Южный поход
Шрифт:
Колонна гусар к тому времени почти вытеснила отступающих защитников с улицы. Они начали оглядываться по сторонам и потихоньку пятиться. Надо было только дожать немножко.
Наверное, они побежали бы уже давно, но сначала их было очень много, гораздо больше гусар. Под ногами сражающихся валялись окровавленные трупы, люди спотыкались о них и ходили по ним, как по бревнам.
Яковлев держался за бок, его шея и мундир заляпала кровь, своя и чужая. Когда он повернулся ко мне, я увидел искаженное от боли лицо.
— Князь приказал сначала заняться воротами, — сказал я. — Надо впустить остальные войска в город.
Яковлев кивнул.
— Сейчас, закончим здесь и пойдем к воротам. Мы думали, что… Ох!
Он запнулся и согнулся от боли. Мимо летели стрелы, а на соседней улице загорелся дом. Черный дым стлался по земле и застилал глаза. Я схватил Яковлева за руку и помог удержаться на месте.
— Вам надо к лекарю. В состоянии идти?
Яковлев покачал головой и выпрямился.
— Все в порядке, я останусь в строю. Передайте Александру Васильевичу, что скоро мы выступаем на ворота.
Я кивнул, поглядел на полковника испытующе, стараясь убедиться, что он не свалится прямо здесь от раны. Яковлев махнул мне и отправился еще ближе к своему полку.
Про себя я решил, что еще пара таких ран и он точно не переживет это сражение. Но делать было нечего, я должен был донести Суворову, что его послания доставлены.
Я отправился обратно по улице к проему. Вдали в конце улицы я увидел казаков. Они и в самом деле построились глубокой колонной по три человека в ряд и отправились дальше по улице в сторону ворот.
Когда я подходил к проему и повернул голову в сторону, то увидел гренадер, до сих пор сражающихся с копейщиками на улице, что вела к центру Туркестана. Это, наверное, те самые гвардейцы правителя, что чуть не зашибли нас на площади перед его резиденцией. Сейчас гренадеры покажут вам, как надо колоть штыками.
Впрочем, судьба тут же предоставила и мне возможность показать себя в деле. Из-за глиняной стены в человеческий рост, окружавшей ближайший домик, выскочили два пренеприятнейших типа с саблями в руках. Лица покрыты густой бородой, глаза бешеные, на халатах пятна крови.
Увидев меня, одинокого солдата, они тут же устремились ко мне. Их намерения и так были понятны, они явно бежали, не для того, чтобы обниматься и чествовать меня, как дорогого гостя.
Выбирать не приходилось, я поднял штуцер и выстрелил в ближайшего, в который раз обрадовавшись, что зарядил оружие заранее.
Пуля угодила нападавшему в живот. Он упал на землю и дико заорал, выронив саблю и прижав колени к груди.
Его спутник замер на мгновение, с испугом глядя на товарища. Он стоял в двух шагах от меня с поднятой саблей и я не стал ждать, пока он очнется.
Вытянув ружье вперед, я вонзил штык в его грудь. Это был первый раз, когда я колол живого человека. Я не ожидал, что остро заточенное лезвие войдет в человеческое тело так легко. Штык погрузился в грудь противника наполовину.
Нападавший закричал еще истошнее, чем первый и отшатнулся назад. Штык вышел из его тела и я, по большей части неосознанно, под влиянием занятий с инструкторами штыкового боя, сделал пару шагов вперед, догнал врага и снова ткнул в него оружие. Помнится, при этом я испуганно кричал:
— Сдохни, тварь! Сдохни! — потому что боялся, что противник оправится от ранения и сам зарежет меня.
На этот раз штык задел его руку, которой он пытался прикрыться, прошел дальше, скользнул по боку и вонзился подмышку. Противник споткнулся и упал спиной назад, громко крича при этом. Сабля его улетела далеко в сторону.
Я шагнул еще ближе к нему, снова подтянул штуцер к себе и воткнул штык врагу в шею. Брызнула кровь, он захрипел и схватился за лезвие обеими руками, тут же порезав их.
Это была самая настоящая жесть. Человек, которого я заколол, долгое время не хотел умирать. Он оказался чертовски живучий. Если тот, что получил пулю в живот, вскоре утих, то этот дергался еще минут десять.
У меня не было сил добить его. Несколько раз я поднимал ружье, чтобы ударить его штыком и каждый раз останавливался. Я думал, что сейчас попаду не туда и принесу несчастному еще больше страданий.
Наконец, второй нападавший тоже умолк и его взгляд остекленел. Я повернулся и пошел к проему. Около ворот к тому времени разгорелась самая настоящая свалка.
Едва я приблизился к завалам, на помощь к казакам помчались гусары и гренадеры. Они бежали, еле передвигая ногами от усталости и от этого поднялись клубы желтой пыли.
Я осторожно перебрался через брешь в стене и вышел ко рву, заваленному фашинами. Также осторожно перелез через препятствие и вернулся к коням. Сел на Смирного и поехал к штабу. Конь чувствовал, что со мною что-то не так и вел себя по-другому, послушно и покорно.
Когда я подъехал к штабу Суворова, ворота распахнулись. В город ворвались несколько оставшихся рот гренадеров, а казаки и гусары вышли, чтобы пересесть на коней.
— Ты славный герой, помилуй Бог, — похвалил меня князь. — А чего так поник? Э, да ты не ранен ли?
К нему подъехал Платов и доложил, что сопротивление почти сломлено. Суворов едва успел обнять казака, как привезли Яковлева. Полковник лежал без сознания, одежда окровавлена, вместо бинтов перевязка из рубах и грязных штанов.
— Эх, жаль Андрюшу поломали, — с содержанием сказал Суворов и поручил командира гусар заботам медиков.
Я сел на камень неподалеку, а Суворов вместе с адъютантами поскакал к городу. Я видел, как казаки и гусары конной рекой потекли в ворота, всасываясь в Туркестан.