Южный крест

В российском посольстве царила паника. Начавшиеся два дня назад беспорядки на восточном побережье Эссекибо внезапно перешли в гражданскую войну, которая будто пожар охватила всю страну. Охраняемая национальной гвардией столица Сан-Кристобаль продержалась всего один день. Плохо организованные группы бандитов с сине-зелеными повязками на головах не могли сладить с вымуштрованными заграничными военспецами коммандос и были рассеяны в прилегающей к столице густой сельве. Однако ночью в президентском дворце громыхнуло, и вскоре зарево пожара, вырвавшись из сонно колышущихся пальм, подсветило черное небо зловещим багровым оттенком. Город встретил пасмурное дождливое утро безлюдными улицами и несвойственной тишиной, затаившись в ожидании чего-то страшного и неминуемого. Согласно слухам этой ночью президент был убит взрывом бомбы, подложенной кем-то из приближенных. В четыре утра национальные гвардейцы оседлали свою легкую бронетехнику и отбыли в неизвестном направлении, никем не задержанные и никем не преследуемые. Вслед за ними улизнула из города и вся управленческая верхушка, включая шефа полиции, а рядовые полицейские, взломав оружейные комнаты участков, растащили арсенал по домам, где и заняли круговую оборону в ожидании развития событий.

А город остался один на один с не обещающей ничего хорошего неизвестностью…

Все это стало известно и в посольстве, но номенклатурный выкормыш посол Порезов категорически отказывался принимать какие бы то ни было экстренные меры до «официального подтверждения сверху». Однако мирно засыпающая Москва молчала, ей были неизвестны слухи, бродившие по Сан-Кристобалю, тем более что была суббота, и дежурные клерки из МИДа всячески открещивались от просачивающихся в СМИ тревожных сообщений, также ожидая подтверждения сверху.

Не чаял Федор Протасьевич Порезов, отправляясь в почетную ссылку – послом в теплые края, – что мирная страна Эссекибо выкинет такой фортель. Он-то намеревался пересидеть годик-другой на Карибах, ожидая, когда закончатся пертурбации в правительстве, и вернуться по-тихому на свое старое место, а бог даст, и занять кресло начальника, давно дышащего на ладан. И все, в общем-то, отлично складывалось. Он поехал в Эссекибо один. Жена его управляла через подставных менеджеров огромным семейным бизнесом, который она развернула, когда Порезов был еще в силе, и наотрез отказалась ехать в латиноамериканские болота на съедение москитам. Поначалу Федор Протасьевич тяготился одиночеством. Ему не хватало твердой руки его жены, направлявшей его не только дома, но и на работе. Однако со временем он привык и даже как-то посвежел. А тут еще так удачно подвернулась переводчица Варенька, которая стала для посольства находкой, а для посла главным эликсиром молодости и стимулом для угасающей мужской силы. Она прожила в Эссекибо шесть лет и, пока жив был муж, вращалась с ним в высших сферах. Судя по всему, она не бедствовала,

и ее работа в посольстве скорее хобби, но как бы то ни было, все, за что она бралась, делалось споро и успешно…

– Не вижу причин для беспокойства, – твердил Порезов без устали, отражая нападки своей сборной команды подчиненных, каждый из которых, козыряя своими связями и покровителями, чего-то требовал, кричал, настаивал. – Потерпите, любезный. С минуты на минуту придут указания из Москвы. А пока займитесь своими делами…

Но Москва все молчала, а в это время из сельвы появились сине-зеленые выходцы с юга, в большинстве своем араваки, трепетно проникшиеся идеями Фиделя и Че и жаждущие борьбы с угнетателями за светлое будущее. Они беспрепятственно вошли в город, наводнили набережные и бульвары пестрыми толпами колченогих монголоидов, выкрикивали лозунги, раскатывали по городу на конфискованных полицейских джипах, щедро расстреливая в воздух магазины своих автоматов. Но эти либертадорес (освободители) продержались недолго и на следующее утро были выбиты колоннами резервистов с западного побережья, состоявшими в основном из антильских негров, говорящих на никому не понятном папьямиенто. Эти вели себя как настоящие захватчики на вражеской территории и с особой жестокостью расправлялись со всеми, у кого лицо было чуть светлее погасшей головешки.

