Юрка Гагарин, тезка космонавта
Шрифт:
Анна усмехнулась про себя и подумала, что с приездом этой Жанны, и правда, на душе у нее стало неспокойно, вроде как стеснила в жизни ее, Анну, сильную крестьянскую женщину, эта тоненькая девочка.
«Форсит, наверное, — думала она о гостье, — фасонит. Кому охота из города ехать. Театры, наряды, двадцать лет, кавалеры. А тут чего? Клуб, в котором из всех щелей холодом несет, танцуют в шубах, значит наряды ни к чему. И кавалеры опять же разбежались. Кто в райцентр, кто в город».
Мысли у Анны были какие-то тяжелые, думала о девчонке, как о самой себе, хоть ни о каких кавалерах и мыслей у нее не было — есть Серега, муж, и наряды ей ни к чему — уже за сорок ей. И чего ей далась эта девчонка, чего вдруг ее, Анну, взбудоражила на ночь глядя!
— Значит, докажешь, что кукурузу сеять можно, и в город укатишь? — спросила она с иронией.
— Что вы! — удивилась Жанна. — У вас тут так хорошо!
— Чего же у нас хорошего-то?
— Места какие!
— А-а, — протянула Анна, — разве что места…
— И люди! Я вот только лето в Селезнях прожила, а сколько людей хороших узнала. Они тут сверху, может, грубые, а сердце у них доброе.
Агрономша говорила как-то странно, необычно для этой избы. Слова ее были немножко высокими, может быть, даже чуточку лишне красивыми… Она говорила про деревню, про знакомых ей колхозников, про вредного завфермой, который воровал молоко, про доярок, которые поймали его и, галдя, привели в бригаду… Она, городская девчонка, убеждала ее, Анну, исконную крестьянку, в том, какая это удивительно хорошая крестьянская жизнь…
— Вот я сейчас ехала сюда по морозу, в санях, — сказала она вдруг, — и все смотрела в небо. И знаете, что я увидела? Звезды у вас очень крупные, яркие. Они здесь близко к земле! Совсем близко! Ближе, чем в городе. Вот протяни руку и ухватишь ковшик Большой Медведицы! И черпай им воду из колодца!..
— Ну, уж и черпай! — проговорила Анна, смутившись высоких слов Жанны. — Скажете тоже!..
Последние слова прозвучали сердито. На полатях завозился Генка, свесил белобрысую голову:
— Мам, чо ты?
— Спи, спи, — сказала Анна, — гостья у нас.
Лохматая Генкина голова скрылась за трубой, и Жанна сказала шепотом:
— Давайте-ка спать.
Она разделась, легла к стенке. Спросила Анну:
— А вы кем работаете? Наверное, завфермой? Или дояркой?
— Нет, — нехотя ответила Анна, — не в колхозе я. Кассиром я… В сельпо. Колхоз у нас слабый… Много не заработаешь.
— А-а! — протянула сквозь сон Жанна.
Анна погасила свет, сняла платье, прошлась по лунной дорожке к окну, где стояло новенькое трюмо, и погляделась в зеркало. И увидела бледную от лунного света женщину — с сильными бедрами и крепкими руками, красивыми, стройными ногами, совсем не старую и вполне способную нарожать еще кучу детей. Анна легла в постель рядом с девчонкой, увидела нарядную городскую рубашку с кружевными каемочками, задела рукой мягкое девичье плечо, и глухое раздражение неожиданно овладело ею.
«Дура ты, Анна, дура, — думала она. — Нашла перед кем таять. Сбежит через полгода эта барышня в город, к своим кавалерам. Вот вспомни себя, Анна. А ты ведь покрепче этой крали была. Посильнее. И дольше ты продержалась на своем месте, чем эта продержится».
Анна лежала, закинув руки, и думала о себе.
…Как все это было, когда вернулась она домой после техникума? Анька, голенастая Анька, и вдруг агрономша. Мужики открыто смеялись, бабы пальцем показывали… Да и то правда, какая там была она агрономша! Девчонка на побегушках. Анька — туда, Анька — сюда! Уж только потом, года через три, стали ей кланяться при встрече.
Потом война началась. Выбрали ее в председатели. Разве мало пота она за войну пролила? Разве мало хлеба на фронт отправила? Слава была. В газетах портреты печатали. Медаль «За трудовую доблесть» вручили. За доблесть… Теперь эта доблесть где-то в сундуке нафталинится.
Все радовалась тогда, что в девках засиделась, что некого у нее на войне отнимать…
Пришли с войны солдаты. Анну не обидели, сделали главным агрономом. Нашелся Серега. Моложе ее. По деревне бабы сплетни пустили — окрутила, мол, Анна Серегу. Потом Генка родился. А Серега все свое — какая ты жена, вечерам приходишь, тебя нет, утрам уходишь, тебя тоже нет. Какая ты мать, сына неделями не видишь.
Серега шофер, хоть в деревне, хоть в городе — все равно где баранку крутить. А она-то агроном.
Начались в доме ссоры. А тут еще дела в колхозе плохие, и во всем ее винят, Анну. Ушла Анна кассирам. Обиделась на людей за то, что винили, на землю за то, что перестала слушать ее… Десять лет кассирам! Десять лет в обиде. И все десять лет тоска какая-то. Зарплата два раза в месяц. Отработала свое, в пять часов дома. А где он, дом-то? Серега в райцентре устроился, гоняет на своем «газе» по району. «Надежнее, говорит, с точки зрения материальной». Да, уж деньги у них всегда есть, и обстановка вся новая. А что толку?.. Приходили ведь, звали в колхоз вернуться. Серега гостей выставил. Людей выставить можно, это не трудно…
Анна тяжко вздохнула, повернулась на бок. Заскрипели пружины в матраце.
Сладко зевнула во сне девчонка. Анна покосилась на нее. Вот агрономша тоже… Едет в Селезни. Верит… Будто кто ее ждет там. Анна припомнила селезневские поля — действительно, оплошная глина, какая там кукуруза, к лешим. А эта верит. И что за дурак вздумал там сеять кукурузу?
Ах, Жанна ты, Жанна! Ну, не уедешь ты обратно, ну упрямая ты, может… А толку, толку-то?.. Сколько слез у тебя впереди? Пока человеком станешь, если станешь…
Анна ворочалась, скрипели пружины кровати, а сон все не шел. Словно кто-то следил за ней из темноты. Громко стучали ходики, бегали, поблескивая в сером свете луны, то вправо, то влево глаза железного котенка. Смотрит котенок то на Анну, то на гостью. Будто все понимает, да ничего не говорит, только смотрит. Только смотрит…
И снова глухая неприязнь к этой девчонке нахлынула на Анну. Она повернулась к ней спиной, решив не думать ни о чем больше. Она лежала, разглядывая трещины в половицах. А сон нее не шел…
Окошко задрожало, Анна вскочила и тотчас увидела, что это Иван Дмитриевич постукивает по стеклу длинным кнутовищем.
— Буди агрономшу, Анна, — крикнул он.
…Они вышли на улицу — Анна в своей нарядной борчатке в талию, высокая, сильная, и неприметная девчонка в грубом, ниже пят, тулупе. На дороге всхрапывала лошадь.
— Спасибо вам! — улыбаясь, сказала Жанна. — За ужин, за ночлег.
— Пустое, — отвернувшись, ответила Анна и добавила через силу: — Заезжайте еще.
Она посмотрела на небо и вдруг увидела над ближними тополями крупные, яркие звезды.