Юрка Гагарин, тезка космонавта
Шрифт:
— А что он сам-то скажет? — крикнул кто-то.
Юрка медленно встал с табуретки, и она тихонько скрипнула в тишине. Он постоял минуту, потом с трудом поднял голову и обвел всех застывшим взглядом.
— Только фамилию не меняйте! — хрипло сказал он. — Только фамилию…
— Ну? — спросил Виктор Сергеевич. — Как решаем?
— Даем срок! — сказал Матвеич.
И тут я снова увидел Анку. Она плакала, отвернувшись лицом к стене. И сегодня была не в английских шпильках, а в обыкновенных латаных тапочках.
10
Домой
— Хотите пойти ко мне лаборантом? Через год поступите. У вас математические способности.
Это было заманчиво! Но я подумал, вспомнил про Анку, Юрку, про наш отряд космонавтов и ответил:
— Нет, я поеду домой, на завод. А через год приеду.
Тогда он продиктовал мне целый описок книг, которые я должен проштудировать за зиму. Так сказать — программу-минимум.
— Жду вас через год, — сказал он. — И жмите на литературу!
Приехав домой, я сразу же пошел к Юрке. Он сидел на кровати и что-то читал. Мы крепко пожали, друг другу руки, так что косточки у обоих хрупнули, и Юрка спросил:
— Ну как?
— Вернулся. Не прошел.
Юрка жалеть меня не стал. Это он правильно сделал.
— Что читаешь?
— А-а! — он покраснел и захлопнул книжку. Я вытянул ее из Юркиных рук. Это был «Евгений Онегин». Я ничего не сказал Юрке. Молча положил книжку.
— А меня забирают в армию, — сказал Юрка, — повестка пришла.
— Бравый солдат Швейк! — сказал я.
— Только бы в авиацию послали, — ответил Юрка. — Только бы в авиацию. Но, наверно, не пошлют.
— Почему? — спросил я.
— Туда берут с хорошими характеристиками.
— А-а, — сказал я.
Мы пошли с ним пошататься по городу, сходили в кино и выпили по кружке пива.
Уличный отряд космонавтов, оказывается, не распался. Юрка тренировал ребят каждый день, и они уже здорово отработали брюшной пресс, а скоро будут соревнования по бегу. Они уже летали на настоящих самолетах, пока, конечно, пассажирами, но рядом с летчиками, и всем им давали подержаться за штурвал. Это Юрка договорился с ДОСААФ. Вот как… Я и сам не заметил, когда мы забрели в старый парк.
— А ты мне правильно тогда врезал, — сказал Юрка задумчиво. — Я бы сейчас сам себе врезал.
Мы подошли к тому самому мастику, где у них все произошло. Странно, но сердце у меня билось спокойно, когда я вспоминал об Анке.
Мы стояли, облокотившись о деревянные перила, и смотрели в черную воду ручья. Осенние листья, медленно кружась, сбивались в разноцветные острова. Я смотрел на золотые и багряные листья, на черную воду, и мне было удивительно хорошо и легко. И дышалось как-то свежо, свободно. Будто я долго болел чем-то серьезным, а вот теперь поправился, пришел в парк и дышу не надышусь свежим осенним воздухом: так хорошо после духоты больничной палаты.
Мы мало говорили с Юркой в эти последние дни, что остались до его отъезда в армию. Мы стали будто взрослее и понимали друг друга без лишних слов.
Юрка волновался.
— Хоть кем, только в авиацию, — твердил он.
Виктор Сергеевич сказал ему:
— Характеристику напишу такую, какую заслуживаешь.
Марья Михайловна шепнула мне утром, что Юрка всю ночь чего-то ворочался. Днем он молчал, пыхтел и работал мак вол. И то и дело посматривал на конторку начцеха.
— Ну чего, чего ты егозишь сегодня? — подошел к нему Матвеич.
— Да так, — отмахнулся Юрка.
— Так, так, — проворчал дед и пошел в конторку.
После работы Юрка остался в цехе. Он ждал. Я стоял с ним рядом. Юрка переступал с ноги на ногу, а потом подошел к одному рабочему и попросил закурить. Он принес папироску и мне, но я сказал, что не курю. Юрка смял обе папиросы.
— Вот черт, — сказал он, — волнуюсь!
Из конторки вышел Виктор Сергеевич, рядом топтался наш дед.
— Гагарин! — сказал начцеха. — Вот тебе характеристика. — Он моргнул глазами, чтобы остановить улыбку, и сказал строго: — Для представления в военкомат. Держи, заверишь у Анечки.
Юрка взял характеристику вспотевшими пальцами, пробормотал что-то, и мы пошли из цеха. У дверей я обернулся и увидел деда и Виктора Сергеевича. Они смотрели нам вслед, оба улыбались, а Матвеич подмигивал мне одним глазом.
На улице Юрка развернул бумагу. Я заглядывал ему через плечо и улавливал только главные слова. Честолюбив… Самолюбив… Склонен к зазнайству…
И последняя строчка:
«…Несмотря на недостатки, обладает волей и будет хорошим солдатом. Предприятие просит направить Гагарина Юрия Павловича в авиационные подразделения».
Юрка сорвал с головы шляпу и запустил ее высоко в небо. Шляпа спланировала на заводскую крышу.
— Ты чего, Юрка?
— Пусть в ней воробьи гнезда вьют, у меня теперь пилотка будет! — крикнул он и помчался по асфальтовому заводскому двору, цокая каблуками…
Провожали Юрку всей бригадой. На вокзале Матвеич вручил ему кусочек нашего проката. На нем были выгравированы слова из солдатской песни:
Путь далек у нас с тобою, Веселей, солдат, гляди.И подписи всей бригады. А прокат — с нашего нового стана, от первой нормальной ленты. «Подковали» мы все-таки «блоху».
Пришла на вокзал и Анка.
Они с Юркой отошли на минуту в сторонку, а потом сразу вернулись. Анка пожала ему руку и сказала не своим голосом: