Юванко из Большого стойбища
Шрифт:
— Да, кладовщик, меховщик, — отвечает. — А вы, собственно, по какому делу?
Я назвался и говорю:
— Скажите, пожалуйста, кто из местных охотников сдал государству больше всего пушнины?
— О, у нас есть замечательные мастера своего дела! — оживился меховщик. — Вот, например, Евстигней Поликарпович Шомполов. Потомственный промысловик. Больше его у нас никто не добывает птицы и зверя. В Москве на сельскохозяйственной выставке ему присуждена медаль.
— Шомполов, говорите? Сейчас я запишу его фамилию.
— Да, да, Шомполов. Евстигней Поликарпович.
— А как его найти? Где он живет?
— Найти очень просто. Идите к райисполкому, там спросите Шомполовых, каждый укажет. Пятистенный дом, голубые ставни и наличники, а над коньком крыши — большой алюминиевый флюгер. Когда в селе у нас еще не было электроэнергии, так Евстигней Поликарпович через этот флюгер добывал энергию для электролампочки и радиоприемника. Свет-то от ГРЭС дали в позапрошлом году.
Шел я по селу и думал об этом Шомполове. Какой он из себя? Наверно, уже не молодой и не очень старый. Чтобы за волками ходить, за медведями, надо обладать крепкими, здоровыми нервами. Подумать только, за один прошлый год человек добыл двенадцать волков, медведя, тридцать лисиц, сколько-то куниц, горностаев, больше пяти тысяч кротов, а глухарей, тетеревов — этих и не считают… Застану ли его дома? Такие на печке не лежат. Потом, таких людей не скоро заставишь разговориться. Будет сидеть с тобой и молчать, пощипывая дремучую бороду. Знаю я этих лесных богатырей! Мало чем отличаются от медведей. Да оно и неудивительно. Неделями живут в лесу, в задымленных избушках, словом перекинуться не с кем. Кругом тайга, глушь, безмолвие. Откуда тут быть разговорчивым? Человек волей-неволей становится нелюдимым.
Перед воротами дома Шомполовых остановился в нерешительности. Надо, наверно, постучать в окно, а то войдешь во двор, а там собаки. Да и ни шнурка, ни щеколды не видно у ворот. Значит, без стука не входи. Постоял, потоптался, наступил на какую-то дощечку у подворотни. Дощечка качнулась, и ворота вдруг сами по себе открылись.
Вот так штука! Механика какая-то!
Вошел во двор, огляделся. Никаких признаков собак. Выходит, Евстигней Поликарпович в лесу и собаки с ним, иначе подняли бы гвалт. Досадно, что придется «загорать» тут в ожидании возвращения охотника с промысла.
Миновав дощатые сени и переступив порог дома, очутился в большой, светлой комнате. Над головой полати, слева русская печь, вдоль передней стены у окон крашеная лавка, стол, накрытый синей клеенкой. У шестка что-то делает пожилая женщина, а за столом сидит белобрысый, чуть курносый, узкоплечий паренек с челкой. Ясно, ученик пятого или шестого класса. Перед ним тарелка с ароматными щами и горка хлеба ломтями. Видимо, пришел из школы и обедает. Я поздоровался и обращаюсь к женщине:
— Евстигней Поликарпович, вероятно, в лесу, на охоте?
— Нет, дома, — отвечает, разглядывая меня.
— Мне бы увидеть его.
— А вот он, за столом.
Подросток вдруг вспыхнул, покраснел. Мочки ушей налились и светятся, словно ягодки переспевшей малины. Отложив ложку, он встал, смутился и, одергивая рубаху-косоворотку, сказал:
— Вот он я, Шомполов.
С Евстигнеем Поликарповичем мы быстро познакомились. Он увел в горницу, похожую на сад, с горшочными цветами. Сел рядом со мной и не знал, куда девать большие, широкие руки. Да, это был он. Знаменитый охотник. Только сам он никак не хотел признавать этого.
— Ну какой я охотник! — протестовал он. — Помаленьку промышляю. Отец занимался этим делом. Ну и я… Отец на фронте погиб. Мать в колхозе, свинарка. Мне надо чем-то заниматься в свободное после уроков время, вот я и добываю птиц, зверей.
— Серьезное это дело, сложное.
— А что тут сложного? Не примеры по арифметике решать. По математике у меня пятерки, а иной раз нарвешься на задачку, с первого взгляда простая, а начнешь решать — не выходит. Вот и пыхтишь, ломаешь голову. А птицы, звери — они ведь глупые, их легко обмануть. Я за ними шибко-то не бегаю, не ищу их. Они сами ко мне в руки лезут. Смекать только надо, как их лучше взять.
— Вот-вот, в этом и дело!.. Покажи-ка мне свое ружье. Хорошее, наверно?
— У меня его нету… Отцовское ружье мать продала еще в войну.
— Как — нет?
— Ну, не купил. На что оно мне? Таскаться с ним. Наши первобытные предки не имели ружей, да с голоду не помирали. Жили, питались.
— Но ведь теперь не каменный век, милый! Как тебя попросту звать-то?
— Стежка.
— Ну вот, Стежка. К старому-то у нас позарастали стежки-дорожки. Как же без ружья-то?
— Обхожусь вот. Я ведь несовершеннолетний. Может, и куплю потом.
— Интересно! Ну, расскажи, как же ты охотишься без ружья?
— Как вам рассказывать-то? Пойдемте со мной — сами увидите. Мне как раз сейчас надо осмотреть свое охотничье хозяйство.
Я с удовольствием согласился. И мы со Стежкой вышли из дома. Во дворе я его спросил:
— Охотничьи собаки у тебя есть?
— Какие собаки? На собак надеются те, у кого своей смекалки не хватает. Собака ему найдет, укажет, где зверь, где птица. Я и без собак знаю, кто где живет в лесу. Здешние места я изучил как свои пять пальцев.
Шли по селу. Оно кругом в лесу, в горах. Самое типичное село горнозаводского Урала. Стежка шагал впереди, в черном дубленом полушубке, в шапке-ушанке, в подшитых валенках. Брюки выпущены на голенища. Сам высокий, но по-детски худенький.
Возле каменной трансформаторной будки, откуда, словно паутины, во все стороны расходятся провода, Стежка обернулся и сказал:
— Пойдемте в этот проулок, тут до овина ближе.
Вышли в открытое заснеженное поле, а за ним — седой кудрявый березняк. А этот березняк, гляжу, почти весь усыпан черными точками, похожими на грачиные гнезда.
— Там что, косачи, на березах-то? — спрашиваю парня.
— Они, поляши. Тут их сотни. В стаи собираются на зимовье-то. Все равно что домашние. Я уже их ладно поубавил. Смотрите, сидят, нахохлились. Видят нас, а лететь не собираются.
«И верно, какие смирные!» — подумал я, еле поспевая за длинноногим Стежкой. По узкой тропинке, переметенной поземкой и чуть взгорбленной, парень шагал твердо, уверенно. А я чуть ступлю неправильно, в сторону от снежного гребня, так нога сразу вязнет почти до колена. Но иду, балансирую, как на жердочке, и потею, хотя морозец изрядный. Мирюсь со всем. Надо же посмотреть, как охотится Евстигней Поликарпович, первейший промысловик в здешней округе.