Население столицы или в страхе бежало из города, или, забившись в потаенные уголки, ожидало подхода креолов, которые собирались с силами в центре страны. Возглавлял креолов генерал Примитиво Перес, ярый реакционер, поддерживаемый наиболее консервативным потомственным офицерством и плантаторами центра. Большей частью это были потомки конкистадоров, кичившиеся своим происхождением от известных испанских бандитов, пять веков назад грабивших индейцев под предлогом распространения истинной веры среди язычников.

– Не вижу причин для беспокойства, – отвечал Порезов заезжему политологу, явно фээсбэшнику, вещавшему о раскладке сил в стране и о возможных роковых последствиях промедления с решением об эвакуации. – Мы защищены дипломатическим иммунитетом. Никто не посмеет вторгнуться на территорию посольства. И вообще, решение об эвакуации должно быть согласовано с министром. Так что выкиньте из головы эту дурь и идите, пожалуйста, пишите свои статейки.

Утренняя тишина третьего с начала беспорядков дня была взорвана интенсивной канонадой на севере столицы. Это части под командованием Примитиво Переса начали штурм города. Антильские негры отчаянно сопротивлялись, неохотно откатываясь к центру города, где в это время возводились баррикады, устраивались огневые точки и минные заграждения. Ожесточенность схватке добавляли врожденная вековая ненависть черных рабов к белым хозяевам и презрение последних к жалким и бессловесным обезьяноподобным существам, которые на протяжении пятисот лет безропотно находились в рабстве.

В центре креолы нарвались на засады антильцев и под кинжальным огнем вынуждены были откатиться назад, чтобы, собравшись с силами, снова пойти в атаку. Надо же было так случиться, что в этот самый момент сработала цепочка связей в Москве: обеспокоенные шифровками своих людей в посольстве военные и контрразведчики бросились докладывать по своим инстанциям. Где-то в верхах силовых учреждений начались движение, звонки, перекрестные переговоры, затем последовало коллективное восхождение «на ковер». Там недоуменно вздернули бровь. «Что еще за географические новости? Какое такое Эссекибо? Почему лезете с мелочами? Не можете сами разобраться?» Но оказалось, что вовсе не мелочи, а очень важный секретный проект горит синим пламенем. Просто не хотели беспокоить до полной ясности. «Так почему же сразу не доложили? Думали? Да кто вам позволил думать? И без вас есть, кому думать! Отправьте туда авианосец или пару-тройку боевых кораблей, пусть эвакуируют посольство и наведут порядок!» Ан нет, оказывается, политическая обстановка не способствует силовому решению. Да и поздно – от звездно-полосатых флагов в Карибском море уже в глазах рябит…

Вернувшись несолоно хлебавши, силовики выработали общую линию и составили радиограмму послу. Результат этого коллективного творчества выглядел так: «Срочно. Секретно. Немедленно приступить к эвакуации посольства. Уничтожить документы за исключением материалов геологической группы. Ответственным за эвакуацию назначить Минаева».

Посол недоуменно смотрел на радиограмму, испытывая двойственные чувства. С одной стороны, это было облегчение – категоричность инструкций полностью исключала необходимость думать и брать на себя ответственность за собственные решения, а с другой стороны, давало о себе знать уязвленное самолюбие. Почему это руководство возложено на заезжего писаку-политолога? И что еще за геологи такие? Неужто их замусоленные карты важнее дипломатических документов на гербовой бумаге с круглыми печатями и всевозможными подписями?

В общем, в посольстве все завертелось. Преисполненные рвением служащие попытались чинно и с достоинством выполнить указания центра и уйти с тонущего корабля с высоко поднятой головой. Но возобновившаяся теперь уже совсем рядом канонада внесла в их действия определенную нервозность, а когда пули из крупнокалиберного пулемета размером с порционный огурчик из немецких консервов стали залетать в окна, круша мебель и выбивая из стен полуведерные куски штукатурки, их слаженные действия превратились в истеричную беготню без цели и смысла. Покинуть здание посольства с торжественно-траурной медлительностью тоже не удалось. К машинам бежали зигзагами, пригибаясь к земле и падая при каждом разрыве снаряда или гранаты, а по дороге в аэропорт чуть не сбили нескольких и без того испуганных местных жителей.

