Южный комфорт
Шрифт:
– Сам же завел разговоры.
– Ну, я же по-простому, а ты в дебри. Знаешь же, что я книг не читаю. Как сказал герой: слова, слова, слова! Ты думаешь, Савочка взял бы меня заместителем, если бы я читал книги?
– Не взял бы.
– Вот то-то и оно! А думаешь, держал бы в заместителях, если бы я так, как вот ты, зарылся в библиотеках?
– Я никому не мешаю, кажется.
– Го-го, ему кажется! Скажем, обо мне Савочка знает точно: назавтра после того, как я стал его заместителем, я побежал в магазин игрушек, купил детскую лопатку и начал подкапываться под него, чтоб сковырнуть и стать на его место. Почему детскую? Потому что большую лопату
– Ну хорошо. А о чем же вы с Савочкой говорите целых десять лет? Ходите чуть ли не обнявшись, друг без друга жить не можете...
– А я ему о князе Потемкине.
– О каком Потемкине?
– О Таврическом.
– Откуда же ты о нем узнал?
– А черт его маму знает! Где-то что-то слышал, вот и перевираю Савочке, а он наставляет свои уважаемые уши. А то еще - как я на похороны Сталина ездил. Савочка очень Сталина любит. Говорит, тогда был во всем порядок. Ну, я ему и заливаю. Хочешь - и тебе кое-что расскажу. Вот приедем, сядем - и выложу. У меня, старик, приключения были - ой-ой!
– По-моему, я уже слышал об этом раз сорок или сто сорок.
– Не все, не все! Есть там пунктик, о котором даже Савочке я - никогда.
– Для меня берег?
– Ну, старик! Ты же знаешь, как я к тебе...
– Слушай, - сказал Твердохлеб, - мы ведь с тобой следователи или кто?
– Ну?
– А следователи больше всего не любят чего?
– Ну, вранья.
– Так вот, давай и ты без вранья.
Нечиталюк засмеялся облегченно.
– Сбросил ты мне камень с души. Каюсь: хотел поднять твой тонус. Позвонил тебе домой, Мальвина твоя, как змея...
– Уже говорил об этом...
– Забыл! Голова забита знаешь как... Ну, подумал: Киев большой, а человеку прислониться негде. А у человека душа какая! Ты думаешь, мы не видим, какая у тебя большая душа?
Твердохлеб насмешливо продекламировал:
– О боже! Моя большая душа уместилась бы в ореховой скорлупе, и я считал бы себя владельцем бескрайнего простора, но мне снятся плохие сны, плохие сны... Это сказано четыреста лет назад Шекспиром. А совсем в другом конце света и в другое время мусульманским мудрословом сказано так: "Всевышний, ежели повелит, может все твари, составляющие и этот видимый мир, и иной, небесный, совокупить вместе и уместить их в уголке ореховой скорлупы, не уменьшая величины миров и не увеличивая объема ореха". Так непостижимо объединяются времена, смыкаются знания - и наполненность душ, рядом с которой человеческая дурость кажется дурным сном... Это я думал сегодня. С опозданием на десять лет. К сожалению. Думал о себе, о нас всех, а прежде всего, разумеется, о нашем Савочке.
Нечиталюк небрежно похлопал по рулю автомобиля.
– Старик, это вывихи мозга. Я тебе открою секрет. Хочешь? Ты можешь читать целую тысячу лет, проглотить все библиотеки мира, но все равно никогда не будешь знать того, что знает Савочка сегодня и что он будет знать завтра. В этом-то вся закавыка! Моя ошибка в чем? В том, что я тебя везу, как на волах! А нужно - вот так!
Он прибавил газу, "Жигуленок" рванул, словно вознамерился взлететь в ночной простор. Собственно, Твердохлеб не имел бы ничего против. Пусть бы рассыпалась эта машина в прах. Фантюриста бы сюда - тот бы придумал способ перейти в другое состояние, чтобы избавиться от этого ощущения гнетущего, словно заранее кем-то придуманного кошмара.
– Поворачиваем!
– весело закричал Нечиталюк.
– Ироплан прибывает в иропорт! Сейчас мы с тобой, Федя, культурно отдохнем!
– Поздно, - сказал Твердохлеб.
– Боишься, что ресторан закрыт? Для меня никогда не поздно!
– Вообще поздно, - сказал Твердохлеб и замолк до самого аэропорта.
Молчал и тогда, когда ставили машину, когда пробирались между полусонными пассажирами, когда слонялись на втором этаже у закрытых дверей. Нечиталюк куда-то исчез, долго пропадал, потом за одной закрытой дверью вспыхнул свет, раздвинулись складки плотной ткани, чей-то глаз нашел фигуру Твердохлеба, чей-то палец поманил его...
– Ну, что я говорил!
– встретил его Нечиталюк, потирая руки. Устраивайся вот тут, выбирай, что выпить, что закусить, теперь можем хоть до утра...
– Не хочется ничего, - сказал Твердохлеб.
– А мы через "не хочется"!
– подмигнул Нечиталюк смуглой официантке, незаметно возникшей у них за спинами.
– Сделаем так, - вслух думал Нечиталюк.
– Предоставим начальству право проявить инициативу. Все уже закрыто, плиты погашены, рабочий день закончен. Не станем нарушать законы о труде! Несите, дорогая, все, что сможете принести. Договорились?
Официантка так же незаметно исчезла, Твердохлеб даже засомневался: была ли она здесь вообще? Смотрел туда, где она только что стояла, не в состоянии оторвать взгляд. Мальвину напомнила, что ли. Но какое это имеет значение?
Нечиталюк перехватил взгляд Твердохлеба.
– Хочешь, я тебе ее организую?
– Не будь циником.
– Она же так и стрижет глазами! Не каждый день здесь ребята из прокуратуры!
– А ты уже разболтался?
– Нужно ведь было создать впечатление? Я им сказал, что до утра должны сидеть в ресторане, потому что следим за международным преступником. Спешить же нам некуда! А эта девушка... На твоем месте, после того как эта твоя змея, да каждый бы муж... Как это мы в школе когда-то учили: "Будешь мне знать, когда я тебе повешусь!" Ну, до сих пор помню!
– Не следует так о литературе, - осуждающе заметил Твердохлеб.
– А как же следует? Я применяю ее в мирных целях.
– Литературу нужно уважать, может быть, больше всего.
– Это почему же?
– Как тебе сказать?
– Твердохлеб немного подумал.
– Хотя бы потому, что она беззащитна. Нам дает все, а требовать от нас не может ничего. Но, несмотря на свою беззащитность, она оказывается удивительно стойкой. Скажем, в наше время все в мире поддается упрощению: дома, в которых мы живем; транспортные средства, при помощи которых мы передвигаемся; одежда, которую носим; фонари, которыми освещаем свои ночи. Литература не подчинилась упрощениям - напротив, она усложняется, становится богаче, как и человеческий дух в его самых высоких проявлениях.
– Ну, закрутил!
– поцокал языком Нечиталюк, помогая официантке размещать на столике тарелочки с закуской, бутылки, бокалы.
– Извини, - когда они остались одни, тихо промолвил Твердохлеб.
– Я, кажется, говорю совсем не то.
– А когда мы говорим то и кто говорит?
– наклонился к нему Нечиталюк. Все хотят слышать только приятное, а правда ли это, истина ли - это никого не касается. Выпьем немного?
– Ты же за рулем.
– До утра далеко.
– Все равно я с тобой не сяду. Это преступление. Поеду автобусом.