Южный полюс
Шрифт:
В течение первых четырех или пяти дней мы постукивали себе полегоньку, подвигаясь к Ла-Маншу у Дувра, и у нас уже являлась надежда, что мы и на этот раз без особых затруднений проскочим сквозь игольное ушко. Пять дней стояло абсолютное безветрие – почему бы ему не продержаться и всю неделю? Но не тут-то было! Когда был пройден самый западный плавучий маяк у Гудвин Сенда, хорошая погода покинула нас, и ее сменил юго-западный ветер с дождем и всякой мерзостью. За какие-нибудь полчаса спустился такой туман, что невозможно было ничего разглядеть дальше, чем на двойную длину корабля. Хотя ничего не было видно, но зато было отлично слышно! Непрерывное завывание множества пароходных гудков и сирен давало нам весьма ясное представление о том, среди какого скопления судов мы находимся. Положение было не из приятных; у нашего замечательного судна было много хороших сторон, что не мешало, однако, ему быть необычайно неповоротливым и тяжелым. Это очень опасное качество в этих водах. К тому же, случись авария, по нашей ли вине или не по нашей, и она была бы чревата для нас роковыми последствиями. Времени у нас было в обрез, и потому вызванное аварией опоздание могло совершенно погубить все наше предприятие. Обыкновенное торговое судно может рисковать. Маневрируя с осторожностью, шкипер почти всегда бывает в состоянии избежать несчастья. Обычно столкновения происходят от небрежности или неосторожности одной из сторон. Нерадивый должен уплатить за убытки; осторожный может иногда даже еще и заработать на этом. Само собой разумеется, что мы-то были очень осторожны. Но то соображение, что в случае катастрофы кто-то другой заплатит за свою неосторожность, для нас было плохим утешением. Мы не могли рисковать, а поэтому вошли, хоть это и не было нам по вкусу, на Даунский рейд и бросили там якорь.
Прямо перед нами лежал город Дил, весьма популярный морской курорт. Единственным нашим развлечением было созерцание, по-видимому, беззаботных людей, проводящих время в купанье или прогулках по белому соблазнительному песчаному пляжу. Их мало заботило, с какой стороны дует ветер. Нашим же единственным желанием было, чтобы он повернул на другой румб или перестал дуть вовсе. Наша связь с берегом ограничилась тем, что мы послали домой телеграммы и письма.
Уже на следующее утро наше терпение окончательно истощилось, но оно не истощилось у юго-западного ветра. Он продолжал дуть с той же настойчивостью, хотя погода прояснилась, а потому мы решили тотчас же сделать попытку идти на запад. Оставалось только прибегнуть к старому средству – лавированию против ветра. Мы обошли один мыс, затем еще один, однако большего пока не смогли сделать. Мы все время брали пеленги, но нет, никакого продвижения вперед не замечалось. У Дангенесса нам опять пришлось встать на якорь и снова прибегнуть к прославленному бальзаму – терпению. На этот раз нам посчастливилось простоять не дольше ночи. Ветру угодно было повернуть настолько, что мы оказались в состоянии на рассвете двинуться дальше. Но все-таки ветер был противным, и нам пришлось лавировать почти по всему Английскому каналу. Понадобилась целая неделя для того, чтобы пройти эти 300 миль. Многовато, если вспомнить, что перед нами лежало еще такое громадное пространство!
Я уверен, что большинство команды вздохнуло с облегчением, когда наконец мы прошли острова Силли. Правда, несносный юго-западный ветер все еще продолжал дуть, но теперь было уже лучше. Главное – мы находились теперь в открытом море, и перед нами лежал весь Атлантический океан. Нужно самому поплавать на «Фраме», чтобы понять как следует чувство облегчения, овладевшее нами, когда мы оказались вдали от окружавших нас берегов и многочисленных парусников в водах Ла-Манша, не говоря уже о постоянной перестановке парусов, когда вся палуба кишит собаками.
Во время плавания по Ла-Маншу в июне месяце мы поймали двух или трех почтовых голубей, опустившихся на снасти «Фрама» в состоянии полнейшего изнеможения. При наступлении темноты мы поймали их без всякого труда. Их номера и знаки были нами записаны, и, когда голуби после заботливого двухдневного ухода восстановили свои силы, мы выпустили их. Покружив над верхушками мачт, голуби полетели по направлению к английскому берегу.
Мне кажется, этот эпизод внушил нам мысль взять с собой при отходе из Кристиансанда нескольких почтовых голубей. Ими должен был заняться лейтенант Нильсен, как бывший любитель голубей. Был даже построен хорошенький домик, и голуби, счастливые и довольные, жили в своем новом жилище на большой лодке посредине судна. Не знаю, как это случилось, только однажды помощник начальника, решив, что в голубятнике дурная вентиляция и надо исправить этот недостаток, приоткрыл немного дверцу. Воздух, конечно, стал хорошим, но зато голубей не стало. Какой-то шутник, увидев, что голуби улетели, написал большими буквами на стенке пустой голубятни: «Сдается внаем!» В тот день помощник начальника был не совсем в хорошем настроении духа.
Насколько я помню, этот побег был совершен в Английском канале. Голуби нашли дорогу домой и вернулись в Норвегию.
Бискайский залив пользуется у моряков дурной славой, и он ее вполне заслуживает. Этот бурный участок моря похоронил много крепких судов со всем их экипажем.