Видавший виды «Ил-76», натужно гудя двигателями, вырулил на взлетную полосу и без паузы начал разгон. Командир, сосредоточенный на взлете, пропустил мимо ушей истерические выкрики диспетчера, заглушаемые автоматными очередями, и без колебаний продолжил разбег, отрезая грузной машине все возможности вернуться на землю. Сидящие в душном грузовом отсеке дипломаты дружно потели, вжавшись в жесткие сиденья явно не бизнес-класса. Кто-то тихо молился, у кого-то лицо перекосило дурацкой улыбкой, а кто-то просто тупо смотрел в одну точку, замерев в послешоковом ступоре.

В то самое время, когда пузатый «Ил» наконец оторвался от бетонной полосы и медленно начал набирать высоту, из подлеска на другом конце аэродрома выкатили три допотопных бразильских бронетранспортера «Уруту». С них споро спрыгнули три десятка десантников, которые тут же рассыпались веером, охватывая полосу с двух сторон. Реакция командира роты, по пояс торчащего из люка бронемашины и раздающего приказы направо и налево, была скорее инстинктивной реакцией охотника при виде вспорхнувшей из кустов птицы – сначала выстрел навскидку, а потом разберемся. Ни тип самолета, ни его принадлежность его мозг определить не успел, так как в него был вбит приказ: «Взять под контроль аэропорт и не допустить взлета и посадки любых летательных аппаратов!» Отстранив повелительным жестом стрелка-радиста, он сам схватил гашетки зенитного «Гочкиса» и быстро поймал в прицел надвигающуюся махину тяжеловеса.

– Зенитка прямо по курсу! – успел крикнуть бортинженер, заметив, как вывалившийся из кустов защитного цвета клоп на колесах остановился и повел хоботом в сторону взлетающего самолета.

Командир среагировал мгновенно. Он тут же потянул штурвал на себя и заложил крутой левый вираж. Самолет взвыл и, чуть не чиркнув крылом о бетон, свечкой пошел вверх. Но в прицеле пулемета теперь появилось толстое брюхо «Ила», и первая же очередь прорезала его по всей длине от носа до хвоста. Из своего «фонаря» бортинженер видел, как и без того маленький колесный клоп стал удаляться, становясь все меньше и меньше. У него даже отлегло от сердца. Казалось, будто бы затерявшееся в зеленке насекомое теперь совсем не опасно. Но тут тонкий хоботок изрыгнул сноп рыжего пламени. Стекло фонаря брызнуло в лицо мелкими осколками, а дальше была темнота…

Псевдополитолог Минаев (впрочем, в политологии он неплохо разбирался, хотя подход его к этой науке был чисто практическим) не раз бывал в различных передрягах, но лететь навстречу смерти в падающем в океан самолете ему пока не приходилось. Самолет болтало. Видимо, летчики отчаянно пытались выровнять машину, но это им удавалось с переменным успехом. Крылатая гора металла то взмывала вверх, то сваливалась в угрожающее пике, вибрируя всем своим нутром, где бились в истерике или окаменели в тупой обреченности почти три десятка пассажиров. Имелись и такие, которые, не теряя самообладания, готовились к худшему, но надеялись на лучшее. Среди этих «отщепенцев» был и Минаев. Подавляя рвотные позывы и непроизвольно напрягаясь от неприятных ощущений в паху, когда самолет проваливался в очередную яму, он тем не менее деловито осмотрелся, проверил, хорошо ли закреплены стоявшие рядом ящики с имуществом посольства, посильнее затянул ремень безопасности и, укоротив наплечный ремешок своей спортивной сумки, перекинул его через плечо. Пистолет из наплечной кобуры он переложил в наружный карман сумки, боясь, что при падении он может травмировать ребра. Затем отыскал на ощупь выпуклую заклепку в боковом кармане сумки и, немного помедлив, сильно надавил на нее. На этом его миссия в данных условиях была выполнена. Встроенный в пластиковое дно сумки передатчик послал во все концы множественный сигнал SOS, который вскоре дойдет куда следует, и положение терпящего бедствие самолета будет запеленговано спутником. Сейчас он закрыл глаза и попытался войти в своеобразный транс, отключиться от реальности, пока ситуация снова не потребует от него новых решений.

