Южнее реки Бенхай
Шрифт:
— Но что тебе мешает действовать именно в соответствии с этими твоими особенностями?
— Я пытаюсь, нащупываю подходы и варианты, встречаю интересных людей. Но очередь из автомата какого-нибудь рядового Додсона по людям, идущим по привычной им дороге и не знающим, что тут им ходить уже нельзя, сводит насмарку все усилия. И не только мои, но и всей Америки, пытающейся доказать, что она пришла сюда с добрыми намерениями.
Мактоун рассмеялся. Может быть, впервые за все пребывание во Вьетнаме рассмеялся свободным смехом, от души. Это удивило серьезно настроенного Смита.
— Что с тобой, Юл? — спросил он.
— Просто представил тебя в этой идиотской ситуации. Боевой офицер, с такой
— Ты недалек от истины. Но что-то надо делать. Где-то должен быть выход?
— Знаешь, Юджин, мы, втягиваясь в эту войну, действительно оказываемся в длинном тоннеле, как говорил об этом покойный президент Кеннеди. Может быть, в конце его и есть свет, но как до него дойти? Ощупью придется двигаться, на предельно низкой скорости. А придется. Я, ты знаешь, не люблю громких слов и ханжеских проповедей. Я знаю, меня называют классическим рационалистом, который переводит смерти и убийства в холодные стерильные цифры. Даже сам для себя не могу решить, похвала это или осуждение. Впрочем, все это зависит от степени принадлежности говорящего к тому или иному кругу общества. Но я одно понял: дело, которое мы ведем здесь, требует только такого подхода. И потому я ничего другого сказать не могу: у нас один путь — пробиться к свету в конце тоннеля. Мы не можем уйти отсюда без победы. Наше присутствие во Вьетнаме будет расти. Другого варианта просто не существует. Ты знаешь, Юджин, сейчас президент лично ведет долгие и трудные беседы с западными лидерами. Он уговаривает их принять участие во вьетнамской войне своими войсками, чтобы она не выглядела только американской, ведь решаются вопросы глобального характера, затрагивающие весь западный мир. Чертовски трудная задача у нашего президента, Юджин, много труднее твоей, — с улыбкой закончил Мактоун.
— Я пока не вижу, чтобы наши союзники спешили прийти к нам на помощь, — сказал Смит, — кроме южнокорейцев, что-то никого нет.
— Союзники готовы на всё, когда надо что-либо вытянуть из нас. А потому забывают о западной солидарности да еще норовят лягнуть при случае. Только вот и надежда на южнокорейцев, — съязвил Мактоун, — без них нам пришлось бы плохо в этой стране.
— Но все-таки, Юл, как ты думаешь, надолго мы тут? Ты ближе к Олимпу, что говорят боги?
— Мы только начинаем серьезную войну, а ты уже спрашиваешь, когда мы ее кончим. Если бы я мог назвать этот срок президенту, меня, наверное, сделали бы национальным героем. А что, интересно, думают по этому поводу местные боссы?
— Разное. Те, кто готовы с нами хоть в пропасть, ворчат, недовольны американской медлительностью, зовут раздавить Север, чтобы там одна пыль осталась. Очень сильный сейчас человек в Сайгоне — генерал Нгуен Као Ки [14] . У него один мотив для всех песен — надо бросить всю мощь против Ханоя.
— Этого парня я знаю, — сказал Мактоун, — такой ни перед чем не остановится. Ты знаешь, у него дома, как мне доверительно сказали, висит портрет его любимого героя, на которого он готов молиться.
14
Нгуен Као Ки, уже находясь за рубежом, сказал, что если найдется страна — Америка, Китай или любая другая, которая даст ему бомбардировщик, то он бросит все и полетит бомбить Ханой.
— Кто же это удостоился столь высокой чести?
— Гитлер, Юджин, Гитлер. Так что господина Ки не будем брать в расчет. Что думают нормально мыслящие люди?
— Есть здесь, по-моему, большая прослойка людей, которые, не имея никакого отношения к Вьетконгу, не жалуют и
— Эту шутку высоко оценит наш министр обороны, — сказал после некоторого раздумья Мактоун. — Обязательно расскажу ему и непременно упомяну, что это таким парням, как ты, раскрываются сердца людей и они не боятся говорить правду.
— Ну, это ты слишком смело предполагаешь, Юл. Если бы действительно раскрывались…
— Макнамара очень благосклонен к тебе, Юджин, даже просил передавать привет. И он поймет, сколько и как надо работать разведчику, чтобы услышать такое.
— Я знаю, Юл, что министр ко мне благосклонен, и поэтому хотел бы, чтобы к словам, которые я сказал тебе, отнеслись не только как к забавному выражению.
— Это я обеспечу. Когда я собрался лететь сюда, Макнамара беседовал со мной. Попробуй, говорит, Юл, понять самое главное: будет ли когда-нибудь вьетнамская армия воевать за свое дело или нам без конца за них тянуть эту лямку? Вот и пытаюсь выяснять трудный вопрос, а заодно и на свою армию смотрю. Мотаюсь из Сайгона в Дананг, из Дананга в Плейку, из Плейку в Нячанг. Теперь вот к вам, на стратегическую точку, где генерал Райтсайд думал, наверное, сделать свое имя бессмертным.
— Ты, Юл, не благоволишь к старику, а ему очень трудно.
— Он как военный давно пережил себя. Боюсь, что генерал Райтсайд выбрал вообще не ту сторону, которая ему больше подходит [15] . Ты не думай, что у меня с ним какие-то счеты. Просто я думаю, что эта стратегическая база строится не там, где надо, создается на вулкане. Ее будет постоянно трясти, и, чтобы выдержать это, нужны люди с другими данными. Ну ладно, как говорится, взойдет солнце — виднее будет.
— Ты отсюда в Сайгон или еще куда-нибудь?
— Сначала в Сайгон, а потом в Лонган.
15
Игра слов: Райтсайд — правильная сторона, верная позиция (англ.).
— Ну, это рядом, никаких сложностей.
— Трагедия, мой друг Юджин, в том, что сложности тут можно получить всюду, и в большом количестве, Лонган сейчас — очень больное место. Говоришь, рядом с Сайгоном? Верно. Рядом с Сайгоном находится самая сильная база Вьетконга. Мы слишком много кричим о скорой победе и будто не замечаем, что противник стоит не где-то за сотни миль, а у ворот Сайгона.
— И что же делать? Как решать эту проблему?
— Только одним путем, Юджин. План нашего мудреца Стэйли загнать весь Вьетнам за колючую проволоку так называемых «стратегических деревень» и отобрать у Вьетконга сельское население не принес желаемого успеха. Теперь мы собираемся строить не стратегические, а, как говорят, революционные деревни. И этих самых революционеров набираем из всякого сброда. Учим их решительной борьбе с коммунистами, а они вряд ли смогут не только крестьян, а самих себя защитить от Вьетконга.
— Конечно, задача сложная, но ведь, с другой стороны, мы же вьетнамскую администрацию, как бы плоха она ни была, не сможем заменить своими бакалаврами наук.
— Речь идет не о том, чтобы сажать сюда еще и нашу администрацию. По-моему, надо найти такое сочетание военных и административных мер — не фантастических прожектов, а решительных, твердых, пользующихся хоть малой поддержкой местного населения, — и подавить очаги сопротивления Вьетконга. И тут мы должны быть безжалостны, иначе мы останемся за бортом.