Однако мы очень надеялись, что в это время года нам удастся избежать нападения. Так и случилось. Произошло еще и другое, на что мы не смели надеяться. Нашему злому противнику, юго-западному ветру, надоели наконец бесплодные попытки остановить наше продвижение вперед. Ничего из них не вышло. Правда, мы двигались медленно, но все-таки двигались вперед. Из наших школьных сведений по метеорологии нам сейчас особенно приходило на память упоминание о северных ветрах, часто дующих у берегов Португалии. Мы были приятно удивлены, встретившись с ними уже в Испанском заливе. Для нас это была приятная перемена после бесконечной перестановки парусов в Ла-Манше, когда приходилось идти в бейдевинд. Северный ветер держался почти с тем же постоянством, что и юго-западный раньше, и мы, в соответствии со своими скромными желаниями, совсем приличным ходом шли день за днем к югу, под небеса, где можно положиться на устойчивое состояние погоды и где быть моряком – одно удовольствие. Впрочем, мореходная часть нашей работы даже и в эти первые трудные недели протекала довольно гладко. Всегда находилось достаточное количество добровольных ловких рук, чтобы, когда это требовалось, приняться за работу, хотя производимые работы часто бывали не совсем приятного свойства. Взять, например, поддержание чистоты. Каждый моряк может порассказать, что происходит на судне, которое перевозит живых животных, особенно когда те находятся на палубе и мешают там всякой другой работе. Я всегда придерживался того мнения, что и полярному судну, как и всякому другому, не подобает походить на помойную яму, даже если на борту его довольно много собак. Наоборот, я считаю, что в таких путешествиях еще больше, чем где-нибудь, совершенно необходимо соблюдать чистоту и порядок повсюду вокруг себя. Нужно всегда стараться избегать всего того, что может действовать деморализующе и угнетающе. Влияние неопрятности в этом отношении настолько общеизвестно, что нет необходимости проповедовать о ней здесь!
Мое мнение разделялось всеми и каждым на борту «Фрама», и потому было предпринято все возможное, чтобы, несмотря на трудности, могущие, пожалуй, показаться огромными, поступать в соответствии с этим мнением. Два раза в день вся палуба основательно окачивалась водой, а кроме того, в промежутках еще устраивались дополнительные прогулки с ведрами и швабрами. По крайней мере раз в неделю весь верхний настил палубы снимался, и каждый щит обрабатывался до тех пор, пока он не становился снова таким же чистым и опрятным, каким был, когда его настилали в Кристиансанде. Эта работа, выполняемая постоянно, требовала огромной выдержки и терпения от тех, кто должен был ею заниматься; но я никогда не видал, чтобы от нее отлынивали. «Нужно обязательно следить за чистотой!» – раздавалось на судне постоянно.
По ночам, когда из-за темноты не всегда было легко увидеть что-нибудь перед собой, частенько случалось, что раздавались более или менее крепкие выражения, вырывавшихся у тех, кому приходилось во время маневрирования парусами браться голой рукой за какую-нибудь свернутую в бухту снасть. Нет надобности распространяться подробно, почему раздавалась ругань, если вспомнить, что везде и повсюду у нас лежали собаки, изрядно евшие и пившие в течение дня. Но мало-помалу ругательства переходили в шутку. Нет на свете вещи, к которой нельзя было бы привыкнуть! Если что-нибудь часто повторяется, то в конце концов начинаешь относиться со стоическим спокойствием и к тому, что у тебя на пальцах остаются следы от собачьих визитных карточек…
На всяком судне сутки обычно делятся на вахты по четыре часа. Команда делится на две части, и одна из них сменяет другую через каждые четыре часа. Но на судах, плавающих в Ледовитом океане, обычно устанавливаются вахты по шесть часов. Мы пользовались последним методом, получившим после голосования солидное большинство. При таком распорядке вахт за сутки выходит на два подъема меньше, и до каждого подъема человек, свободный от вахты, может как следует всхрапнуть. Если за четыре свободных часа нужно поесть, покурить, а то и поболтать малость, то для сна останется не очень уж много. Если же случится какая-нибудь экстренная работа, требующая всех наверх, то тут и совсем ничего не останется.
Для постоянной работы в машине у нас с самого начала было два машиниста – Сундбек и Нодтведт. Они сменяли друг друга на вахте через каждые четыре часа. Когда мотор был в действии долгое время кряду, такая работа была очень утомительна. Нелишне было бы иметь еще одного человека про запас. Поэтому я решил подготовить третьего человека на должность запасного машиниста. На это место вызвался Кристенсен, и, в похвалу ему будь сказано, он прекрасно совершил этот переход на новую работу. Будучи настоящим палубным матросом, он быстро превратился в заправского машиниста, хотя можно было опасаться, что он пожалеет о перемене. Однако это не помешало тому, что мы и потом много раз видели его на палубе, когда во время нашего перехода через пояс западных ветров нам требовался в свежий ветер умелый человек.
Мотор, бывший для нас во время нашего плавания по Атлантическому океану постоянным источником беспокойства и опасений, снискал себе под искусным управлением Сундбека наше полное доверие. На ходу он постукивал так, что было отрадно слушать. Если судить по звукам, доносившимся из машинного отделения, то можно было бы подумать, что «Фрам» несется по воде по меньшей мере со скоростью миноносца! Не машина была виновата в том, что на самом деле ничего подобного не было. Возможно, что виноват был здесь отчасти винт. Вероятно, он должен был бы быть немного больше; впрочем, специалисты не пришли к соглашению по этому вопросу. Но у нашего винта было и еще одно нехорошее «но»: как только поднималось небольшое волнение, он начинал стучать в подшипниках. Этот недостаток – весьма обыкновенное явление на таких судах, где на случай льдов винт устроен поднимающимся. Мы тоже не избежали такого недостатка. Единственным целебным средством было поднять всю раму и сделать новые металлические вкладыши. Работа эта чрезвычайно трудная, когда ее приходится производить в открытом море, да еще на таком неспокойном судне, как «Фрам».