Впрочем, уйти слишком глубоко в нирвану Минаеву не удалось из-за навязчивых рвотных позывов и постоянной болтанки. Тем не менее он не заметил, когда самолет окончательно вошел в пологое пике и понесся по касательной в зияющий синевой океан. Летчики всеми силами пытались дотянуть до группы небольших атоллов в нескольких милях от побережья и посадить самолет на мелководье между ними. Это и удалось бы, если бы не отказали три двигателя. Маневрировать на оставшемся моторе было очень сложно, а когда отказал и этот, самолет плюхнулся на воду и с разгону врезался в мангровые заросли, окружавшие лагуну ближайшего атолла. Грохот фюзеляжа, хруст ломающихся деревьев, скрежет разрываемой обшивки слились с криками обезумевших от ужаса людей, и когда все внезапно стихло, Минаеву показалось, что он умер. Тем не менее он заставил себя пошевелить рукой – та была на месте. «Почему же так темно? Я ослеп?» Он провел пальцами по лицу и, коснувшись глаз, понял, что они просто-напросто крепко зажмурены. Видимо, со всеми остальными происходило что-то подобное, потому что гробовую тишину вдруг разорвали крики, стоны, призывы о помощи. Открыв глаза, Минаев огляделся и сразу оценил ситуацию. Большинство пассажиров отделались пусть и не легким, но только испугом, а также ушибами и ссадинами. Однако не всем повезло – в средней части левого борта фюзеляж разорвался, будто бумажный, острые края искореженной обшивки и корявые ветки мангровых деревьев торчали во все стороны – подойдя поближе, Минаев увидел как минимум три изуродованных тела без признаков жизни, и еще столько же были тяжело ранены. Но он не задержался здесь, а пошел прямиком в хвостовую часть, где находились вещи геологов. Перед ним стояла четкая и ясная задача, которую он должен был выполнить, даже если пришлось бы переступать через молящих о помощи женщин и детей. Он должен был забрать у геологов большой бронированный чемодан с секретными документами и надежно спрятать его на острове, предварительно активировав опознавательные маячки и систему самоуничтожения при попытке взлома. Руководителю геологов, уже исправно занявшему пост возле своего хозяйства, Минаев шепнул что-то на ухо, и тот нехотя вынул из-под багажной сетки матовый черный чемодан и передал его из рук в руки. Было заметно, что настороженное лицо геолога постепенно светлеет и становится почти радостным от того, что вместе с чемоданом он сбросил со своих плеч и бремя непосильной ответственности.

Как ни торопился Минаев побыстрее покинуть самолет, все же ему пришлось потратить около получаса, помогая механику и второму пилоту открыть заклинившийся от удара аварийный люк. Знал бы он, куда приведет его эта спешка через несколько минут, повнимательней огляделся бы вокруг и, может быть, встретился взглядом с той парой глаз, что неотрывно следила за ним с момента приземления. Но ничего Минаев не знал, и не сработало у него шестое чувство, он просто выпрыгнул из самолета и через несколько мгновений скрылся в непролазных мангровых зарослях.

Через двадцать минут он наконец нашел узкую протоку, которая, по-видимому, вела к лагуне в центре атолла. Протока была хорошим ориентиром, и Минаев решил спрятать чемодан где-то рядом, но не на виду, а чуть в глубине, чтобы найти его мог только тот, кто будет знать место или воспользуется специальным локатором. Пристроив чемодан на пологой ветви, он открыл в его боку небольшой лючок, где находилась клавиатура пульта управления. Дальше все было просто. Коды доступа он знал наизусть, так что запустить программу ему не составило труда – и через несколько минут компьютер вывел сообщение об активации аварийной программы. Осталось только спрятать чемодан понадежнее и вернуться к самолету.

Треск ветки за спиной был настолько неожиданным, что прозвучал как выстрел. Минаев бросил чемодан и, выхватывая из кобуры «беретту», стал резко поворачиваться на звук, когда послышался хлопок, и что-то больно ударило его в шею. Ощущение было такое же, как от укуса пчелы, но по тому, как сразу помутилось сознание и тело налилось тяжестью, он понял, что это не насекомое. Последним усилием он довернул корпус и, в отчаянном напряжении выбрасывая руку вперед, выстрелил. Тут же мозг его отключился, и оставшееся без управления тело грузно повалилось в мангровый куст.

