Юрий II Всеволодович
Шрифт:
Всеволод невольно оглянулся:
— Матушка, Мстислав на дозоре ночном. А сейчас мой черед идти. Мстислав скоро вернется.
— Да-да, — слабым голосом согласилась она, — он на дозоре с братом меньшим. И ты уходишь, любимый мой, Простимся же, дай перекрестить тебя. Скоро свидимся, совсем уже скоро. Епископ Симон мне сообщил. Я теперь спокойна.
— Ей надо исповедаться и собороваться, — вполголоса сказала Христина, — а то не успеем. До полудня надо еще Владимира помянуть.
Всеволод, сдерживая подступивший к горлу горячий комок, вышел из горницы.
За
Они простирали к стоящим на стенах руки и кричали:
— Родимые, слобоните нас! Не кидайте на произвол зверям этим! Эй, что же вы там?
Но их соплеменники ничем не могли им помочь.
— Мы суздальские! — неслись крики. — Город наш погиб! — Пожалейте нас, владимирцы!
Захватив и пограбив Суздаль, татары пригнали всех его жителей, а еще и крестьян окрестных сел и деревень. Гнали их жестоко, будто скот, хлестали плетками, слабых или не желавших идти закалывали. Пленные нужны были как рабочая сила и как живой щит при осаде Владимира.
Не найдя великого князя Юрия Всеволодовича в его суздальской усадьбе и опасаясь, что он может откуда-то нагрянуть, татары повели себя торопливее и оглядчивей.
Оградительный тын они начали ставить еще в первый же день, как пришли, сейчас же поспешно заканчивали его: он начинался от Золотых ворот, шел по берегу Клязьмы, пересекал Лыбедь, которая была опасно близка к городской стене, потом тянулся по берегу вплоть до Ирининых ворот, соседствовавших с Золотыми. Теперь осажденным ни подмогу получить, ни путей к спасению бегством не найти.
Это сделалось князю Всеволоду настолько ясно, что он понял всю бесполезность еще дотлевающей в нем надежды. Гибель неотвратима. Он впервые за это время холодно и спокойно подумал: надо сдаваться, нести дары, просить пощады. Надо выполнить все их требования. Пусть берут что хотят. Только пусть обещают сохранить жизнь осажденным. Ведь придет же когда-то отец с войском, дядя Ярослав из Новгорода, к дяде Михаилу Черниговскому тоже послана просьба прибыть ко Владимиру со своими дружинами. Соберемся же мы когда-то совместными силами и тогда сполна рассчитаемся с тобой, Батый!
Поэтому Всеволод бесстрастно смотрел на взывающих под стенами суздальцев, мысленно уговаривая их: ну, потерпите еще немного, я остановлю муки ваши, — а сам уже размышлял, какие собрать дары побогаче и как с ними выйти к проклятому хану.
Перед ним возник Петр Ослядюкович без шапки и совсем задохнувшийся. От осанистого спокойствия воеводы не осталось и следа. Он затряс толстым пальцем перед лицом князя, шипя и брызгаясь:
— Тебе говорено было женок и детей отправить в леса? Ты нас послушал, а? Теперь — все! Куды кидаться? Некуда? Где князь Митрий? Почему вороты Серебряны настежь были? Кто открыл?
— Что ты ревешь, бык некладный? — побелел Всеволод. — Это твоя забота — вороты.
— Моя забота вар варити, вар! Сейчас на приступ полезут!
— Я выйду к ним, — тихо сказал князь. — Выйду с миром и просьбой помиловать.
— Ты? — Петр Ослядюкович замолчал. — Поздно, Сева, — назвал он его детским именем. — От них пощады не ждать. — Воспаленные глаза воеводы бегали по лицу князя. — Не хотел даже говорить тебе, но приходится. Перед утром татары проползли в Серебряны ворота на Посад, но мы их вытеснили. А кого убили, я велел там на стенах вывесить.
— Да ты что наделал? Пуще разъярить ворогов хочешь? Зачем вывесил?
— Для устрашения. Но прикажешь — уберу. Ты тут самый главный у нас.
— Как мира просить, вместе будем решать с братьями и с тобой.
— Один решай. Ты теперь один.
— Как один?
— Митрия нигде нет, обыскались. Рязанцы в погреба и амбары попрятались. А купцам я оружие дал и кольчуги старые.
— Ты видишь ли суздальцев-то?
— Вижу, Сева. Тяжело мне сказать, решиться никак не могу. В стычке под утро Мстислав погиб. Я его в ледник покамест велел отнесть.
Всеволода шатнуло. Прежде чем он смог осознать смысл сказанного, воевода схватил его голову, втиснул ладом в свою душную бороду, забормотал:
— Как помыслить этакое? Один брат за другим! Но ты должен все перенесть, все! Ты теперь опора. Я не знаю, что делать, Всеволод. Великой княгине — ни-ни! Я велел скрыть. — Воевода тискал и целовал его голову и мочил лицо князя слезами. — Пойдем. Ведь стол поминальный уже накрыт.
Пленников заставили заполнять крепостные рвы Владимира до уровня стен. Изможденные люди таскали на себе землю, камни, бревна. Иные, обессилев, падали, и тогда их бросали в ров под камни и бревна. Обреченные на мучительную смерть еще долго оставались живыми — ночью до защитников доносились их предсмертные крики и стоны. Некоторым удавалось выкарабкаться изо рва, они ползли под прикрытием прибрежного кустарника к лесу, а там ждали их татарские копья и топоры.
Утром владимирцам предстало жуткое зрелище: соплеменники, а порой и родственники их — в корчах среди окоченевших уже, недвижных тел.
Татары начали свозить на лошадях и верблюдах стенобитные снасти: великие бревна, обитые железом и прикрепленные перевесом на козлы. А еще привезли — и где только взяли? — не меньше двух сотен деревянных длинных, в высоту крепостных стен, лестниц, а также хитроумные орудия для метания горшков с горючей жидкостью и камней весом в пуд и два, количество же их исчислять надо было бы тысячами.
Установив камнеметы, решили проверить их в деле — так, потехи ради. Первым же выстрелом камень с человечью голову пробил деревянную надстройку сверху стены насквозь, а перекинутый через частокол горшок с нефтью попал на хозяйский двор и поджег амбары.
Татары погоготали меж собой о чем-то, — видно, довольны остались.
Но на этом их подготовка к решительному приступу не закончилась. Чтобы оказаться на уровне или даже выше обороняющихся, они начали рядить осадные срубы, чтобы с них, когда будет нужно, проложить переметы на стены.