Южнее Сахары
Шрифт:
Лучше всего Андрей сошелся с механиком участка Николаем, сорокалетним здоровенным хохлом, тоже прибывшим сюда из старательской артели. Оба были рады знакомству. На горных работах горный мастер и механик – это как для пианиста правая и левая рука. Если они сработались, всем будет легко жить, если нет, то работа на участке будет неизбежно загублена. Николай был механик от Бога. Он умел управлять любыми машинами, понимал действие любого механизма и прибора. Любую поломку он воспринимал, как личный вызов, и не успокаивался, пока не ликвидировал ее, желательно из подручного материала, приговаривая: «С запчастями и дурак починит». Он всячески подчеркивал свое украинское происхождение, хотя говорить предпочитал по-русски. Он любил сало, украинские песни, анекдоты и перцовку. Кроме добродушных анекдотов про горилку и сало, он обожал ядовитые анекдоты про украинскую независимость. Вообще эту самую независимость он терпеть не мог, отзываясь о ней неизменно злобно, как о выдумке львовских интеллигентов, совершенно не нужной остальным.
К анекдотам Андрей привык относиться серьезно. Он рассматривал их как медицинский препарат, как прививку здравого смысла, которой нация спасается от безумия, поразившего ее власть имущих. По принципу: «Будет ли в Армении коммунизм?» – Никита Сергеевич сказал: «Коммунизм не за горами». – А мы живем за горами.
В середине девяностых, когда по телевидению гремела волна народного гнева и анафема гайдаровским реформам, Андрей считал все происходящее необходимым, видел возможность куда как худшего поворота событий и от души любил Гайдара и Чубайса. Находясь по полгода на таежном участке, он всегда по приезде домой внимательно вслушивался в анекдоты, считая их точным выражением общественного мнения, и всегда успокаивался, не встречая в них отрицания новой действительности. Теперь, слушая анекдоты Николая о «незалежности» он не мог отделаться от мысли, что история к этому вопросу еще может вернуться.
Слабым местом Николая было полное невладение другими языками, кроме братских славянских, поскольку ему приходилось руководить местными рабочими. Однако он довольно ловко объяснялся жестами, и часто бывал понимаем.
Еще на участке был доктор, которого все так и звали: «Доктор». Он был за границей не в первый раз, раньше работал где-то в Конго и Анголе. В общих разговорах он обычно держался в стороне, предпочитая слушать радио или читать книги на иностранных языках. Было видно, что работы ему хватает. По утрам он сначала разбирался с русскими больными, а потом вел прием местного населения, которое собиралось живописной толпой возле его медицинского вагончика. Войдя к нему в первый раз, Андрей обнаружил своего знакомого, краснолицего Илью, который был теперь не краснолицым, а белым с синеватым оттенком. Глаза его закатились на лоб, он стучал зубами, дрожал, стонал и произносил слабым голосом: «Доктор, помираю… до утра не доживу…». К его руке была подсоединена сложная система трубок, соединяющихся с несколькими бутылками, укрепленными наверху над кроватью.
– Вот, – сказал доктор, – рекомендую: капельница. Лечение тяжелого приступа малярии. Если не лечить, действительно дня через два помрет. Высокая температура, перегрев, закупорка капилляров мозга. Скажу, не хвастаясь: не будь меня здесь, несколько человек уже были бы на том свете.
– Неужели здесь такой нездоровый климат?
– Как везде в Африке. Почему колонизация подсахарской Африки началась всего лишь чуть более ста лет назад? Потому что появились современные медицинские средства. А до этого среднее время жизни здорового молодого европейского мужчины в Африке было четыре месяца. Малярия или желтая лихорадка. А у нас еще добавляется русский национальный характер. Категорическое нежелание беречься. Выходят по вечерам без рубашек. Спят без накомарников. Вначале, когда завозили грузы, некоторые предпочитали спать на улице, в сезон дождей, когда полно комаров. Нахватали столько плазмоидов, что малярия приобрела хроническую форму. Значит, любое ослабление организма – перегрев, усталость, пьянство – может вызвать приступ. Вот живой пример. Пока живой – он указал на тело на кровати – позавчера напился, сегодня помирает. Многих уже надо отправлять, это не работники.
– Неужели сами не понимают?
– Согласно их контрактам, время болезни оплачивается полностью. Это все, что большинство из них волнует.
– А как местные?