За неделю до описываемых событий

Капитан Серов, известный в узких кругах под прозвищем Волчара, скучал на диванчике в приемной генерала Паливоды, поглядывая с нетерпением на дверь кабинета с отполированной до блеска табличкой. Никак ему не удавалось избавиться от чувства неудобства, так как он знал наверняка, что за этой дверью говорили о нем, мусолили его личное дело, рассматривали его без прикрас, как инфузорию под микроскопом, решая его дальнейшую судьбу. Как ни странно, но Серова впервые волновало то, что именно происходит за такими вот дверями и каково будет решение. Просто раньше он знал наперед, что его бессменный командир подполковник Мороз (естественно, все, не договариваясь, называли его Дедом Морозом) будет горой стоять за своих.

Теперь же Дед лежал на ортопедической койке, в гипсе и с пробитым черепом, лишь иногда приходя в сознание. И заработал он себе такое счастье не на боевом задании, а просто пошел за хлебом. Магазин метрах в тридцати от его подъезда, нужно только через дорогу перейти – зебра, и светофор исправно подмигивает, да только некоторым на светофор плевать. Вылетела из-за угла иномарка и на всей скорости снесла боевого офицера, будто бомжа подвального. Водитель оказался сосунком-мажором, да еще под кайфом. Сам-то он и не заметил, что человека сбил. Машина почти сразу врезалась в дерево, он попытался выйти, да так и выпал на землю, и задремал, распустив слюни.

Сейчас капитан Серов оставался за старшего в группе, но не чаял он таким путем выбиться в командиры. Да и ребята хоть и помоложе его, но зубастые, все как на подбор, и если он в чем-то превосходил их, так только в опыте и в том, что служил под началом Деда с младых ногтей.

«А вдруг назначат какого-нибудь чужака?»

Спецназ такого уровня создается долгие годы и тренируется, группы подбираются боец к бойцу, притираются, сплачиваются, превращаются в один универсальный организм. А разрушить работу многих лет можно одним росчерком пера.

Между тем в кабинете действительно шла беседа о Серове и его группе, но вовсе не в таком ключе, как представлял себе Волчара.

– Ты же сам понимаешь, что ребята профи. Не пальцем деланные. Они все перетерпят, пережгут в себе и на задании отработают, как надо, – говорил Паливода своему собеседнику, отхлебывая горячий чай из массивной фарфоровой кружки. – Люблю, чтоб чай был крепким, горячим и чтоб его было много.

– Нет, Сергей Сергеевич, я ведь не невесту сватаю. Мол, стерпится-слюбится. Как надо мне не подходит. Да и не я выбираю, а дело. Не сомневаюсь, что они лучшие, да только нервы у них сейчас невольно на взводе. Против химии не попрешь, и бог его знает, когда эта химия у них сработает. Я бы сам в таком состоянии на задание не пошел.

Они сидели в потайном алькове, святая святых генеральского кабинета, где Паливода любил обдумывать серьезные дела и принимать особо важных посетителей, которые зачастую входили не из приемной, а через черный ход, со двора. Генерал всякий раз удивлялся способности этого поджарого смуглолицего мужчины, совершенно не похожего на военного, так перевоплощаться до неузнаваемости, согласно требованию момента. Голубоглазый блондин от рождения, сейчас он был похож на выходца из каких-то южных стран: почему-то теперь ставшие карими глаза и черные волнистые волосы, зачесанные назад, придавали ему схожесть с колумбийскими мафиози средней руки, какими их показывают в многочисленных голливудских блокбастерах. Этот образ дополнял дорогой темный костюм из тонкого кашемира и черный джемпер, поверх которого висела увесистая золотая цепь. Последним штрихом в этом наряде был массивный платиновый перстень с большим черным камнем, красовавшийся на среднем пальце левой руки.

– Я вижу, ты, Эрнест, входишь в образ. Обживаешь, так сказать, новую шкуру…

Глаза таинственного визави замерли, упершись пронзительным взглядом в лицо Паливоды, и он ответил довольно резко для беседы со старшим по крайней мере по возрасту.

– Не будем отвлекаться, Сергей Сергеевич… И кроме того, мы с вами договаривались, что мое настоящее имя никогда не будет произноситься даже в частной беседе.

– Да ладно тебе. – Генерал и бровью не повел, будто не заметил резкости собеседника. – Здесь лишних ушей нет и микрофонов тоже. Каждый день проверяю.

