуя их. — И мне тоже… в чистое?
— Тебя, может, и пощадят, молодая — в плен возьмут. Но приготовиться надо ко всему. Княгиням не в окны глядеть, а молиться следует. Сказал Господь, в чем застану, в том и сужу.
Всю мясопустную субботу до вечера ставили пороки и ладили тын с острыми кольями и снесли все оружие, какое еще оставалось, в вежи. Пороки поставили, отогнать татар желая, а наутро такой ветер взнялся, что камение, летящее в татар, обратно обращал на самих владимирцев.
А татарове метали камение по четыреста фунт на несколько сот шагов. У Золотых ворот повредили церковь надвратную Ризоположенскую, поливу ее узорную, белозеленую. Но все как-то странно, посмеиваясь, перекрикиваясь на своем чуждом языке, поскакивая на крепких небольших лошадках.
Но вот к всадникам добавились пешие, таща что-то на санях. Расступились — и онемевшим владимирцам предстало нечто недвижное, похожее на куль, в замерзшей кровавой коросте.
Татары опять закружили вокруг саней, затикали:
— Эй-эй-эй! Где ваши князи? Пусть примут от нас подарок! Защитника вам привезли! Даром отдадим!
Всеволод с Мстиславом и Дмитрием бежали к Золотым воротам так, что сердца у них горели и останавливались. Поднявшись на стену, братья сразу выделились среди простого люду одеждою и шапками.
Татары пуще заметались в веселье, пешие схватили лежащего и, встряхнув, не без усилий утвердили на снегу.
Повиснув головой, качаясь, на коленях стоял человек в изодранной и обгаженной и одежде, с непокрытой головой в слипшихся кровавых волосах.
— Узнаешь, урус? — закричали бодрые всадники.
Владимирцы смотрели и молчали.
Пленник поднял лицо с заплывшими глазами, в черных пятнах и засохших ссадинах, попытался взмахнуть рукой, но она была перебита и бессильно упала. Другая рука у него была заломлена за спину.
Татары подволокли его ближе:
— Бери, пока даром! — и снова в смех.
Владимирцы молчали. Только Дмитрий бормотал что-то невнятное да Иван Спячей негромко распорядился:
— Подымай котел с варом… поближе? Наготове!..
И вдруг трубно взвыла на всю округу со стены Феодора:
— Бра-атик! Володя!
Тотчас стрелы полетели со стен.
Татары ответили тем же над головою несчастного князя.
— Воевода, отворяй ворота! — сдавленным голосом приказал Всеволод. — К бою!
— Остановись, князь! — умоляюще вскричал Петр Ослядюкович. — Что ты делаешь? Они тут же убьют его! И нас тоже. Лучше выкупим его.
— Остановись, брат! — вцепился ему в плечо Дмитрий. — Ведь пока он жив, мы живы! Давай переговоры! На любых условиях!
Владимир несколько раз пытался откинуть голову, разглядеть стоящих на стенах, и снова она бессильно падала. Но, похоже, он все-таки узнал братьев, и это придало ему мужества. С помощью татарского стражника он кое-как поднялся с колен, встал, расставив ноги, и тут кровь хлынула у него через горло, алым ручьем окрашивая светлую кудрявую бородку.