– Ну, те из них, кто мог умереть от малярии, давно уже умерли. Для большинства это неприятность, но не смертельная. Но лечиться, если бесплатно, ужасно любят. Видели, сколько народу ко мне на прием толпится?
Доктор подкрутил кран на одной из бутылок и продолжал:
– Сюда завезли тонну российских лекарств. Куплены по дешевке на каком-то военном складе. Если не заглядывать в срок давности, всем русским хватит на двадцать лет. Принимать местных рабочих я сам предложил. Мне без практики скучно, а отношения с населением от этого очень укрепляются. Потом Мамаду Трейта добился, чтобы это распространилось и на членов семей рабочих. А это значит – на всех местных жителей без исключения. Кому-то я помогаю, кому-то делаю вид, что помогаю, кому-то прямо говорю, что это вне моих возможностей, они все равно ужасно довольны. Зовут меня на все свои праздники и торжества, сажают рядом с вождем деревни.
Кроме доктора, на участке, к удивлению Андрея, оказалась еще целая группа специалистов: геологи, топографы, гидрологи, которые подчинялись Виктору Викторовичу и занимались какой-то работой явно за пределами полигона. Каждое утро они вместе с несколькими десятками местных рабочих набивались в кузова двух «Камазов» и куда-то отправлялись. На вопрос Андрея о природе этой деятельности Виктор Викторович ответил довольно резко:
– Вы приехали сюда заниматься полигоном, вот и занимайтесь. Эта работа с полигоном не связана, она направлена на перспективу и вас в данный момент не касается.
– Нет так нет. С тех пор Андрей беседовал с геологами только на общие темы, не нтересуясь их конкретными занятиями.
– Сонгайскую интеллигенцию, кроме Мамаду Трейта, представлял переводчик Кулибали, изучавший русский язык почему-то в Киеве. Он рассматривал свои проведенные в Советском Союзе студенческие годы как лучшее время своей жизни, часто о них вспоминал и сожалел. Все сонгайское на уровне еды, питья (в особенности), бытовых привычек и развлечений он сурово критиковал, а все советское ставил в пример. Он был крайне полезным работником, поскольку быстро и безошибочно переводил с русского языка прямо на язык племени мандинго, на котором говорило большинство сонгайцев. Это давало прямой контакт с рабочими, из которых девять десятых не знало французского.
Прошло еще несколько дней, и Андрей составил окончательный план горных работ, однако разрешение начинать добычу из центрального офиса еще не поступало. Как-то раз он беседовал с Мамаду Трейта на темы сонгайской геологии и золота, и директор предложил ему лично показать прилегающие к полигону территории. Андрей с готовностью поймал его на слове. Мамаду пытался отвертеться, но Андрей его прижал, и прогулка была назначена, хотя Андрей сам считал ее маловероятной. Однако назавтра, в субботу, Мамаду явился, одетый по-походному и даже с геологическим молотком в руках. Они сели в «Уазик» и принялись колесить по окрестной саванне. Мамаду говорил без устали. В нем чувствовался большой опыт ознакомления иностранцев со страной.
– Современный Сонгай – наследник древней Сонгайской империи, знаменитой своим богатством. В четырнадцатом веке правитель Сонгая Али Омар отправился на паломничество в Мекку. На расходы во время путешествия и на подарки халифу он привел с собой караван из восьмисот верблюдов, груженых золотом. Золота было так много, что цена на него во всем арабском мире и даже в Европе упала на несколько лет. В наших краях, в провинции Кундугу, золото добывается тысячу лет и никогда не иссякает. Оно здесь повсюду, в каждом ручье.
Действительно, в долине любого ручья виднелись отчетливые следы старательской деятельности: круглые колодцы, ямы, кучи промытой земли. Местами им попадались одиночные труженики, ожесточенно копающиеся в ямах.
– Кстати, – продолжал Мамаду, – Советский Союз очень помог сонгайским геологам. Очень. Ваши специалисты составили первую геологическую карту Сонгая, создали геологические фонды, открыли много месторождений. Во всех больших важных проблемах Советский Союз за десять лет дал Сонгаю больше помощи, чем Франция за весь колониальный период. Мы, сонгайцы, очень сожалеем, что Советский Союз демонтировал себя. Раньше русские предлагали нам: «Возьмите это от нас» и американцы предлагали: «Нет, возьмите от нас». Мы могли выбирать. Теперь остались только американцы. Они делают, что хотят, а помогают гораздо меньше. А сейчас я тебе покажу коренное месторождение – кварцевую жилу.