Южный полюс
Шрифт:
Однако же обувь самое важное из всего! Ведь нога – наиболее уязвимое место, и защитить их труднее всего. За руками можно следить. Если они замерзли, то сейчас же, похлопав ими, их можно согреть. Не то с ногами. Их обувают поутру, а это занятие настолько кропотливое, что обычно разуваешься только по вечерам, когда нужно ложиться спать. Значит, в течение дня ног не видно. Надо всецело полагаться на ощущение. Однако ощущение в данном случае может сыграть с вами плохую шутку. Сколько раз случалось, что люди отмораживали себе ноги, даже не зная этого. Знай они это, тогда они никоим образом не дали бы делу зайти так далеко. Объясняется это тем, что ощущение в данном случае – весьма плохой указатель. Ноги теряют чувствительность. Конечно, есть промежуточная стадия, когда холод щиплет пальцы на ногах. Это ощущение пробуют устранить, постукивая ногами. Вот здесь-то и наступает самый критический момент. Момент неустойчивого равновесия. Чаще всего все обходится благополучно; тепло возвращается, то есть снова восстанавливается правильное
Обычно если человек носит исключительно мягкую обувь, то риск отморожения гораздо меньше, чем если человек принужден носить твердую обувь. В мягкой обуви ноге, конечно, легче двигаться, и она дольше сохраняет теплоту. Но если приходится идти на лыжах, пользуясь ими в полной мере, то необходимо иметь хотя бы твердую подошву, чтобы на ней держалось крепление. Что пользы в хорошем креплении, если им нельзя пользоваться надлежащим образом! Я считаю, что во время такого продолжительного путешествия, какое предстояло нам, нужно, чтобы лыжи сидели на ногах совершенно плотно. Ничто не утомляет меня так, как плохое крепление, когда нога хлябает в ремнях. Мне нужно, чтобы лыжи составляли со мной одно целое и чтобы я все время чувствовал себя господином положения. Я перепробовал разные системы, всегда опасаясь жесткого крепления в мороз. Но все эти системы без исключения, в конце концов – ужасная гадость. На этот раз я решил попробовать комбинацию твердой и мягкой обуви, чтобы применить великолепное крепление Витфельда-Хейера-Эллефсена. Но это было нелегко. Столь необходимая нам твердая нижняя часть обуви из всего нашего снаряжения, несомненно, больше всего заставила меня ломать себе голову, а позднее во время самой экспедиции доставляла нам больше всего работы. Под конец нам удалось разрешить задачу. Я обратился к самому известному в городе фабриканту спортивной обуви и объяснил ему, в чем состоит наше затруднение. К счастью, в нем я встретил человека, который, видимо, интересовался этим вопросом. Мы сошлись на том, что он попробует сшить пару сапог по образцу беговых сапог для лыж. Подошва будет толстой и твердой – мы ведь должны были быть готовы к тому, что нам придется пользоваться шипами для льда, – но верх по возможности мягким. Чтобы обойтись без кожи, так как она чаще всего легко трескается от мороза, становясь жесткой, фабрикант решил взять для верха комбинацию из кожи и тонкого брезента – кожа у самой подошвы, а брезент в остальных частях. Мерка была снята с моей ноги, которая в двух парах толстых чулок из оленьего меха не является, конечно, детской ножкой. Таких сапог было заказано 10 пар. Отлично помню тот момент, когда я увидел эти сапоги в цивилизованной Кристиании. Они стояли на выставке в витрине магазина обуви – я нарочно сделал крюк, чтобы не встречаться на людях с такими чудовищами! Ведь мы все немного тщеславны и не любим, чтобы на наши слабости проливали яркий свет. Если я когда-нибудь и связывал мысль о «стройной ножке» со своей особой, то уверяю вас, что в тот день, когда я прошел мимо витрины сапожника и увидел собственные сапоги, последние остатки тщеславия умерли в моей душе! Я никогда больше не ходил этой дорогой, пока не узнал, что выставка закончилась. Одно верно – сапоги эти были прекрасной работы. Позднее мы узнаем, какой переделке должны были подвергнуться эти сапоги, пока, наконец, они не стали таких размеров, какие нам были нужны. Дело в том, что сапоги-великаны оказались все-таки… слишком малы.
Из остального снаряжения я упомяну наши замечательные примусы – кухонные аппараты. Все они с комплектом запасных частей были куплены в Стокгольме. В качестве аппарата для варки пищи во время санного похода примус вытеснил все остальные. Он дает много жару, потребляет мало керосина и не требует никаких хлопот. Таковы преимущества примуса, преимущества, которые везде должны играть большую роль, а особенно при продолжительном санном путешествии. С этим аппаратом никогда не бывает никаких недоразумений. Он доведен до возможного совершенства.
Мы взяли с собой пять походных кухонь Нансена. Они лучше всяких других приборов используют весь жар. Одно лишь возражение у меня есть против них: они занимают много места. Мы пользовались ими во время своих поездок для устройства складов, но, к сожалению, должны были отказаться от них при путешествии на юг. Нас тогда в палатке было не так много, а место было так ограничено, что я не решился рискнуть ими воспользоваться. При достаточном пространстве эти походные кухни, по-моему, идеальны.