Они не встречались лет восемь, и Паливода давно потерял Эрнеста из виду. Теперь он даже не знал ничего ни о его звании, ни о его статусе. Если бы не возникшая в Эссекибо смута, то они могли никогда больше не увидеться. Ведь случайные встречи в его ведомстве были совершенно исключены.

– И тем не менее… – тон гостя снова стал спокойным и деловым, а лицо пустым и беспристрастным. – Вы знаете, что последнее слово будет за мной, и группу в таком состоянии я не приму. Придется нанимать головорезов где-нибудь в Никарагуа или Венесуэле.

Генерал поморщился. После того, как всплыло Эссекибо, он чувствовал себя абсолютно беспомощным. Вообще все это дело выглядело довольно странно. Судя по суете, возникшей в верхах, с этим пупком Латинской Америки были связаны какие-то важные государственные интересы. Секретность достигала такого уровня, что даже ему, генералу и вообще не последнему человеку в управлении, чего-то недоговаривали, изъяснялись обиняками, подменяя запретные слова многозначительной мимикой.

– Не кипятись. Э… Да… – генерал запнулся на полуслове. – Ну хорошо. Что ты предлагаешь?

– Решить вопрос по Морозу. Закрыть его раз и навсегда. Любой ценой. Что там со следствием?

– Следствие ведется в заказном направлении. Откуда-то появились свидетели того, что Мороз переходил улицу на красный свет. Экспертиза показывает, что он был в стельку пьян. А между тем выпил он, как говорит жена, всего рюмку коньяку. В общем, сводят к тому, что, мол, сам виноват…

– И вы не можете повлиять? Что, ваших генеральских возможностей не хватает, чтобы вправить кое-кому мозги?

– Эх, друг ты мой ситный. Потерял ты в своих заграницах нить реальности. Я всесилен, но только на своей грядке, а вот деньги универсальны, и для них административного деления не существует… Но только не смотри на меня так. – Генерал открыл сейф, достал оттуда черную папку с документами и положил перед гостем. – Мы тоже кое-что могем. Здесь все по Арчилу Камахидзе и его сыну Давиду. Почитай пока. А я пойду, пообедаю.

Генерал нажал кнопку вызова адъютанта и встал, показывая жестом, чтобы гость оставался сидеть.

– Располагайся тут, как у себя дома. Сейчас придет Серов. Поговори с ним, может, что и выговоришь. Электрочайник, кофеварка, коньяк в буфете.

– Так вы даете «добро»?

– О чем это ты? Ты мне не подчиняешься. Мне приказали найти для тебя людей еще и со знанием языков. Дальше твоя задача – произвести реабилитацию и подготовку группы к автономной работе. Это все, что мне известно. Так что мое «добро» тебя интересовать не должно. Других людей у меня пока нет, а время поджимает. Так что бери этих и готовь на свое усмотрение. На этом все. – Генерал помедлил на пороге и добавил тихо: – Только смотри, ты ведь не в Мексике или Колумбии, так что по возможности обойдись без крови…

– Зайди, Серов, – сказал адъютант, не поднимая глаз от лежащей перед ним на столе амбарной книги внушительных размеров.

Лампочка на селекторе продолжала мигать, но майор так и не потрудился нажать на кнопку, чтобы погасить ее. «Что ж у него там такого интересного?» – подумал капитан, инстинктивно подтягиваясь на пороге генеральского кабинета.

– Здравствуй, Леша. – Паливода встретил его, стоя посреди кабинета, и протянул крепкую мужицкую руку. – Давно не виделись. Как у тебя дела?

– Все в порядке, товарищ генерал. Служим.

Паливода знал о его делах гораздо больше, чем он сам. Поэтому эта не свойственная генералу лирическая увертюра удивила Серова, и он внутренне напрягся в предчувствии неприятного продолжения разговора.

– Ну и ладненько. Тут с тобой поговорить хотят. Заходи в мой закуток. – Генерал указал на открытую в глубине кабинета дверь. – Заходи, заходи. Я дверку-то запру, а через полчаса приду, да выпущу вас, голубков сизокрылых.

«Так и есть, чужака сватают», – подумал Серов обреченно, стараясь собраться, чтобы не выдать своих эмоций.

