Ютланд, брат Придона
Шрифт:
– Да. Ты очень красивая. Ты красивее всех, кого я видел.
– И кого увидишь, – закончила она победно.
Глава 9
Алац несся вольно и свободно. Мир струился сквозь них и оставался позади, а впереди медленно и торжественно выросла стена дубровника. Они влетели под сень плотных ветвей, грохот копыт стих, сменившись шуршанием листьев.
Хорт гавкнул и остановился на поляне возле могучего клена с неимоверно толстым стволом и потрескавшейся
Ютланд придержал коня, огляделся.
– Неплохое место, – заметил он. – Сухо, чисто, много сучьев…
– Собачка умеет выбирать места лучше тебя? – спросила Мелизенда. – Хотя чего это я удивилась…
Ютланд спрыгнул на землю и протянул к ней руки.
– А еще она ласковая, – добавил он, – и ни разу меня не укусила.
– Значит, – сказала она обвиняющее, – ты ее бьешь!
И упала в его руки, он подхватил, придержал и настолько нежно и бережно поставил на землю, словно у нее там не ноги, а какие-то тонкие хрупкие лапки, как у дохлого кузнечика.
– Значит, – сказал он задумчиво, – бить все-таки надо?
– Нет! – вскрикнула она. – Дикарь, ты все не так понимаешь!
– А как надо?
– Я тебе потом расскажу, – пообещала она.
Он кивнул.
– Хорошо, побудь здесь и никуда не смей, существо. Я сперва соберу хворост.
– Я могу…
– Нет, – оборвал он.
Она запнулась, наконец-то сообразив, что он идет не ради хвороста, которой тоже соберет заодно, а проверяет, нет ли вблизи хищных зверюк, как будто они только и думают, как бы напасть, такой наивный, но как приятно, что о ней заботятся искренне, не выставляя это напоказ, как в ее дворце.
Вернулся он сравнительно быстро, на скуле царапина, да еще дыхание сбилось, но высыпал гору сучьев и сказал уже почти ровным голосом:
– Да, теперь можешь…
Когда она отдалилась за ближайшие кусты, ей показалось, что трава сильно примята, пара веток сломаны. На земле некие мелкие зеленоватые пятна, в другое бы время не обратила внимания, но сейчас, любопытствуя и чувствуя странную защищенность, на цыпочках прошла по едва приметным следам, там небольшой овраг, густой заросший высоким бурьяном…
Трава примята, а в тех кустах лежат друг на друге тела трех закованных в прочные костяные щитки чудищ. Все крупнее человека, толстые, с виду ужасные и несокрушимые, но их панцири жестоко разбиты, расколоты, через щели все еще сочится зеленоватая жижа, головы как будто попали под молоты дюжих молотобойцев: расплюснуты, смещены…
К костру она вернулась тихая, присмиревшая, свалила небольшую горку сучьев.
– Давай, – предложила она тихонько, – помогу тебе разделывать оленя.
– Оленя? – переспросил он. – Может быть, сперва поучишься на мыши?
Она брезгливо передернула плечами.
– Терпеть их не могу.
– Я сам, – ответил он. – Ты чего вдруг? Я все сделаю, отдыхай, чешись, строй глазки.
Она с самым независимым видом пожала плечами.
– А что отдыхать? Ветки для костра я уже собрала. Зажечь?
– Это мужская работа, – сказал он. – Ты не выбьешь огонь.
– Даже и не подумаю, – отрезала она.
Он с недоверием смотрел, как она протянула руку к сложенным шалашиком веточкам. Из пальцев вылетела длинная оранжевая искра и упала в бересту. Там сразу вспыхнул огонек, разросся и начал жадно лизать сухие веточки.
– Ого, – произнес он с уважением, – магия?
– Совсем немного, – сказала она скромно. – Тцарских дочерей всегда учат разным мелочам.
Он внезапно нахмурился.
– А почему не сказала, что умеешь, раньше?
– Ты был таким противным, – сказала она, – таким надменным И так задирал нос…
– Я?
– Ты, – подтвердила она обвиняюще. – И не делай вот такие глазки. Невинные! Ты все время кичился своим превосходством. И унижал меня. И называл дурой.
– Я?
– Ну, может быть, не вслух, я уже не помню.
– Я? – повторил он в великом изумлении. – А не ты?
– Я только защищалась, – объяснила она. – А костер… Ты зажигал его всегда с одного-двух ударов огнива. А когда был дождь, помнишь, я бросила искру, когда ты отвернулся.
Он посмотрел на нее хмуро.
– Помню. Тогда еще сказала, что я молодец… А ты втихую хихикала.
Она в испуге взглянула на его помрачневшее лицо.
– Я не хихикала! Ну, разве что чуть-чуть. Мне огонь был нужен больше, чем тебе. Я промокла, озябла, мне хотелось есть, я падала от усталости, а ты не обращал на меня внимания и обещал придушить.
– Ну… не придушил же?
– Спасибо! А что бы я делала, придушенная?
Он пожал плечами.
– Ну… я же не совсем бы, а так… немножко бы. Чтобы можно было придушивать и потом. А то сразу, как-то… мало. Я хочу тебя долго придушивать.
Она сказала саркастически:
– Ну, спасибо!
Внезапно лицо ее стало мечтательно-отстраненным, взгляд затуманился, она вся чуть устремилась в некий мир, которого встревоженный Ютланд не мог увидеть, наконец он крепко взял ее за локоть.
– Что случилось?
Она прошептала:
– Слышишь, соловей?..
– Ну…
– Как думаешь, о чем он поет?
Ютланд пожал плечами.
– Как, о чем? О червяках на ужин.
Она подскочила, мгновенно рассвирепев.
– Что ты за дикарь? Соловей поет о розе!.. Так нас учили лучшие мудрецы!
– Да? – переспросил он тупо. – О розе? С чего вдруг?
– Потому, – выпалила она, – что роза красива! Роза… прекрасна. О ней можно слагать целые поэмы.
Он поморщился.