Юся и эльф
Шрифт:
И дышалось с трудом.
— Сейчас пройдет, — Эль сотворил какое-то заклятье, ущипнувшее меня за шею. И дышать стало легче. — Здесь воздух разрежен, с непривычки тяжеловато.
Он начертил заклятье и для Греты, и для побелевшей Франечки. А вот отец отказался: мол, хоть и полукровка, а гор не боится.
И я не боюсь.
Просто вот… мы стояли на длинном уступе, который протянулся над пропастью, а я не могла отделаться от мысли, что пропасть эта глубока, а ограждающее заклятье не так и надежно. Я бы предпочла забор.
Или
Три, так вообще идеально.
Наше сопровождение щурилось и держалось за топоры, всем видом своим демонстрируя собственное превосходство… ага, посмотрела бы я, куда оно на кладбище подевалось бы…
Впрочем, кладбищ здесь не было, а гномы имелись.
И с ними — пяток чемоданов, три корзинки и давешняя шляпная коробка, которая на этом птичьем уступе смотрелась совершенно нелепо. И это не считая собственно моей рабочей сумки, захваченной исключительно по привычке.
— Тележки не найдется? — поинтересовалась я, прерывая затянувшееся молчание. — У девушек багаж…
И чемодан пнула.
Легонечко.
Намеком.
— Пусть здесь остается, — Рыжий решил проявить великодушие. — Не упрут.
Оно-то, может, и не упрут, но Грета выглядела несчастной. Она весь вечер платья собирала, и не только их. Подозреваю, что четыре из пяти чемоданов забиты склянками самого разного размера, а уж содержимое их… что ж, если порталы пропустили, стало быть, откровенно запрещенного там нет.
— Тележку, — повторила я.
— Юся… — Грета дернула меня за рукав. — Может…
Не может.
Здесь нам не рады, а следовательно, хуже точно не будет. Скорее наоборот, спустим, они окончательно убедятся, что гости слабы, беспомощны, следовательно, не заслуживают не только любви, но и элементарного уважения.
Нет, я была слишком зла, чтобы отступить.
Гном фыркнул.
А эльф, присев, почесал маншула за ухом и произнес этак, задумчиво:
— Вижу, здесь ничего не изменилось. Как и прежде, сыновья Золотой жилы слишком хороши, чтобы уважать собственные законы гостеприимства…
…тележку нам все-таки привезли, правда, кривоватенькую и скрипучую, но это уже мелочи. Папенька проворно нагрузил ее чемоданами, отцепил побелевшую ручку супруги и сказал:
— Ведите уже…
И нас повели.
Подозреваю, повели нарочно кружным путем, возможно, проложенным специально для дорогих гостей, ибо пол в коридоре был неровный, потолок низкий, а сам коридор петлял, как старая гадюка.
Мы молчали.
Скрипела тележка.
Прял ушами маншул, прислушиваясь к тому, что творится в толщине камня, и клянусь, мне не нравилось задумчивое выражение его морды. А заодно уж это место.
Гномы.
И Гретин жених, причем последний — заочно, раз уж допустил, чтобы над невестой так измывались… в общем, вопрос крепко я задумалась, а нужно ли нам этакое счастье-то?
Но вот коридор вильнул в последний раз, подло подставив подножку из трех гранитных осколков, намертво
К такому типично гномскому залу, каковыми их в учебниках истории рисуют. Эта пещера, предполагаю, изначально исключительно естественного происхождения, за последние пару сотен лет преобразилась. Она расширилась, приобрела приятную округлость свода, выложенного полудрагоценными камнями. Появились колонны, отсутствие изящества которых сполна компенсировалось внушительностью. На полу легла сложная мозаика, изображавшая то ли сотворение мира, то ли героические хроники из жизни Северного кряжа…
Стены укрыли драгоценными камнями.
Воткнули пару сотен светильников, от энергии которых кожа зачесалась.
А заодно уж согнали толпу встречающих. Я остановилась. Вот как-то… не внушает мне доверия это благочинное собрание. Гномы, гномы и еще раз гномы… совсем старые, частью облысевшие, но при том с бородами, закинутыми на плечо. И молодые. И совсем юные. И в том смутном возрасте, когда собственно сам возраст определить почти невозможно.
Главное, что было их даже не сотня, сотню я бы как-нибудь перенесла.
Две?
Пять?
Десять?
Над гномьими головами вздымались штандарты, а от блеска украшений, которые нацепили на себя многоуважаемые гномки, слепило глаза.
Или от светильников все же?
— Клеповицкие — очень большой род, — тихо произнес папенька. А я закрыла приоткрывшийся было рот: после выскажусь.
Наедине.
С собой.
Сипели трубы, блеяли рога горных туров, перехваченные медными кольцами. И звук их, отраженный стенами, заставлял пещеру трястись, а меня морщиться.
Я даже палец в ухо засунула.
— Мы рады приветствовать гостей Северного кряжа, — рявкнул пухлый гном, обряженный в алую хламиду. Хламида, пусть и шелковая, щедро украшенная вышивкой и красными каменьями, смотрелась нелепо, а уж остроконечный колпак с темным, цвета венозной крови камнем, и вовсе был, мягко говоря, странен.
— Советник, — произнес Эль тихо. — Правая рука патриарха…
Упомянутый патриарх восседал на уродливого вида кресле. Сделанное из переплавленных секир и ломов, украшенное то ли рубанками, то ли киянками, то ли и тем, и другим, и еще прочим разнообразным инструментом, оно выглядело на диво неудобным.
А еще кресло было велико.
Приземисто.
И почему-то кривовато. Во всяком случае левый подлокотник был заметно выше правого, к которому патриарх и сполз вместе с пухленькой подушечкой. Впрочем, он изо всех сил старался выглядеть грозным, топорщил седую бороденку и бровями играл, изображая, кажется, глубокую работу мысли, но все одно казался безобидным милым дедом.
Он позевывал и тер глаза.
Моргал отчаянно и, честно говоря, складывалось впечатление, что он не слишком хорошо понимает, где находится и как сюда попал.