В «чуланчике» было сумрачно. Настольная лампа установлена так, что освещала переднюю часть комнаты, а человек, сидевший в кресле, оставался в тени. В поле света попадала лишь кисть левой руки, на которой красовался огромных размеров перстень. «Это еще что за тайны зеленого помидора?» Серов в нерешительности остановился, ища глазами, куда бы присесть. Рука с перстнем поднялась и повернулась ладонью вверх в приглашающем жесте.

– Присаживайтесь на диванчик, майор. – Голос был глухой, безликий, будто компьютерный.

– Я пока капитан, – ответил Алексей, сразу же выбитый из колеи словом «майор».

Для присвоения очередного звания ему полагалось бы еще годик поболтаться в капитанах, но если незнакомец не ошибся, то нежданное майорство означает только одно – повышение в должности. А должность на примете одна – место Деда Мороза.

– Не будем толочь воду в ступе. Генерал разрешил мне сообщить вам, что подписан приказ. Можете звездочки обмывать. – Незнакомец помедлил. – Ну и вопрос о руководстве группой также решен… Увы, вашему командиру в строй уже не вернуться. Так что принимайте команду. Я понимаю ваше состояние, но давайте обойдемся без лирики. Лучше командира для группы все равно не найти.

– Кто вы? Как мне вас называть? И почему прячетесь в темноте? – Серов решил скрыть свои эмоции за этими вопросами, которые, кстати, были вполне обоснованными. – Что здесь вообще происходит?

– Ну что ж, отвечу по порядку поступления вопросов. – Серову показалось, что он видит ухмылку на физиономии этой темной личности, прятавшейся от него в тени. – Называть меня можете как угодно. Давайте я буду для вас, ну, скажем, Виктором. Подойдет?

– Если вы так хотите, Виктор…

– В темноте я прячусь потому, что видеть мое лицо вам не обязательно. Почему? Сначала отвечу на четвертый вопрос – у нас происходят смотрины. У вас товар, я купец. Если вы мне не приглянетесь, то мы с вами никогда не увидимся. Если же я сочту, что вы мне подходите, то вы на меня еще насмотритесь.

– Вы хотите работать с нами?

– Нет, работаю я один. То, что умею делать я, у вас по разным причинам не получится. Но я не смогу выполнить свое задание без квалифицированной поддержки и прикрытия.

– Ну и как я вам? – Волчара вызывающе уставился в темноту за пятном света.

– Вы нервозны. Это плохо. Но при этом вы умеете себя контролировать – это хорошо. Причину ваших борений я знаю и хорошо вас понимаю. Но в таком состоянии вы для работы не годитесь.

– Но я профессионал. Эмоции мне никогда не мешали.

– Все зависит от серьезности задания. Ваша нервозность работает на уровне химии, и как бы вы ни хотели, но эти химические реакции в вашем организме не поддаются контролю. Мозг должен быть стерильно чист. Тогда работают только рефлексы, тогда профессионализму ничто не мешает. Тогда вы Паганини в своем деле.

– Почему же вы со мной говорите? – Серов не знал, радоваться ему или плакать.

С одной стороны, он соскучился по настоящему делу, а за лже-Виктором, похоже, было что-то стоящее. Иначе зачем ему так шифроваться? Но с другой стороны, он чувствовал себя виноватым перед ребятами за майорское звание и за командирскую должность. Было в этом что-то постыдное для него.

– Скажу вам то немногое, что могу сказать. Предполагается заброска вашей группы в Латинскую Америку. Ваш испанский на каком уровне?

– О высоких материях поговорить не смогу, но на «откуда-куда-зачем» вполне хватит. Остальные знают только английский.

– Ну, на безрыбье… Так я продолжу. Предполагается, что в месте вашей заброски скоро будет очень жарко. Мы по разным причинам не можем явно повлиять на ситуацию, но повлиять нам на нее крайне необходимо, иначе сорвется очень серьезное многообещающее предприятие. Так что действовать придется хирургическим путем. Хирург вы, а я стану для вас чем-то вроде рентгена или УЗИ, или даже зонда. Скорее всего наше дальнейшее сотрудничество будет происходить заочно. Я даю вам вводные и снабжаю информацией, а вы решаете поставленные задачи по вашему усмотрению, но практически вслепую. Риск велик, помощи ждать неоткуда, так что готовность группы к автономной работе для меня крайне важна, а я ее пока не вижу.

– По-моему, серьезная работа и станет для нас лучшим лекарством.

