Ювелирная работа
Шрифт:
– Твой телефон, Элоиза? – окликнул ее Маркус.
– Визитка… Она в сумочке. Я после дам тебе ее, – мечтательно произнесла она.
– Эффектный мужчина, – признал Теодор Чарлтон, когда вместе с Элоизой вышел из ресторана.
– Верно… Надин счастливица, – согласилась девушка.
– Элоиза, вы еще совершенное дитя, если искренне считаете счастливицей Надин. Абсолютно очевидно, что Маркус с ней не церемонится. И это притом, что Надин – весьма обаятельная и желанная женщина, успешная модель, которую вожделеют многие. Не хочу смущать
– Только не волнуйтесь за меня. Это лишь повредит нашему сотрудничеству, – деликатно указала Теду на его скромное место в ее сердце и женской судьбе Элоиза.
Тед Чарлтон проводил ее до дома – здания, где она и жила и работала. Остановившись на пороге для прощания, отчаявшийся поклонник произнес:
– Элоиза, я не стану напрашиваться на чашечку крепкого горячего кофе. Я буду искренне надеяться на то, что однажды вы меня пригласите сами. Позвольте поблагодарить вас за волшебный вечер, который не смогло испортить даже появление этого самовлюбленного обольстителя. Будьте уверены, что завтра мы благополучно завершим все переговоры по инвестиционному контракту. Я соглашусь на самых выгодных для вашей компании условиях, о чем незамедлительно проинформирую Харри. Спокойной ночи, ангел мой, – высокопарно попрощался с девушкой Тед и поцеловал ее в лоб.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Элоиза использовала расслабляющий аутотренинг. Она знала множество эффективных способов релаксации. Понимая, что от воспоминаний о каникулах в Греции ей так просто не отделаться, она приняла удобную позу, закрыла глаза, принялась внушать своему телу ощущения тепла и тяжести, а своему сознанию – космическое безразличие.
Но волны тепла принимали форму рук Маркуса, тяжесть превращалась в томление и сожаления о несбывшемся. А вместо вселенской безучастности ее воображению предстали яркие картины прошлого.
Она лицезрела Хлою и Тео Томбиса, стоявших у освещенного края бассейна на вилле Коварисов. Как она их увидела пять лет назад с террасы.
Ее мать что-то эмоционально рассказывала, а Тео смеялся. Держась в тени везде, где они появлялись вместе, Элоиза всегда украдкой наблюдала за Хлоей, восхищалась и гордилась ее светскими манерами. Сама же девушка не испытывала желания блистать подобно матери. Она придерживалась позиции созерцателя, полагая, что никого не может привлечь ее заурядность. Но она ошибалась.
В очередной раз, наблюдая за матерью, Элоиза почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Она обернулась в поисках незримого источника этого внимания, и из неосвещенной комнаты на террасу вышел молодой человек, который тотчас поразил ее своим ростом.
Он был одет как на теннисном корте – в удлиненные белоснежные шорты и белую же трикотажную рубашку с короткими рукавами. В этот момент снизу ее окликнула Хлоя:
– Что ты там делаешь, сестренка? Спускайся к нам и захвати по пути что-нибудь промочить горлышко. Мы умираем от жажды!
Элоиза суетливо заметалась,
Хлоя подбила Элоизу снять тунику и нырнуть в бассейн. Та, сгорая со стыда, подчинилась и спустилась в воду. Маркус тотчас присоединился к ней, к восторгу собравшихся сняв рубашку и шорты, под которыми были темные плавки.
Он плавал, как дельфин, и безумствовал в воде, как мальчишка. А для девятнадцатилетней студентки из английской провинции не могло быть ничего более унизительного, чем шутливые брызги в ее разгоряченное лицо, уклоняясь и отфыркиваясь от которых она чувствовала себя предметом всеобщих насмешек, дурехой, малышкой…
Потом они разговаривали, преимущественно шептались, отчего общение казалось таинственным. Элоизе приходилось много лгать Маркусу, следуя инструкциям Хлои. Она ненавидела себя за это. Ненавидеть мять она не могла. Элоиза обожала ее и безоговорочно слушалась.
Она не могла вольно или невольно огорчить Хлою своим поведением и этим сократить срок их совместного отдыха. Она была уверена, что и мать тоже любит ее, хоть и по-своему. Когда после смерти дедушки и бабушки было вскрыто их завещание, Хлоя не высказала ни слова в опровержение их воли, согласно которой все нажитое имущество, включая дом и денежные сбережения, переходило к внучке, а не к дочери. Элоиза испугалась тогда, по детской наивности, что Хлоя обидится из-за этого на нее. Она сказала матери, что продаст дом и отдаст деньги, вырученные от его продажи, ей. Тогда Хлоя убедила ее, что правильнее будет положить эти деньги на общий счет и совместно распоряжаться процентами с суммы. Элоиза так и сделала, но до похорон матери не притрагивалась к вкладу.
Элоиза увлажнила языком пересохшие губы. И новая волна чувственных воспоминаний нахлынула на нее. Она восстановила в памяти тот вечер под сенью садовых деревьев, когда ей и Маркусу внезапно надоели тихие беседы. Он воззрился на ее губы. Первый незабываемый поцелуй свершился с молчаливого согласия Элоизы. Затем последовало множество поцелуев, каждый из которых останется до конца ее жизни особенным и незабываемым.
А на следующее утро, когда Маркус вез ее на спортивной машине с откидным верхом и дух захватывало от скорости и того ощущения свободы, которое дарят порывы ветра, треплющего волосы и ласкающего лицо, он шепнул, склонившись к самому ее уху:
– Ну, иди же сюда, сокровище мое.
Прижал к себе и обхватил за талию.
Они расположились на утесе, обустроив местечко для пикника. Под ними билось о камни вольное море. Широкий горизонт и ясное небо окружали их. Они были одни, они были вдвоем.
– Восхитительно! – воскликнула Элоиза, посмотрев вокруг.
– Это ты восхитительна, – соблазнительно проговорил Маркус, жестом попросив ее сесть рядом.
То, что он ей говорил потом, она запомнила дословно. Так с ней еще никто не разговаривал.