Мы взяли с собой 10 пар канадских лыж и 100 собачьих сбруй по образцу аляскинских эскимосов. Эскимосы на Аляске запрягают своих собак в сани цугом. Вся сила тяги располагается тогда по прямой от саней, и это, без сомнения, лучший способ использования силы. Я решил пользоваться на барьере таким же способом езды. Я достигал этим не только лучшего использования силы, но и получал громадное преимущество в том, что собаки проходили через трещины поодиночке, отчего опасность провалиться значительно уменьшалась. Тяга в аляскинской упряжи менее утомительна, чем тяга в гренландской, так как в аляскинской упряжи есть узкий подбитый ошейник, надевающийся через голову животного, отчего главная тяжесть ложится на плечевую кость животного, тогда как гренландская упряжь давит на грудь. Ссадины, обычные при гренландской сбруе, при этой почти избегаются. Вся упряжь шилась в мастерских морского ведомства. И теперь еще, после долгого употребления при тяжелой работе, она осталась все такой же хорошей; лучшей похвалы нельзя и придумать.
Из инструментов и аппаратов для санных поездок мы повезли с собой два секстана, три искусственных горизонта, из них два зеркальных с темным стеклом и один ртутный, а также четыре спиртовых компаса, изготовленных в Кристиании, – превосходные маленькие компасы, но, к сожалению, негодные к употреблению во время сильных морозов, то есть при понижении температуры ниже 40 °C, так как тогда жидкость замерзала. Я заранее обратил на это внимание фабриканта и просил его взять как можно более чистый спирт. Не знаю, каково было его намерение, но только взятый им спирт был чрезвычайно слабый. Лучшим доказательством этого служит то обстоятельство, что жидкость в наших компасах замерзала раньше, чем водка в бутылках. Конечно, это доставило нам много неприятностей. Кроме этих инструментов у нас был небольшой обыкновенный карманный компас, два бинокля, Цейса и Герца, и снежные очки доктора Шанца. У нас были разных сортов стекла, так что мы могли их менять, когда нам надоедал цвет. Сам я в течение всего времени пребывания на ледяном барьере пользовался парой обыкновенных очков со стеклами, слегка окрашенными в желтый цвет. Они с помощью какого-то химического процесса были изготовлены таким образом, что уничтожали вредные цвета солнечных лучей. Насколько хороши эти очки, можно заключить из того, что я ни разу за весь поход не страдал снежной слепотой, хотя очки мои были совершенно открыты и позволяли свету проникать всюду. Некоторые могут, пожалуй, подумать, что я меньше других подвержен этой болезни, но я по личному опыту знаю, что это не так. Много раз раньше я сильно страдал от снежной слепоты.
Два фотографических аппарата, термометр для измерения температуры воздуха, два анероидных барометра со шкалой давления для высоты до 5 тысяч метров и два гипсометра. Гипсометр – это прибор с точно нанесенными делениями, с помощью которого можно определять положение данного пункта и тем самым его высоту над уровнем моря. Способ употребления и надежен, и прост.
Медицинское снаряжение для санных поездок было подарено нам одной лондонской фирмой. Способ упаковки говорит без слов о качестве всего. Ни одного пятнышка ржавчины на иглах, ножницах, скальпелях и т. п., хотя все это подвергалось большой сырости. Наше собственное снаряжение, купленное в Кристиании и по уверениям продавца упакованное необычайно хорошо, так пострадало за короткий срок, что было совершенно испорчено.
Следует оказать несколько слов и о провианте для санных поездок. О пеммикане я говорил уже раньше. Я никогда не считал нужным брать с собой в санное путешествие целую бакалейную лавку. Что-нибудь простое и питательное – и баста. Богатое и разнообразное меню предназначается для людей, которым нечего делать. Кроме пеммикана у нас были печенье, молочная мука и шоколад. Печенье было подарком одной норвежской фабрики; к чести ее надо сказать, оно было приготовлено специально для нас. Это было овсяное печенье, чрезвычайно питательное, сладковатое на вкус и содержащее сухое молоко. Кроме того, оно было замечательно вкусным и благодаря добросовестной упаковке оставалось свежим и хрустящим все время. Печенье составляло большую часть нашего ежедневного провианта и, без сомнения, в высшей степени содействовало достижению хорошего результата.
Молочная мука у нас сравнительно новый продукт, который, однако, стоит внимания. Ее нам доставили с Йерена. Ни тепло, ни мороз, ни сухая погода, ни сырость не вредят этому продукту. Большие запасы такой молочной муки сохранялись у нас в небольших, тонких полотняных мешочках при всякой погоде. Мука оставалась одинаково хорошей как в первый, так и в последний день. Кроме того, у нас было сухое молоко от одной фирмы в Висконсине. Молоко было смешано с солодом и сахаром и, на мой вкус, было замечательным. И оно тоже хорошо сохранялось все время. Шоколад был от всемирно известной фирмы и оказался выше всяких похвал. Вся партия его была для нас весьма желанным и ценным подарком.
На юг
Шел май месяц 1910 года.
Был он прекрасен, как может быть прекрасен только весенний месяц в Норвегии – чудесная сказочная картина из зелени и цветов. К сожалению, у нас было очень мало времени любоваться всем этим окружающим нас великолепием. Наш лозунг был: «Прочь, прочь, прочь от красоты как можно скорее!»
С начала месяца «Фрам» стоял на бочках у стен старого Акерсхюса. Он вышел с Хортенской верфи заново выкрашенный и красивый. От него просто распространялось сияние во все стороны. При взгляде на «Фрам» в голову невольно приходила мысль о праздничной прогулке по морю или увеселительном плавании. Но этим все и ограничивалось. Уже на следующий день после прихода на палубе судна разыгрывались самые будничные сцены, какие только можно себе представить. Началась погрузка.