– Э, нет! Я вас не в профилакторий приглашаю. Вылечиться нужно еще здесь. Потом будет поздно… Хотя у меня есть один рецепт, возможно, несколько неприятный, но надеюсь, он сможет вылечить всю группу сразу. Ну а если нет – то операция под угрозой.

– Я готов. О чем идет речь?

– Для начала ответьте мне на такой вопрос. Представьте, что у вас полностью развязаны руки. Что бы вы сделали в первую очередь для решения проблемы с наездом на вашего командира?

– Первым делом я придушил бы своими руками этого молокососа. А потом занялся бы следствием и адвокатами. Им давно пора яйца прищемить.

– Это вы верно говорите, только при чем же здесь подполковник Мороз? Ему ведь нужно совсем другое. Дорогие операции, возможно, за границей. Уход квалифицированный, реабилитации, тренажеры. А на это нужны деньги.

– К чему вы клоните?

– У мажора есть отец, а у папаши есть деньги, которые могут решить проблемы вашего командира. Вот вам пример химии в действии. Эмоции так загрязняют мозговую деятельность, что иногда ее почти не видно. Как в вашем случае.

– Так что же, вы предлагаете грабануть папашу? И в чем тут ваш интерес?

– Опять в молоко. Грабить офицеру не пристало, а вот убедить почтенного толстосума поступить по справедливости и финансировать лечение нашего коллеги я бы взялся. И интерес у меня простой. Хотите коньяку?

– Нет, не стоит.

– А я, пожалуй, выпью. – В темноте послышались характерные позвякивания и бульканье жидкости. – Эх! Уж больно коньячок у генерала хорош…

– Вы остановились на своем интересе, – нетерпеливо напомнил Алексей.

– Ах, да. Так вот об интересе. С Морозом я лично не знаком. Не пришлось. Но я ему должен. Долг этот из тех, которые очень трудно отдавать. Это не деньги, не вещи… Однажды случилось так, что в одной очень скользкой ситуации он нарушил приказ и пришел нам на выручку в тот момент, когда нам уже начали поджаривать задницы… Давно это было… Мы просто позвали, а он пришел на зов. Тогда Мороз еще командовал ротой десантников. Так вот сейчас у меня появилась возможность этот долг отдать. Здесь мои мотивы, надеюсь, понятны… А вторая часть моего интереса в том, чтобы посмотреть вашу группу в действии и смоделировать наше дальнейшее сотрудничество. Для реализации моего плана как раз понадобится ваша помощь. Мне нужно, чтобы вы мне обеспечили полчаса задушевного разговора с фигурантом. Заодно и познакомимся поближе.

– Но как же мы к нему подберемся? – нерешительно спросил Серов, но в голосе его явно прослушивалась нотка щенячьего восторга. – Оперативных данных у нас никаких, а времени, я так понимаю, в обрез.

– Понимаете правильно. И данных у нас нет. Однако у нас есть старшие товарищи, которые дали мне вот эту папочку. И у нас есть двадцать минут, чтобы прочитать ее по диагонали.

Как ни боялся Алексей некой отчужденности между ним и группой после оглашения новостей из генеральского кабинета, но ребята отнеслись с пониманием к его назначению и искренне его поздравили. Информацию о возможном задании восприняли с энтузиазмом, хотя и недоверчиво отнеслись к тому, что работать придется на какого-то «мутного» чужака.

– Но самое главное… – продолжал воодушевленный теплым приемом сослуживцев Волчара, соображая, как повычурнее преподнести последнюю новость о предстоящем боевом знакомстве. – Он хочет устроить нам смотрины в деле. Въедливый, как хлорка. Так что вы уж постарайтесь, братцы.

В ответ послышалось возмущенное многоголосье.

– Да еще неизвестно, кто кого должен экзаменовать!

– Мы ему нос утрем…

– За кого он нас держит, мы же не хала-бала, а МП!

Штатное название группы «Экспресс», родившееся в глубине бюрократического аппарата соответствующего подразделения генштаба, не очень понравилось его носителям, и как-то за пивом в сауне, сразу после первого задания под новым именем, решили придумать какое-нибудь название позаковыристее, так сказать, для внутреннего пользования. Так, среди шуток и анекдотов, родилось название Москва – Петушки, позже зашифрованное в таинственное МП.